Читаем без скачивания Стометровка - Владимир Буров

– Не говори глупости. Какая еще Сириусийская? Скажешь тоже!

– Тогда и меня не называй этим Сириусийцем.

– А как же мне называть?

– Ну, не знаю. Я все-таки твой муж.

– Принц Сириусийский, может быть?

– Хрен редьки не слаще, – сказал Сильвио и обиженно отвернулся.

– Тогда может быть:

– Принц Сириуса? Так тебе нравится?

– Ничего. Но че-то тоже не совсем то.

– А что тебе не нравится?

– Я все-таки главный. Ибо… ибо я мужчина.

– Это верно. И знаешь почему?

– Ну, потому что мужчина он всегда главный.

– Сейчас, Сильвио, я открою тебе тайну. И прошу тебя:

– Не надо об этом болтать.

– Я буду нем, как рыба.

– Я скажу тебе секретную, магическую тайну. Между прочим, эта тайна всем известна. Только никто в нее по-настоящему не верит. Считают, что это так, выдумка. Современное непонимание Библии. Точнее, считается, что фразу в Библии неправильно перевели средневековые комментаторы. Слишком буквально поняли, что:

– Девушки не имеют души!

– А это не так? – спросил Сильвио. – Хотя, конечно, очевидно, что душа есть у всех.

– В том-то и тайна, Сильвио, что у девушек нет души. В Библии описана:

– Правда.

– Как же они живут?

– Вместо души у нас внутри…

– Что?

– Большой друг девушки. Бриллиант!

– Ужас, – чуть было не сказал Сильвио, но вовремя опомнился.

– Вот поэтому, Сильвио, ты и главный. У тебя есть душа.

– Это хорошо.

– Хорош-то хорошо, но будет плохо, если ты забудешь, что эта твоя душа у нас на двоих!

– Что это значит?

– Это значит, что ты не должен забывать, что я нахожусь внутри тебя! Все твои решения, чтобы быть реальными, чтобы быть выполненными, должны пройти ратификацию в моем Бриллианте. Теперь ты понял, на сколько для нас, для меня, для Иры, для Тани, для Гали важны бриллианты?

– Ну да. Правда, не совсем.

– Бриллианты внутри нас требуют постоянного обновления. Ведь это наша душа. Она не должна быть тусклой. И вот для этого ты должен обязательно найти для нас самый лучший бриллиантовый участок.

– Как его искать? – спросил Сильвио.

– По звездам, – сказала Олька.

Впрочем, я продолжаю. Впервые о Стометровке упоминается при осаде Трои, как я уже начал было говорить. Троянский Конь – был Стометровкой. Почему Елена Прекрасная разговаривала с теми, кто мог быть внутри Троянского Коня разными голосами. Если бы это был деревянный муляж, можно было бы легко его разобрать, и посмотреть:

– Кто там? – Но в том-то и дело, что это было невозможно! Ибо… ибо это был космический корабль. Небольшой КК, всего сто метров в длину. Может быть сто двадцать. В ширину пятьдесят и в высоту всего тридцать метров. Такие данные. Нет, нет, простите, я перепутал рояль с сыром и фунт с кетчупом. Метрическую систему, с этой, как ее?.. Ну, это сейчас не важно. Слушайте теперь правильный ответ:

– Триста – пятьдесят – тридцать!

– Папа! – не выдержала Анна Лиза, – это ведь параметры Ноева Ковчега.

Часть первая

Глава первая

– Пациент стабилен?

– Не уверен. Поспешите.

Реанимация с визгом новой резины об асфальт тронулась от Вахты, потом провизжала тормозами на крутых поворотах Военного городка, и, наконец, прорвалась к медпункту.

– Пациент стабилен? – спросил доктор, выскочившую на крыльцо медсестру с растрепанными волосами, проверяя, на месте ли сзади, за спиной под ремнем пистолет с глушителем.

– Н-да, – ответила, слегка покраснев прелестная, как хорошая лошадь девушка. Не зря Гера устроила мир так, чтобы ее девушки периодически превращались в лошадей. В породистых лошадей, хочу я еще раз напомнить. Видимо эта, оставшаяся от древних времен привычка, заставляет девушек в выходные и праздничные дни, как и раньше, превращаться в лошадей. Но не в видимом мире. А духовно. И некоторые это чувствуют. Они ничего толком не понимают, но думают:

– Вот это лошадь, – и не могут удержаться от предложения немедленного секса. Хотя сами, как, например, Хемингуэй, лежат в госпитале раненые. Древний инстинкт Геры – непреодолим. На породистых лошадей бросаются кони. Таким конем был и Сильвестр. Он и сам думал, что он никто иной, как:

– Сильвестр Сталлоне. – Племенной Бык. Но это было до Армии. А здесь, в богом забытом месте, ему в первый же день предложили самому стать лошадью.

– Как, то есть, не понял? – спросил он.

– Ничего особливого, – ответил сержант. – Просто ты должен теперь понимать, что на самом деле твое имя при рождении было не Сильвестр, а Сильва.

– Сильва, – повторил новобранец. И услышал:

– Сегодня вечером у тебя уборка туалета.

– Ну че ты молчишь? – сказал другой сержант. – К тебе люди обращаются, а ты молчишь, как бык. Здесь принято отвечать, когда спрашивают.

– Просто вы не представились, – сказал Сильвестр и улыбнулся.

– А он действительно культурный парень, – сказал сержант. – Мне это нравится. – И добавил: – Зови меня:

– Железный. Как говорится:

– Куй железный, пока горячий.

– А меня зови, дорогой, или лучше дорогая:

– Деревянный.

– Может быть, лучше тебя звать Оловянный, друг?

– Не умничай, Сильва, – сказал Деревянный. – Оловянный уже есть, и он скоро подойдет.

– Когда?

– Что когда? А! Вот сегодня вечером в туалете ты с ним и встретишься.

И настал вечер. Оловянным оказался командир роты, капитан. Сталлоне, как раз согнулся над третьим унитазом. В руках у него были только зубной порошок и щетка.

Считалось, что эти инструменты больше всего подходят для чистки туалета. Если с туалетом как-то еще можно с ними справиться, то с гераклами, какими они показались новобранцу – никак.

Далее, два неожиданных для самого Сильвио удара. Он оказывается на гауптвахте. А потом в медпункте.

Доктор и два санитара прошли вслед за медсестрой.

Вечером, когда пришел комроты, Сильвестр был еще не готов. Капитан так и спросил, снимая лайковые перчатки:

– Готов?

– Нет, – ответил Деревянный.

– Почему? – строго спросил комроты. – Я, кажется, просил все приготовить к моему приходу.

– Мы побоялись испортить продукт, – сказал сержант Деревянный.

– Нет, я кажется, прямо вам сказал:

– Она, или он – не важно – к моему приходу должен быть мягок, как стейк из страуса.

– Я, – начал сержант Железный, – дал ему в челюсть справа только один раз. Так он лежал между унитазами ровно тридцать минут. Честно, я бил не сильно, а наоборот, среднее, как будто отбивал не жесткую говядину, а куриное филе.

– И?

– И больше мы бить его стали, – сказал Деревянный.

– Действительно, а вдруг он умрет, – добавил Железный. – Тогда…

– Действительно, – добавил Деревянный. – Вы же ж не любите мертвых.

– Покойники, они, конечно же, хуже, – поддержал мысль напарника Железный. Тем более, вы и сами их не любите.

– Все это так. Но я ведь вам приказывал. Приказывал, мать вашу, сделать из него отбивную! Только, чтобы не ломался, а гнулся. Как оловянная ложка. Похоже, вы совершенно не слушаете то, что я вам говорю.

Тут надо сказать, что капитан Оловянный был кандидатом в мастера спорта по боксу. Железный был маленьким и тощим. Что он только не ел с медом – ничего не помогало. Железный так и оставался маленьким и тощим. Но с мышцами. У него был пояс по каратэ. Не Брюс Ли, конечно, но желание убить кого-нибудь у него тоже было большим, и, как и его удары, болезненным. Его мечтой было – нет, не стать чемпионом Москвы, тогда каратэ официально было запрещено – а стать певцом. Как Козловский. Лучше бы Лемешевым. Но у Лемешева, как говорил Железный:

– Неправильно поставлен голос. – Он частенько ставил в казарме пластинки с ариями из опер, итальянские песни. Например, для Подъема он часто ставил пластинку:

– На призыв мой тайный и страстный, о, друг, мой прекрасный, выйди на балкон. Так красив свод неба атласный… И сам тоже орал. Но голос его был твердым, пронзительным, но абсолютно не проникал в душу.

– Как будто заяц барабанит по медному тазу, – сказал один новобранец, когда Железный запел в бане:

– Дуня д, моя Дуняша, Дуня-тонкопряха. – Даже хотели для смеха надеть ему на голову таз с холодной водой. Было весело. Но потом этого парня, который сказал про Зайца Железного Барабанщика, сержанты и капитан Оловянный насиловали целый месяц в каптерке. Он так и сказал:

– Да какой ты на хер певец! Так лесной заяц. Железный Барабанщик. – Потом этот парень, Костик, сбежал. И, что самое интересное, его так и не нашли. Хорошо, что сбежал, а то уж эти ребята хотели продать Костика в соседнюю роту за триста баксов.

Другой сержант до армии работал плотником. Врезал замки в двери новостроек. И сам называл себя:

– Хуй Деревянный. – Он был страшим сержантом.