Читаем без скачивания Сироты квартала Бельвилль - Анна Кальма

— Сими, я тебе все расскажу, даю слово. Только… не дашь ли ты мне сперва пожевать?.. Ну хоть маленький кусочек хлеба…

А сама все косилась, все облизывалась на тот промасленный сверточек, упоительно пахнущий чесноком и гвоздикой, что высовывался из пакета Сими, и на длинную поджаристую булку-оглоблю, которую Сими, войдя, так и держала под мышкой.

Хитрая девчонка знала, чем взять Сими! Все материнские чувства этой хрупкой бледной девочки-женщины пришли в волнение: накормить, сейчас же накормить, насытить этого несчастного рыжего котенка. Какая же Сими жестокая: допрашивать умирающее от голода дитя! И Клоди в ту же минуту получила кусок деревенского паштета и часть булки длиной чуть не в полметра. А уж когда перед тобой насыщается твоим хлебом бедная сиротка, то можно ли обращаться с ней так беспощадно сурово? И все-таки Сими чуть не упала с соломенного стула, когда, еще не успев прожевать свой паштет, несчастная сирота протянула ей что-то блестящее.

— Вот. Из-за этого все и началось.

— Что? Что это такое? — с ужасом произнесла Сими. А сама уже видела длинный, метровый, кусок дорогого золотого кружева — вот что это такое.

— Где? Где ты это взяла? — Сими могла говорить только сдавленным шепотом.

— Как — где? У старухи Миро, конечно, — быстро жуя, отвечала девочка, — ты же сама говорила, что у Миро — отличный выбор, что тебе очень хотелось бы купить кружево для отделки платья, но тебе оно не по карману.

— И ты, и ты… — Сими захлебнулась.

Девочка простодушно смотрела в ее темные, почти всегда печальные глаза.

— Нет, я не украла, ты не бойся, Сими. Это они все гнались за мной и кричали, что я воровка. А я не воровала. Просто я положила старухе Миро на прилавок все, что ты мне давала на кино. Но, кажется, этого не хватило. Миро требовала еще, а у меня уже ни сантима. Тогда я просто взяла кружево. Я знаю, тебе очень хочется нарядное платье к приходу Ги…

— Ох, Диди, досказывай, не томи…

— Ну конечно, крик, погоня… — Теперь девочка говорила уже совершенно равнодушно. — Ничего, всем известно, что Миро богачка, не обеднеет она от того, что получила немного меньше, чем запрашивала. На мое счастье, поблизости — ни одного флика, зато добровольцев — целая куча. Ух, ну и одурачила я их! — Клоди с удовольствием захохотала. — Я же здесь каждый двор, каждый сад знаю! Они меня ищут на Музаи, а я уже на Вилла Лорен! — Вдруг у нее между темными бровями прорезалась сердитая морщина. — А знаешь, кто пошел уговаривать старуху Миро, кто вечно сует нос в чужие дела?

— Кто?

— Да этот парень Рири и его «стая». Только пускай он не мечтает, что я буду его благодарить, кланяться!

— Рири? — удивилась Сими. — Это такой красивый, с кудрями до плеч парень из нашего дома? И ты уверена, что он из «стаи»? Быть этого не может, Диди! Его бабушка и дедушка такие уважаемые люди, о них даже в газетах пишут. И я их видела однажды, когда они приезжали навестить Рири. Они руководят коммуной ребят-сирот где-то в горах и сами — известные педагоги.

— Насчет бабушки-дедушки не знаю и знать не хочу! — сердито возразила Клоди. — А Рири, по-моему, просто-таки отвратный тип. Всегда на улице со своими ребятами, курит, все о чем-то с ними сговаривается. Увидит меня, всегда или свистит, или что-нибудь отпускает.

— Что отпускает? — не поняла Сими.

— Ну, разные там словечки, прозвища, дразнилки, — сердито перечисляла Клоди. — Вздумал меня звать Лисой, Лиской! «Вон наша Лиска выбежала!» Или еще почище: «Лиска, убери свой хвост, а то собаки погонятся и откусят». Такой подонок этот Рири!

— Обыкновенный мальчишка, — махнула рукой Сими, — может, он потому и дразнит тебя, что ты ему нравишься. И старуху Миро ходил уговаривать потому же. Я совершенно уверена.

— Что?! — даже подскочила Клоди. Зеленые глаза ее загорелись по-кошачьи. — Что ты выдумываешь, Сими? Мы с ним терпеть друг друга не можем, вот он и издевается надо мной. А со старухой Миро он объяснялся вовсе не для того, чтобы меня выгородить — просто он хочет прослыть всеобщим благодетелем. Да я ему поручила сказать, что не нуждаюсь в его заботах. Юсуф ему это передаст от моего имени. Пусть убирается подальше!

— И совершенно напрасно ты на него злишься, — рассеянно сказала Сими. — И если у Рири такой характер, его можно только похвалить. Однако сейчас не о нем речь, Диди.

Сими смотрела все печальнее, все отрешеннее.

— Не знаю, право, что с тобой и делать! — Она вздохнула, и длинные черные пряди волос, лежащие у нее на спине и плечах, зашевелились. — Я понимаю, ты хотела сделать мне хорошее. А сама меня просто топишь.

— Как — топлю? — оторопела Клоди. — Что ты говоришь!

— Конечно, топишь. Оставить так я не могу. Все в квартале знают, что я взяла тебя к себе — значит, отвечаю за тебя, как за младшего члена своей семьи. А вдруг это я подучила тебя стащить кружево у Миро? Могут ведь подумать и так?

— Но я же ей заплатила! — защищалась Клоди. — Я отдала ей все мои деньги!

Сими покачала головой:

— Что ты там заплатила — гроши какие-то. Придется доплатить старухе то, что она потребует.

— Ну уж это… — начала Клоди.

— Постарайся вспомнить, сколько она просила за метр, — перебила ее Сими. — Я забыла начисто. Ну хотя бы приблизительно.

— Не приблизительно, а точно: тридцать франков, — хмуро буркнула Клоди.

Сими понурилась.

— Тридцать франков — легко сказать! Как раз столько я скопила на новый свитер Ги. Хотела подарить ему, когда он вернется. Придется завтра же заплатить.

Клоди заметно испугалась. Секунду она неподвижно смотрела на Сими, потом повисла на ней и крепко обхватила ее руками.

— Сими, милочка моя, драгоценная моя, я тебя прошу, я тебя очень-очень прошу, не пиши об этой истории Ги! Он меня возненавидит. Узнает, что из-за меня не получит свитер, и возненавидит. — В голосе ее уже слышались слезы.

Сими с трудом освободилась из ее худеньких цепких рук. Сказала как будто сердито:

— Что выдумала! Возненавидит из-за какого-то свитера! Ги вовсе не такой мелочной, Диди. Ги — прекрасный, благородный. Да ты сама это сейчас же поймешь, как только его увидишь.

— Все-таки не пиши ему про это, — не успокаивалась Клоди. — И потом, ты еще можешь скопить деньги. Вот заплатят тебе дамы в парикмахерской за твой крем — и сразу будут монеты.

— Э, что-то я не очень верю, что они будут покупать мой крем! — Сими поежилась. — Нужна реклама, а на рекламу опять-таки нужны деньги.

Клоди вдруг пристально посмотрела на бледное узенькое лицо Сими:

— Сими, а ты вообще-то писала Ги обо мне?

— Конечно, — кивнула Сими (только утром опустила она свое письмо).

— И что же Ги ответил тебе?

— Ответил, что очень рад, — храбро солгала маленькая черноволосая женщина.

3. Записки Старого Старожила

Когда рано утром я бегу выпить чашку кофе в бистро Люссо на углу площади Данюб, Тереза, моя прислуга, как всегда, догоняет меня, крича:

— Мсье, мсье, дайте я вам хоть немного почищу пиджак, если вы не хотите надеть другой, поприличнее!

Я отмахиваюсь с досадой:

— Ни к чему, ни к чему, Тереза! Меня и так здесь каждая собака знает. Никого я этим пиджаком не удивлю.

И Тереза останавливается на пороге моего дома, смотрит мне вслед и тоже машет рукой:

— Ну как хотите. Правда, я забываю, что вы здесь — старый старожил.

Старый Старожил! Хотя, строго говоря, это тавтология, но лучше не придумаешь. Очень правильная, очень подходящая кличка для меня. Я родился здесь, в этом вот двухэтажном кирпичном домишке, который мой отец, маляр, пышно называл виллой. В пору моего рождения домишко считался одним из самых солидных и приличных здешних домов, выстроенных рабочими, ушедшими на покой. Правда, моя мать, протестантка, ни за что не позволила бы отцу какую-нибудь этакую легкомысленную фантазию на доме: лепнину там, или фриз, или новомодную решетку у двери — ни-ни-ни!

— Дом сделан для того, чтобы в нем жить, — строго говорила она.

Она была суровая и запасливая хозяйка, моя мать. До сих пор в подвале дома хранятся запасы сахара и спичек, которые она сохраняла «на всякий случай» с начала войны 1939 года. Когда я захожу в подвал, чтоб кинуть на полки ненужные журналы и книжки или надоевшую магнитофонную ленту, я натыкаюсь на пожелтевшие коробки, где лежит этот сахар. Он уже коричневый от времени и очень хрупкий, почти бесплотный, как все старые вещи. Зачем я его храню? Почему не выброшу? Право, не знаю. Не доходят руки. Некогда этим заняться. Не хватает духу копаться во всем этом старье…

Но я начал с отцовского пиджака, заляпанного краской разных цветов, слишком просторного для меня, хотя и я не тощ. Мне нравится донашивать отцовские одежки. А что касается до Люссо, его завсегдатаев и других соседей, то…

— Доброе утро, мсье, — почтительно приветствует меня молодой Клоссон, владелец автозаправочной станции на углу площади. Я знал еще его отца, а мой отец застал на этом месте еще каретную мастерскую старика Клоссона. Сын Клоссона иногда заходит ко мне попросить что-нибудь почитать. Он любит исторические книжки и политику.