Читаем без скачивания Хайдеггер и гиппопотам входят в райские врата. Жизнь, смерть и жизнь после смерти через призму философии и шутки - Дэниел Клейн

– Отлично, – говорит Лина. – Напишите: «Оле умер. Продается лодка».

Обзор философских учений о смерти не будет полным, если мы не нанесем визит экзистенциалистам ХХ в., которые считали небытие непременным дополнением бытия, вроде левого и правого башмака. Остановимся на воззрениях Мартина Хайдеггера и Жан-Поля Сартра, которые бесстрашно попытались взглянуть в глаза смерти. Хайдеггер утверждал, что мы нуждаемся в страхе смерти, чтобы не скатиться в «повседневность», такое состояние, когда мы живы лишь наполовину, пребывая в беспросветной иллюзии. А Сартр предлагал рассматривать альтернативу: единственные существа, лишенные страха смерти, – те, которые уже мертвы. Смотрите на вещи трезво – настаивают эти философы. Да мы бы рады, только для начала перестать бы трястись от ужаса.

Итак, сделаем короткий перерыв, чтобы отдохнуть от этого тяжкого философствования, и обратимся к общедоступной форме отрицания смерти: попыткам убедить самих себя в том, что мы останемся жить в сердцах тех, кто нас знал. Эта стратегия предполагает некоторую сентиментальность наших любимых, а таковая, как вы понимаете, может быть, а может и не быть.

Старик Сол Блюм умирал в своей постели, когда неожиданно почувствовал доносившийся снизу запах любимого им штруделя. Он собрал последние силы и поднялся с кровати. Опираясь о стену, Сол медленно вышел из спальни и кое-как спустился по лестнице, цепляясь обеими руками за перила. Тяжело дыша, он прислонился к косяку двери, глядя в кухню. Если бы не боль в груди, он бы подумал, что уже в раю. На бумажных полотенцах на кухонном столе лежали буквально сотни порций его любимой выпечки. Сол улыбнулся; это был последний акт любви его верной жены Софи, позаботившейся о том, чтобы он покинул сей мир счастливым человеком.

Дрожащей рукой он потянулся к штруделю и… неожиданно почувствовал шлепок кухонной лопаткой.

– Не трогай, – сказала Софи, – это на потом.

А теперь обратимся к глубокомысленному ответу теолога ХХ в. Пауля Тиллиха на вопрос: «Когда имеет место вечность?» (оказывается, сейчас). Но «сейчас» постоянно превращается в «тогда». А как насчет сейчас? Хлипкая конструкция.

Тут нужна надежная опора, поэтому обратимся к аргументам древних греков о бессмертии души. Однако прежде хорошо бы понять, что мы имеем в виду, когда говорим «душа», чем она отличается от ума, чем ум и душа отличаются от тела и чем и то, и другое, и третье отличается от нечистой силы. Отправив греков, так сказать, на вечный покой, бросим взгляд на Небеса и другие места обитания после смерти.

Фред и Клайд годами беседовали о том, что будет после жизни. Они договорились, что тот, кто умрет первым, попробует связаться с оставшимся в живых и расскажет, что такое Небеса.

Фред умер первым. Прошел год. Однажды зазвонил телефон, Клайд ответил: это был Фред!

– Неужели это ты, Фред? – спросил он.

– Конечно, Клайд. Это действительно я.

– Как я счастлив тебя слышать! Я уж думал, ты забыл. Рассказывай! Как там?

– Ну, ты не поверишь, Клайд. Великолепно! У нас самые восхитительные овощи с самых сочных лугов, которые ты когда-либо видел. Мы засыпаем каждое утро, потом нас кормят классным завтраком, а все оставшееся утреннее время мы занимаемся любовью. После плотного обеда мы идем в поля и опять занимаемся любовью. Затем наступает время роскошного ужина – и опять любовь вплоть до поры, когда надо идти спать.

– О Боже! – воскликнул Клайд. – Небеса – это просто сказка!

– Небеса? – переспросил Фред. – Я – кролик в Аризоне.

Ну, а закруглимся мы кратеньким рассмотрением околосмертного опыта, спиритических сеансов, суицида и некоторых вполне сумасбродных новых идей о том, как избежать смерти.

Минуточку-минуточку, парни! Это начинает походить на много шума из ничего[2].

Кто это сказал?

Я, Дэрил Фрумкин. Выгуливая своего пса Бинкса, услышал ваш разговор. И хочу сказать, что смерть – довольно простая штука, разве нет? Сначала ты жив, потом – мертв. Конец истории.

Действительно, мистер Фрумкин? И это все? Тогда можно задать вам вопрос?

Вы действительно думаете, что умрете?

I. Умер! Что тут поделаешь?

{1} Здесь точно какая-то ошибка

Дэрил, мы все еще ждем ответа. Вы действительно думаете, что умрете?

Конечно, каждый умирает. Фрэнк Синатра умер. И Норман Мейлер. Не говоря уже о Наполеоне, Гарри Трумэне, Чингисхане и тетушке моей супруги Эдне. Так что, рассуждая логически, само собой разумеется, что однажды и я умру. Я уверен в этом так же, как и в том, что яблоки падают вниз, а не вверх.

Хорошо, Дэрил. Отлично сказано. Но давайте разберемся, речь не идет о вашем научном складе ума человека XXI в., который называет вещи так, как он их видит. Нет, мы говорим о вашем обыденном сознании. Вот прямо сейчас верите ли вы, что ваши дни сочтены, что каждое прошедшее мгновение уменьшает отведенное вам время? Что когда вы достигнете последней отпущенной вам минуты, вы прекратите существовать во всех смыслах этого слова?

А? Как-то невнятно вы говорите, Дэрил. Мы знаем, это пугающий вопрос, но, возможно, мы поможем найти ответ.

Мы считаем, что в глубине души вы не верите в то, что умрете. И причина в том, что вы – цивилизованный человек. Тут нечего стыдиться – по крайней мере, пока. Нам, людям, чертовски трудно допустить эту очевидную истину. То, что мы делаем ежеминутно и ежедневно, – это отрицание нашей смертности. На самом деле мы делаем это легко и просто с помощью социальных структур и обычаев, предлагаемых нам цивилизацией, в которой нас угораздило родиться.

В своем шедевре «Отрицание смерти» антрополог и культуролог ХХ в. Эрнест Беккер писал, что, даже если мы объективно знаем, что смертны, мы пойдем на любые махинации, дабы избежать принятия этой горькой правды (он умер за два месяца до награждения Пулитцеровской премией за свою книгу – несвоевременная кончина, если вообще бывают своевременные).

Причина, по которой мы так страстно отрицаем свою смертность, довольно очевидна: перспектива смерти ужасает! Она погружает нас в беспредельный страх. Она сводит с ума, демонстрируя, что мы тут ненадолго, а когда уйдем, то уйдем навеки. Как можно радоваться жизни, когда над ухом так громко тикают часы?

По Беккеру, единственный способ для большинства из нас справиться с ситуацией – иллюзия. Большая Иллюзия. Большая Иллюзия – основной двигатель человечества, более мощный, по его словам, чем секс; она взращивает «системы бессмертия», внерациональные структуры веры, которые дают нам возможность считать себя вечными. Есть распространенная стратегия идентификации себя с племенем, расой или государством, которые простирают свое существование в неопределенное будущее – вместе с нами как частью этих общностей. Есть и бессмертие в искусстве, когда артист надеется посредством своей работы остаться навсегда, а значит, стать бессмертным – в пантеоне великих артистов или, на худой конец, в виде подписи в углу закатного пейзажа, пылящегося на чердаке дома внуков.

Кроме того, существуют пользующиеся наибольшим рыночным спросом теории бессмертия, закрепленные в мировых религиях, от продолжения жизни в качестве части космической энергии на Востоке до ухода из этого мира ради воссоединения с Иисусом на Западе. Менее возвышенными оказываются теории достижения бессмертия посредством оздоровительных систем. Таковые предлагают нам модную цель жизни, пробуждающую нас к жизни по утрам: иметь как можно больше денег. Тем самым мы отвлекаемся от мысли о финальной черте.

Богатство тоже обеспечивает нам доступ в сообщества, которые будут продолжать жить: в элитарные клубы сильных мира сего. Здесь есть даже бонус: мы можем передать кусочек себя – свои бабки – следующему поколению.

Однако caveat emptor! (Или, если вы родом не из Древнего Рима: «Пусть покупатель будет бдителен!»)

Когда Боб понял, что после кончины больного отца станет наследником состояния, он решил найти женщину, которая разделила бы с ним это счастье. И вот однажды вечером отправился в бар для одиноких людей, желающих с кем-нибудь познакомиться, где заметил самую красивую женщину, которую когда-либо видел.

От ее красоты у Боба перехватило дыхание.

– Может быть, я выгляжу как обыкновенный парень, – сказал он, подойдя к ней, – но через неделю или две умрет мой отец, и я унаследую 20 миллионов долларов.

На женщину это произвело сильное впечатление, и в тот же вечер она отправилась к нему домой. А через три дня стала его мачехой.

«Больше денег надо было транжирить».

Маршрут в вечность с помощью баксов предлагает и другой способ имитации бессмертия: поддерживать какой-нибудь нетленный социальный институт в надежде, что ваше имя будет упомянуто на фасаде его здания или отказаться от промежуточного звена и просто воздвигнуть памятник самому себе.