Читаем без скачивания Остров обреченных - Богдан Сушинский

– Значит, оно кому-то будет продано, – все так же вполголоса предположил Рой д’Альби.

– Оно понадобится тем солдатам и поселенцам, – назидательно объяснил ему Дюваль, – которые будут доставлены на берег вслед за эскадрой адмирала де Роберваля.

Какое-то время они молча потягивали вино и заедали телятиной, вымачивая ее в наваристом соляном соусе.

Ветер за стенами таверны «Викинг» как-то неожиданно утих, и сквозь высокие готические окна в помещение начали пробиваться пока еще несмелые лучи июньского солнца, обещавшего впредь оставаться приветливым, ярким и по-летнему теплым.

– Я, действительно, только вчера под вечер прибыл из Парижа, – мрачно признался Рой д’Альби, польщенный откровенностью штурмана. – И дальше островов Сены, мои плавания не распространялись. Но поверьте, мсье, мне очень нужно попасть на один из этих кораблей. Лучше всего, конечно, на «Короля Франциска», который, как я понял, станет адмиральским.

– По всей вероятности, станет, разопни тебя дьявол на ржавом якоре. Но только поменьше распространяйся об этом по портовым кабачкам. Иначе можешь оказаться на одной из рей «Нормандца», в капитанской каюте которого обитает командор Бути. Или, если уж очень повезет, – ухмыльнулся Дюваль – на рее «Короля Франциска». Не далее как вчера одного такого любопытного солдаты уже увели из таверны «Веселая корова», и больше его в окрестностях порта не видели. Поговаривают, что любопытство его оплачивалось из королевской казны по ту сторону Ла-Манша.

– Можете положиться на слово, мсье, что мое любопытство оплачивается разве что моим отцом, бывшим капитаном Реймского полка, который из-за тяжелого ранения так и не смог дослужиться хотя бы до полковника.

– Реймский полк… – уважительно кивнул Дюваль, потряс поднятым вверх кулаком кому-то из вошедших в таверну бродяг и повторил: – Ну, конечно же… Реймский полк! Отличившийся когда-то в битве при Мариньяно, и даже при слишком уж неудачной для нашего короля битве при Павии. Кстати, один из офицеров отряда «нормандцев», посаженного на «Ажен», тоже какое-то время служил в Реймском полку. Вряд ли он помнит вашего батюшку, поскольку еще молод, но уж во всяком случае замолвить о вас словечко перед капитаном «Ажена» он сможет.

– Мне бы лучше…

– Да, помню-помню, – поморщился Дюваль – … На «Короля Франциска», поближе к адмиралу. Хотя тот, кто когда-либо выходил в море с адмиралом де Робервалем, всю оставшуюся жизнь пытается держаться от него подальше. К тому же команда уже набрана. И набирали ее, в основном, из королевского флота да из солдат, опасаясь, как бы туда не проникли бродяги, познавшие вольницу «Веселого Роджера»[2]. Главное, приятель, попасть в эскадру. А там уж… Кстати, что это вас так влечет к эскадре Роберваля? В порту сейчас еще как минимум шесть кораблей, которые в эскадру не входят. Еще несколько виднеется на рейде.

– Говорят, адмирал неплохо платит своим матросам.

– Допустим… – неохотно согласился Дюваль после некоторого колебания. То есть он, конечно, знал, что в «королевской эскадре» – как ее называли сейчас в Гавре – действительно, платят неплохо. Однако не считал это убедительным объяснением.

– И вы не станете отрицать, – уловил его сомнение Рой д’Альби, что в эскадре хватает провизии. И она достаточно вооружена, чтобы не опасаться пиратов.

– Спасибо за угощение, приятель, – словно пушечными ядрами, грохнул кулаками по столу Дюваль, давая понять, что не поверил ни одному ему слову. – Ты пришел за советом, приятель, и я тебе его даю, – молвил он, видя, что Рой д’Альби тоже поднимается со своего места. – В городе есть вербовщики с эскадры, попей вина с ними.

– Я ведь не мог обратиться к вам, не обратившись прежде к одному из вербовщиков, лейтенанту Жанелю, который, обитает в отеле «Самаритянин» и занимается отбором людей для эскадры. Но, узнав, что до сих пор я ни одного дня не провел в море, он попросту отказал мне.

– Жанель?! – рассмеялся Дюваль, самодовольно похлопывая себя руками по груди. – Так, значит, с Жанелем ты все же виделся? Но это и есть тот самый лейтенант, который когда-то служил в Реймском полку. Видно, приятель, тебе, и в самом деле не повезло.

– Но вы могли бы замолвить за меня. Лейтенант вас знает и будет полагаться на ваше слово.

– А на чье слово должен полагаться я? На твое?

Шевалье замялся. Дюваль прав: с какой это стати он должен рекомендовать Жанелю человека, которого видит впервые?

– И на мое – тоже, – с трудом нашелся Рой. – Помня, что это слово дворянина.

– Разопни меня дьявол на ржавом якоре! Много оно стоит в море – это твое «слово дворянина»!

– Извините, штурман, не согласен: слово дворянина – оно и в море – слово дворянина.

– Убирайся вон, приятель, – холодно обронил Дюваль. – Будем считать, что я тебя никогда не видел. Но, на всякий случай, запомни: в море ценится только… «слово моряка». И никакое иное.

Отшагав по гулким коридорам королевского дворца, адмирал Роберт де Роберваль решительно вошел в кабинет личного секретаря Франциска I. Не дожидаясь, пока тот оторвется от бумаг, с которыми собирался на доклад к королю, адмирал гортанным басом человека, привыкшего отдавать команды так, чтобы его мог расслышать даже матрос, оказавшийся в разгар шторма на вершине мачты, пророкотал:

– Герцог де Роберваль, адмирал Его Величества! Его Величество должен принять меня без промедления.

– «Должен»? – не оставил не замеченным этот его пассаж аббат Готье, который не стушевался бы, даже если бы пред ним предстал папа римский. – Поскольку так считает «адмирал Его Величества»?

– Прошу немедленно доложить, что я в приемной, – ничуть не смутился адмирал. – По очень важному государственному делу.

Готье было под пятьдесят. В худосочной, затянутой в сутану фигуре его все казалось одинаково тощим, хилым и невыразительным: согбенная спина, запавшая грудь, тощая, с четко выпирающим кадыком шея… Но тот, кому когда-либо приходилось иметь дело с секретарем короля, никогда не распылялся на созерцание безликой фигуры аббата Готье, поскольку прекрасно знал, что все, что может быть достойно внимания в этом человеке, заключено в выражении пергаментно-худощавого и столь же безликого лица. Бездушно строгое, высокомерно презрительное, оно напоминало ритуальную маску инквизитора, на котором выражение естественного превосходства и обличительной ненависти никогда не появлялось и не исчезало, а навечно запечатлелось в каждой черточке, каждой складке иконостасных морщин; во взгляде никогда не загоравшихся бесцветных глаз…

– Понимаю, что именно так и должен вести себя в приемной короля всякий великий мореплаватель, – голосом иезуитского проповедника признал Готье. – И мы, конечно же, будем надеяться, что когда-нибудь вы и в самом деле станете им, герцог. – И не давая адмиралу возможности ни осмыслить сказанное, ни, тем более, должным образом отреагировать, все тем же ровным, будничным тоном поведал: – Его Величество – в «храме воина». После возвращения из плена, он все больше времени проводит там, – в «храме воина». – Готье оторвал взгляд от бумаги, устало прошелся по застывшему напротив него адмиралу и, ничего не сказав, тенью проскользнул в бесшумно отворившуюся позади и чуть левее его кресла дверь.