Читаем без скачивания Остров обреченных - Богдан Сушинский

Разговор был исчерпан. Адмирал чувствовал, что должен еще раз поблагодарить аббата и попрощаться. Однако, опершись обеими руками о рукоять меча, он все еще медлил, что-то все еще оставалось невыясненным для него, что-то заставляло не торопиться с уходом.

– Понимаю, адмирал, вас интересуют мои отношения с вашим братом, пэром Франции и приближенным короля, герцогом Николя де Робервалем.

– В том-то и дело, ваша святость. Насколько мне известно, в последнее время ваши отношения резко обострились. Более того, вас считают непримиримыми врагами.

– Именно так и считают, – все с той же иезуитской невозмутимостью признал личный секретарь короля. – И, не скрою, это мешает мне, поскольку, зная о нашей вражде, все мои враги – даже те из них, которые терпеть не могут ни вас, ни вашего брата, – начинают группироваться вокруг него, что, в свою очередь, дает королю возможность, принимая те или иные решения, выбирать между «партией Готье» и «партией Робервалей». Вот почему мне и в самом деле понадобится ваша поддержка, чтобы сделать ту единственную карьеру, которую я, несомненно, способен сделать, и к которой тянется моя душа – то есть церковную.

– Почему же вы не попытались помириться с моим братом?

– Вы же прекрасно знаете, что это невозможно.

– Признаю, характер у Николя еще более вздорный, нежели у меня.

– Характер Робервалей… – едва заметно ухмыльнулся аббат. – Это у вас наследственное. Ни одного из вашего рода ни достаточно сдержанным, ни, уж извините адмирал, достаточно благоразумным не назовешь. Вот в чем вам никак не откажешь, так это в безумной храбрости.

Услышав о храбрости, адмирал, который уже готов был вспыхнуть, как-то сразу присмирел и успокоился. Признание храбрости было высшей похвалой, в обмен на которую Роберт де Роберваль готов был простить признавшему ее любую дерзость.

– И все же вам следовало бы предпринять хоть какую-то попытку привлечь на свою сторону этого одного из влиятельнейших пэров Франции.

– А я и предпринял, – осклабил свои, на удивление, белые зубы тридцатипятилетний аббат. – Вначале посоветовал королю дать вам, брату моего яростного, но приближенного к монарху противника, чин адмирала и назначить его командующим эскадрой. И у короля не было причин возражать против подобного назначения, которое, к его великому удивлению, не только не давало очередного повода для столкновений между партиями Готье и Роберваля, – а они уже порядком надоели монарху, – но и примиряли их. Затем предложил назначить вас командующим эскадрой, которой предстоит заложить основы зарождения Великой Французской империи.

– Но этим своим шагом вы вряд ли сумеете заполучить в лице пэра Франции Николя де Роберваля не то чтобы своего друга, но хотя бы сочувствующего!

– Поскольку и между вами, родными братьями, отношения простыми не назовешь, – мстительно ухмыльнулся Готье. – Дважды вас еле удерживали от дуэлей.

– Вам известна даже эта семейная тайна?

– И не только эта, адмирал; не тешьте себя… А что касается Николя де Роберваля… Этим шагом я даже не пытался привлечь его в лагерь своих друзей или хотя бы союзников.

– Тогда что же вы?.. Впрочем, исходя из нашего разговора, вы сделали ставку на будущее.

И тут аббат не выдержал и рассмеялся. Де Роберваль мгновенно нахмурился и все еще держа левую руку на эфесе меча, правой ухватился за рукоять шпаги. Набыченно уставившись на Готье, он ожидал объяснений.

– Не обижайтесь, адмирал. Но то, что я вынужден буду сказать вам, говорить я уже не должен был. Вы обязаны уяснить это для себя без лишних объяснений.

– Я моряк, а не придворный интриган, – отрезал де Роберваль. Однако на аббата это не произвело абсолютно никакого впечатления.

– Что еще раз утверждает нас обоих в уверенности, что там, в Новой Франции, вам как вице-королю понадобится опытный в придворных интригах личный секретарь, влиятельный глава церкви и твердый, холодный как айсберг первый министр вашего правительства.

«О первом министре и личном секретаре раньше речи не шло», – успел заметить адмирал.

– Нет, я не собираюсь один занимать все эти должности. Но у меня есть два брата.

– Теперь понятно, – по-простецки ответил адмирал.

– Что же касается Робервалей, то я, действительно, не сумел усмирить гнев пэра Николя де Роберваля, зато получил в союзники адмирала Роберта де Роберваля, что вполне компенсирует все те финансовые и душевные затраты, которые приходится нести в борьбе с не столь уж могущественным пэром.

– Увы, я еще менее могущественен. Меня ведь не приближают ко двору, к трону, а отсылают в океан.

– Когда я делал на вас ставку, о вашем могуществе не могло быть и речи, – резко уточнил аббат. – Но теперь вы сами убедились, что я предпринял все возможное, чтобы превратить вас, почти неизвестного мне человека, в самого могущественного подданного Его Величества. Ибо могущество Франции, а следовательно, и наше личное, следует зарождать не при королевском дворе, и даже не на европейских полях сражений, а именно там, в океане. И, пока мы, адмирал и вице-король Новой Франции, вместе, мы – непобедимы! Тут уж можете мне поверить.

– Вы правы, аббат, – выдохнул Роберваль, пораженный столь дальновидной и мудрой комбинацией, задуманной человеком – как считают многие при дворе – совершенно случайно и незаслуженно оказавшимся в числе секретарей короля, и вообще, в числе приближенных к нему. Возможно, поэтому его брат, Николя де Роберваль, оставался одним из самых яростных противников этого чиновника.

– Удачного плаванья, адмирал, – молвил аббат, когда де Роберваль был уже у проема двери.

– Знаете, что меня поразило, аббат? – повернулся к нему мореплаватель. – Что в моем присутствии вы так ни разу и не произнесли имя Господа.

– В самом деле? – равнодушно переспросил Готье.

– Видит Бог.

– Но ведь и вы в моем присутствии тоже ни разу не рискнули произнести свое любимое: «Всех на рею, христопродавцы эшафотные!»

И только теперь адмирал по-настоящему понял, что ему еще только предстоит постигать истинную науку общения с людьми; совершенно далекую от той, которую он с юных лет своих постигал, предаваясь стихии моря и матросских кубриков.

…Она все еще слышала рыкоподобный крик отца, но уже не желала ни выслушивать его, ни, тем более, – оправдываться. Единственное, чего она опасалась, – чтобы кто-либо из подосланных отцом слуг или наемников не убил Роя д’Альби. Она знала: когда отец в ярости – а Николя де Роберваль обладал способностью приходить в сие дичайшее состояние по всякому поводу, – он может прибегнуть к любой гнусности, в том числе и к убийству. Из предусмотрительности, Маргрет уже послала гонца в Сен-Дени, дабы предупредить шевалье д’Альби, что тайна их обручения отцу уже известна и что ему следует всячески остерегаться. Однако гонец почему-то до сих пор не вернулся, а терпеть дикие выходки отца она больше не могла.