Читаем без скачивания «Тигр» охотится ночью - Виктория Дьякова

– Смотрите-ка, он улыбается! – удивленно воскликнул Ломбертс. – А ведь только что выл белугой!

– Так, может, Боб, ты теперь и в Массачусетс не поедешь, а? – подмигнул раненому Роджерс. – С доком останешься? Тем более она все твои причиндалы уже видела. Да и врач к тому же, всё надежнее…

– Я подумаю, сэр, – в тон ему ответил тот.

– Погибшие перенесены? – слабо улыбнувшись в ответ на разговор мужчин, осведомилась Наталья у Ломбертса.

– Так точно, док.

– Идемте, я посмотрю.

Дождь лил все обильнее и пуще. Меж двух деревьев возвышался штабель из мертвых тел: в пять рядов высотой, в каждом ряду по десять трупов. От такого числа погибших у Натальи больно защемило сердце. Нет, привыкнуть к смерти невозможно, сколько с ней ни сталкивайся!..

Гэри машинально поправил концы брезента, прикрывавшего «штабель» от дождя.

– Нормально, – вздохнула Наталья. – Завтра их заберут.

– Вы промокли и замерзли, док, – вынырнул из дождевой завесы Роджерс. – Думаю, до утра погода не изменится. Приглашаю вас в мою палатку. У меня есть горячий шоколад.

– Благодарю.

Кап-кап-кап… Звук монотонно капающей жидкости перебивал шум дождя за тонкими стенками палатки.

– Это кровь. – Наталья взяла из рук Роджерса стаканчик с горячим шоколадом и присела на складной стул, обтянутый брезентом.

– Да, – кивнул он.

Кровь вытекала из ран еще не успевших окоченеть мертвых тел, просачивалась сквозь укрывавшие их плащ-палатки и скапливалась на пончо, подстеленное под «штабель». Сверху она капала на тех, кто находился ниже, и постепенно опускалась до земли, где, смешавшись с дождевой влагой, собиралась в лужицы, из которых вытекали небольшие ручейки, бежавшие сейчас мимо приподнятого полога палатки. Даже ночью было видно, что это ручейки именно крови. Дождь усиливался. Кровавые ручьи грозили превратиться со временем в поток.

– Надо бы поспать, док, – капитан присел на вещмешок рядом. – Денек сегодня выдался трудный, да и завтрашний вряд ли окажется легче…

– Я не смогу уснуть, – глухо проговорила Наталья, наблюдая, как на земле булькает и пенится кровь.

– Дома вас кто-нибудь ждет? – Блеснул огонек зажигалки, кэп закурил сигарету и протянул пачку «Кэмел» собеседнице.

– Нет, спасибо, – Наталья отрицательно мотнула головой, – я не курю. И дома никто не ждет, – призналась она после короткой паузы, криво усмехнувшись. – Кому нужно ждать такую женщину, как я? С опасной работой да тяжелым характером?..

– Могли бы найти работу попроще. – Он сунул пачку сигарет в карман.

– Не получилось. Да и не хотелось, если честно.

– Неужели у вас даже родных нет?

– Есть. Сестра. Но в отличие от меня она вернулась домой, в Россию. А других родственников у меня и впрямь нет. Родители умерли давно, еще до той войны. Я тогда была совсем маленькой.

– Я тоже один остался. – Роджерс затянулся сигаретой, опустил глаза. – С женой развелись недавно, три месяца лишь прошло. Загуляла она, пить крепко стала. И утром пьяная, и вечером лыка не вяжет… Детей у нас не было. Жена не хотела. Говорила: тебя убьют, как я с ними одна, мол? Все мечтала найти такого, чтобы всегда дома, при ней был. Теперь, может, и найдет, если не сопьется окончательно… А родители мои тоже умерли, когда я маленьким был. Бабушка вырастила. Но и она умерла пять лет назад. Рак. – Он наклонился, достал откуда-то флягу и две железные кружки, показал Наталье. – Бурбон, док?

– О’кей, – кивнула она.

Кэп плеснул в кружку коричневатую, слегка отдающую табаком жидкость, протянул ей. Потом налил себе.

– Не так, не так! – схватил он женщину за руку, увидев, что та вознамерилась выпить содержимое кружки одним залпом. – Это же бурбон! Его сперва в руках погреть надо как бренди, как коньяк, потом встряхнуть и лишь после этого пить маленькими глотками. Торопиться не нужно, док. Иначе просто напьешься и не получишь никакого удовольствия.

– А если медленно, то напьюсь с удовольствием? – скептически усмехнулась Наталья. Танцующий в печке красноватый огонек отражался в ее кружке, рябясь на поверхности напитка.

– За то, чтобы остаться в живых, док! – стукнулся с ней своей кружкой Роджерс.

– За то, чтобы вы остались в живых, кэп, – поправила его Наталья. – Мне-то легче: я у вас бываю наездами, а вы постоянно здесь.

– Когда мне сказали, что вы к нам больше не приедете, я не поверил. – Роджерс сделал крохотный глоток бурбона. – Признаться, я ждал вас, док. Вы словно добрая весточка из другой жизни – мирной, спокойной. Той, что была раньше. Которой теперь, к сожалениию, нет, и неизвестно, наступит ли она когда-нибудь снова.

– Я тоже хотела скорее вернуться сюда. – Наталья быстро взглянула на кэпа и отвернулась.

Перевитый двумя змеями черный жезл Меркурия с серой буквой «S» посередине, знак военной медицинской службы США, в свете тусклого огня казался на рукаве темно-зеленой униформы размыто-бордовым. Она, старший лейтенант Красной армии, переводчица генерала Шумилова, а ныне – капитан американского медицинского корпуса, оказалась в кишащих змеями джунглях Индокитая и находится сейчас близ местечка Плейми, расположенного рядом с долиной Иадранг. Надо же, название какое мудреное! Почти как Секешвехервар. Подумать только: а ведь в сорок пятом… Впрочем, может, все к тому и шло?

– Правда, док? – Роджерс положил руку Наталье на плечо.

И она, почувствовав тепло его пальцев, замерла, боясь невзначай шевельнуться. Из согретой руками кружки с бурбоном исходил дивный аромат ванили, смешанный с тонким древесным запахом, который невольно напомнил Наталье хвойный бор вокруг дачи под Лугой, где прошло ее детство. Она закрыла глаза…

2

То утро в Париже было холодным и серым. Наталья не решилась явиться в Версаль без предупреждения, хотя и отчетливо помнила адрес, который назвала ей фрау Ким во время их короткой встречи в 1945 году на Балатоне. Поэтому для начала нашла нужный номер в телефонном справочнике и позвонила по нему. Не повезло: домоправительница Женевьева ответила, что мадам де Монморанси уже уехала в клинику.

– Что передать мадам? Как ваше имя? – допытывалась Женевьева в трубку.

– Благодарю, ничего передавать не нужно. – Наталья не отважилась спросить телефон клиники, резонно понадеявшись все на тот же справочник.

– Хорошо. До свидания. – Из телефонной трубки понеслись короткие гудки.

В гостиничном номере, выходившем окнами на Эйфелеву башню, Наталья снова зашелестела страницами, одновременно вращая телефонный диск. Найдя с третьей попытки то, что ей было нужно, она, набросив пальто, выскочила из номера и поспешила к метро.

Два коротких перегона под землей до площади Этуаль, и вот она – улица маршала Ланна! Мечта, доселе казавшаяся несбыточной, приблизилась вдруг настолько, что буквально захватило дух. То, о чем мечталось во время войны и долгие годы после нее, то, ради чего была оставлена Родина, неожиданно начало обретать осязаемые очертания. Всего десять минут ходьбы от метро, и вот Наталья уже стоит перед ажурной оградой клиники. Сейчас она снова увидит фрау Ким! Фрау Ким хотела, чтобы Наталья называла ее «мамой». Фрау Ким называла Наталью «дочкой». Фрау Ким была для Натальи едва ли не единственным в мире близким и родным человеком. Она выжила там, в Берлине, и от предвкушения скорой встречи с фрау Ким сердце захлебывалось от радости.

Наталья шагнула в вестибюль клиники, едва дежурная медсестра успела распахнуть перед ней широкие стеклянные двери. Быстро прошла к регистрационной стойке. Юная мадемуазель в белоснежной шапочке с эмблемой клиники, кокетливо приколотой к пышным каштановым волосам чуть наискось, посмотрела на раннюю посетительницу с плохо скрытым изумлением: та показалась ей бедно и старомодно одетой, бледной и чересчур взволнованной.

– Доброе утро. Чем могу служить, мадам? – тем не менее вежливо осведомилась она у несколько странной, на ее взгляд, визитерши.

– Я хотела бы видеть мадам де Монморанси, – облизнув пересохшие от волнения губы, негромко, но твердо произнесла Наталья.

Тщательно выщипанные, точно выписанные искусным мастером коричневые брови медицинской сестры медленно всползли на лоб, в ясных голубых глазах отразилось недоумение.

– Мадам де Монморанси? – недоверчиво переспросила она. – Но это, увы, невозможно! – В груди у Натальи похолодело: неужели ошиблась? А медсестра между тем продолжила: – Мадам де Монморанси больше не принимает пациентов. – («Она приняла меня за больную», – мысленно улыбнулась Наталья, испытав радостное облегчение.) – Но в нашей клинике есть много других врачей-специалистов! Вы можете записаться к любому, и вас обязательно примут. А мадам де Монморанси занимается теперь научной и общественной деятельностью и лично оперирует только в самых крайних случаях…

«Еще немного, и она спросит меня, на что я жалуюсь», – мелькнула у Натальи мысль, и она прервала монолог медсестры: