Читаем без скачивания Дар речи - Юрий Васильевич Буйда
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Господи, Шаша…
– Это не Дидим, – сказала она, сдергивая с тела простыню, – это она… костыль в машине…
– Какой костыль?
– Она инвалидка… что-то с ногой… был снегопад, мы сбили ее, привезли сюда, она уже не дышала, но потом он выстрелил в нее… два раза…
– Дидим?
Она кивнула.
– Зачем? Стрелять – зачем? Он был пьян?
– Который день напивается до стерильного состояния.
– Он хоть задумался о последствиях?
– Предложил избавиться от тела.
– Но он – в стороне?
Шаша пожала плечами.
– Допустим, он найдет человека, который согласится закопать тело. Но ведь ясно же, что этот человек должен быть в доску своим, тем, кто не станет шантажировать…
– Брат, – тихо сказала Шаша.
– Из его братьев только один в состоянии спрятать тело…
– И это не ты.
– Не я.
– Пойдем отсюда, замерзла как цуцик.
– Какая здесь температура? В моргах тела хранятся при температуре ниже десяти градусов…
– Поставила термостат на минус два.
– Пойдем.
Мы поднялись наверх.
Комната на втором этаже, выходившая окнами в сад, называлась материнской, но Евгения Лазаревна, мать Дидима, никогда не ночевала на даче: «Лучше мне не видеть того, на что я не смогу закрывать глаза».
Шаша с легким сердцем занимала материнскую, когда сюда приезжала, но, покидая дачу даже на день-два, забирала всё, что привозила с собой, – книги, белье, косметику, потом мыла полы, оконные рамы, ванную, чтобы не оставлять никаких следов. В этой комнате Шаша спала в ночной рубашке до пят, а не голой, как обычно, а еще никогда не занималась здесь сексом – и Дидиму пришлось с этим смириться. «А отпечатки своих пальцев ты тоже стираешь?» – спрашивал он. Шаша игнорировала его иронию. В этой безликой комнате она не принадлежала Дидиму.
– Так что произошло, Шаша?
Шаша села в маленькое кресло и стала рассказывать; голос ее звучал глухо.
Она не сказала ни слова, когда Дидим поднял ее среди ночи, чтобы съездить за выпивкой в круглосуточный супермаркет. Промолчала, когда перед выездом со стоянки супермаркета он глотнул из горлышка. Когда на повороте смутная фигурка возникла перед капотом, и Дидим попытался остановить двухтонную машину, которая проползла метров десять и встала, – Шаша лишь откинулась на спинку сиденья и замерла, глядя на струи желтого мокрого снега, сползавшие по лобовому стеклу. Дидим шепотом чертыхался, глядя на камеру дорожного наблюдения, которая висела на столбе под фонарем метрах в тридцати – сорока от машины. Шаша хотела сказать, что камеры здесь давно отключены, но промолчала. Прежде чем выйти из машины, он надел перчатки. Обошел машину спереди, пытаясь разглядеть следы на решетке радиатора и бампере, но ничего не обнаружил. По обочине, отводя левой рукой ветки кустов, дошел до тела – семнадцать шагов – и опустился на корточки. Это была девочка лет тринадцати-четырнадцати, одетая в куртку с капюшоном, рваные джинсы и ботинки на толстой подошве. Она лежала на боку, уткнувшись лицом в снег. Худенькая, невысокая, крашеные волосы с темными корнями. Он снял перчатку, взял ее руку, сжал – никакого отклика. Неподалеку на обочине валялась какая-то палка. Это был костыль. Они вернулись к машине, открыли багажник, сдвинули пакеты с продуктами вправо, вернулись к девочке, которая по-прежнему не подавала признаков жизни. Снегопад усиливался. Дидим вдруг передумал. Он поднял тело, шагнул к деревьям, оступился, съехал на заднице в канаву, с трудом встал, прижимая девочку к груди, и двинулся в глубину леса. Шаша шла сзади, ступая след в след. Шагов через пятьдесят он остановился, огляделся, опустил тело на снег, схватил девочку за руки и втащил в яму, оставленную вывороченной с корнем сосной. Они быстро закидали тело палой листвой и снегом и вернулись к машине. Запустив двигатель, Дидим вдруг вспомнил о костыле. Шаша сбегала за костылем, засунула его в багажник. Дидим достал из сумки початую бутылку, сделал глоток. Вдруг, не сказав ни слова, выпрыгнул из машины, сделал семнадцать шагов, повернул в лес, через пятьдесят шагов встал на колени – снег они разгребали в четыре руки, – поднял девочку, облепленную палой листвой, и зашагал к дороге. Тело уместилось на заднем сиденье, но на всякий случай он согнул ноги девочки в коленях, чтобы не прищемить дверью. Через десять минут они были в Правой Жизни. Во дворе Дидим развернулся, чтобы подъехать к дому вплотную боком, вытащил из машины тело, облепленное листьями, и они отнесли его в подвал. Шаша проверила пульс. Похоже, девочка была мертва. Дидим спросил: «Ну что?» Шаша пожала плечами, а он вдруг вытащил из кармана пистолет и дважды выстрелил в девочку. Тело ее содрогнулось и замерло. Заперев подвал, они поднялись в прихожую, Дидим бросил ключ в миску с фасолью и отчетливо проговорил: «Фа-соль». Занесли в кухню пакеты с продуктами, Дидим открыл бутылку и с жадностью глотнул. Шаша спросила: «Зачем?» Он не ответил. Взял бутылку и направился к лестнице. Шаша повторила вопрос. «Фасоль, – нараспев проговорил Дидим, поднимаясь по лестнице. – Фа-соль…»
– Вот такая фасоль, – сказала Шаша. – После этого он замолчал, и молчит уже третий день, а я вспомнила le presbytère…
– А ты считала шаги… значит, эта девочка там…
– Третий день там. Мозг умирает за десять минут. Будь в подвале теплее, на теле через час проступили бы трупные пятна. А потом глаза выпучиваются, язык разбухает и вылезает изо рта, кожа становится сначала зеленоватой, потом лиловой, наконец – черной…
– Шаша!
Она мотнула головой.
– Камеры на дороге действительно выключены?
– Муляжи. Одна была действующая, но в позапрошлом году ее отключили. Дорога-то не главная.
– А документы? При ней были какие-нибудь документы?
– Две мятые сторублевки, больше ничего.
– Плохо, что он был пьян, еще хуже – что продолжает пить. В общем, на первый взгляд – два-три года тюрьмы при хорошем адвокате, возможно досрочное освобождение… плюс надругательство над телом умершей – это денежный штраф по статье 244 УК… лицензия на пистолет, надеюсь, у него есть… не знаю, сумеет ли экспертиза установить, в мертвое тело он стрелял или в живое… если в живое, тогда дело усложняется…
– Почему он выстрелил?
– Чтобы не мучиться. Чтобы не думать, жива она или нет. Мертва – и точка. Он же никогда не любил слова «почти», и мы знаем, что душа его всегда была ниже его ума…
– Сколько весит пуля «беретты»? Шесть, семь граммов? Двенадцать граммов – и всё, не мучиться, не думать… точка, две
