Читаем без скачивания Римский триптих - Кароль Войтыла

Tibulli Liber Secundus Elegia I, 13-14.

Heb. 4, 13.

Mt. 23, 39; Mt. 25, 41.

Horatius, III, 30, 6.

Евр 9,27

Сир 36, 5.

* Часть третья. Вершина Мориа *

В то время люди кочевали беспрестанно,Стада перегоняя в щедрые края,Туда, где наливались буйным соком травы,И прокормить могла отары знойная земля,Там было место отдыха кочующего стадаИ становище мирного труда.

Зачем сегодня ищем постоянноТот край в заброшенной земле Халдейской,Откуда в путь пустился Фарры сын, АврамВ толпе кочевников — таких же скотоводов?Сомненье мучило — зачем покину отчий край,К чему бросать привычный Ур?

Кто знает, думал так — иначе? Был опечален?Украдкой слезы расставанья утирал?Известно только — Голос зазвучал.Аврам внимал: — Из земли твоей пойди!Веленью Голоса безропотно послушный,Не мешкая пустился в дальний путь Аврам.Призывный Голос подгонял:

Отцом ты будешь множества народовТвое потомство преумножуи станет как песок на берегу морском.Ужель возможен дар отцовства?Удивлен Аврам — в летах преклонных,стар я, и жена моя не родила мне сынав младые годы, и о том понынетоска нас гложет.

Не пресекал внушенья непреклонный Глас:Отцом ты будешь множества народов,Твое потомство преумножу,И станет как песок на берегу морском.

Кому еще по силам столь невозмутимоО будущем ближайшемИ дальнем прорицать?Кто тот Неведомый, решившийОгласить свой Глас?Кто обратил свои слова к Авраму,Ведя на равных задушевный разговор?Он не из тех, к которым все давно привыкли,Совсем иной — таким не мыслил человек Его.Сказал свое, а, значит, ждал ответа...

Однажды был к нему под дуб МамврийскийВ гости, когда Аврам сидел при входе в свой шатер.Возвел глаза свои — три мужа супротив.И поклонившись до земли, он с почестямиПринял дорогого Гостя.Аврам уж знал наверно — это Он.Сказал: — Владыка!По голосу Его признал, обетованья не забыл.Минует год — родится у него и Сары сын,Несмотря на древность лет.

Отцовства гордость, радость материнства.Отцом ты будешь множества народов,А посему отныне наречешься — «Авраам»,Завет поставлю между нами, распложу тебя,Благословятся всей земли народы в семени твоем.Значенье имени — «надежда вопреки надежде».

Вокруг богов творили люди, каждый по себеВ Египте, в Риме иль в Элладе.Лишь Авраам в Того поверил, Который есть,Беседу вел с Ним, Голосу Его внимая,И распахнул пред Ним он полог своего шатраИ в гости пригласил,Общался с Ним, как с другом.

Сегодня путь обратный в авраамов край,Туда, где Бог бывал у старца Авраама,Уверовал кочевник — Бог к нему пришел.

В эпоху сотворения богов по произволу,Пришел тот Бог, который Есть.Вошел в поток событий,Раскрыл народам Тайный смысл,Сокрытый от начала мирозданья.

Прошли три дня пути — отец и сын ведут беседу:— Вот и гора, где Бог велел нам жертву принести,Вздохнул отец, сын промолчал — вопрос опасен:— При нас огонь, дрова и нож,где же агнец всесожжения?— Усмотрит агнца Бог, — чуть слышно прошептал— рыдание забило комом горло Аврааму.«Ты предназначен в агнцы, сын!»Не проронил отец ни слова.

Страшился тишину нарушить, желая страстноуловить знакомый Голос чутким ухом,Напрасно, нет в ответ ни звука.Последняя его опора — имя Авраам:«Надежда вопреки надежды всякой».Пора! Устроить жертвенникИ разложить дрова, связать Исаака.Теперь совсем последнее — разжечь костер...«И вот я сына бездыханного родитель,Его мне Голос дал, а ныне отбирает?»

Что ж, Авраам, ты, наконец, в указанной земле,Но есть предел всему, и есть порог отцовстваПреодолеть его не в силах ни один из смертных.Иной Отец готов принять такую жертву — Сына.Не бойся, Авраам, и действуй без оглядки,Твори свой подвиг твердо, как было велено тебе.

Отцом ты будешь множества народов.Так принеси его во всесожжение,Сомненья прочь и действуй до конца.Бог сам удержит руку,Готовую вонзить смертельный нож...

Зависнет в воздухе ударОн сам велит тебеНе поднимать руки на сынаИ ничего ему не делать.С тех пор вершина МориаЕсть место упованьяЗдесь Тайны разрешенье предстоит.

О, АвраамВзошедший в круг людских событийЖелает одноготвоим поступком Тайну отворить,Закрытую от сотворенья мира,Древнее тайнопись ее, чем камень мирозданья!

Влечемся сердцем в те ветхозаветные края,Откуда в путь пустился странствий Авраам,Где Голос некогда звучал,Сбылась надежда.Но для какой же цели?Подняться на порогСтать ближе Упованья и Завета.Здесь Аврааму Бог явил смысл Жертвысобственного сына и Всессоженья жар.О, Авраам, Бог возлюбил сей мир настолько,Что Сына своего пожертвовал на смертный крестС тем чтобы каждый, кто уверует в Него,Жизнь вечную обрел как животворный дар.

— Не поднимай руки твоейВо мне знак имени дарованный тебе,В нем свет знамения Завета,Назначенного Словом вековечным,Существовавшим прежде сотворенья мира.

В минуту расставаньяпомни о вершине Мориаона пребудет в ожиданьи дня.

Кастель-Гандольфо

14 сентября 2002 года

Мориар (др. евр.)— Страх Господень, служение Господу (2 Пар 3, 1).

«Трех видел, Единому поклонился» (лат.) (Быт 18, 1-14) — «Тема несравненной Иконы Андрея Рублева — высочайшей вершины русского искусства» (Иоанн Павел II. Слово на завершение реставрации Сикстинской капеллы, 8 апреля 1994).

Рим 4, 18 — 25.

Мф 13,35

Быт 22, 12.

Послесловие

По прошествии лет перерыва в поэтическом творчестве, Иоанн Павел II обратился к миру языком поэзии, написав «Римский триптих». Само название определяет тему и указывает на место возникновения стихов — иное, чем у прошлых стихов Кароля Войтылы.

Произведение состоит из трех частей, связанных друг с другом единством внутреннего замысла. Открывают «Римский триптих» стихи о «Горном ручье». Это своего рода краткое лирическим вступлением, побуждающим читателя задуматься над тайной рождения и смерти природы, мира и человека:

«Лес сбегает с горных склонов  в ритме горного ручья,  бег воды, кристальный говор  знак присутствия Тебя  Слова, корня всех начал».

Так, поэт возвращается к лейтмотиву своего творчества, навеянному атмосферой горных пейзажей где-нибудь в Татрах или в Бескидах. Нам неизвестно, что подвигло Святого Отца к размышлению о Боге в тиши горных вершин и обратило слух его к таинственному говору горного ручья. Как знать, было ли это в Альпах или во время паломничества в польские горы?

Окрашенная элегическими красками увертюра «Горного ручья» вводит читателя в пространство большой поэзии. На этот раз не природа, а великая живопись Микеланджело и ее сокровенная реальность оказываются в центре размышлений Иоанна Павла II: «Переступить готов порог Сикстинский», — подготавливает он читателя.. Войдя в Сикстинскую капеллу, он предельно откровенен в своих чувствах: «Скрывать не станем изумленья». Это «изумление» перед лицом главных вопросов — Тайны сотворения мира и человека, их будущности. Речь идет о «Начале», вызванном из небытия Создателем, и о завершении Бытия: