Читаем без скачивания Плаха. 1917–2017. Сборник статей о русской идентичности - Александр Щипков

Патриотизм прошлого и патриотизм будущего

Государственно-политическая реабилитация патриотизма началась с артикуляции его в предвыборной статье Путина в избирательной кампании 2000 года в качестве одного из стержневых компонентов провозглашаемой политики. Сегодня воспитание патриотизма провозглашается задачей официальной государственной политики, создаются адресные программы и специальные государственные структуры.

При этом можно выделить разные формы понимания патриотизма. Патриотизм как национализм – неприятие и высокомерие ко всему «инородному». Патриотизм как шовинизм и ощущение априорного превосходства над остальными странами. Патриотизм как верноподданничество и готовность всегда служить власти, признавая её изначальным и высшим сувереном.

При этом по сути патриотизм всё же нечто другое: гражданственность и ответственность. Как звучало у Аркадия Островского: «Либо ты паразит жизни своей. Либо патриот Отечества своего».

Точно также могут быть патриотизм красный и патриотизм белый – потому что тогда, 95 лет назад, в общем-то, и красные, и белые сражались за то, что считали благом для своей страны: одни – за Святую Русь, православие и русского царя, другие – за советскую власть и свободу людей труда. Одни – за Великое Прошлое, другие – за Великое Будущее. И это расхождение не случайно. Не только с точки зрения представления интересов разных классов и выражения разных идеологий, но и с точки зрения того, что патриотизм действительно может быть Патриотизмом Прошлого (что не обязательно означает – ушедшего) и Патриотизмом Будущего. Один будет объединять тех, кто гордится прошлым, другой – тех, кто претендует на создание будущего.

Попытка создавать будущее без уважения к прошлому и опоры на него всегда окажется лишь разрушением, особенно если при этом не имеешь видения будущего, как это было с «реформаторами» начала 1990‑х. Попытка законсервировать прошлое и жить в самогипнозе прошлого величия ведёт к отторжению от жизни и политическому и историческому поражению, как это было с теми же «белыми» сто лет назад.

И если ставится политическая задача воспитания патриотизма, тем более понимаемого как гражданская ответственность за судьбу Родины, то Путин абсолютно прав, артикулируя именно такое понимание – его не может быть без гордости за прошлое. Но этой гордости мало. 80 % граждан гордится сегодня историей страны, то есть её прошлым. И 52 % стыдится сегодняшнего. Правда, 10 лет назад 80 % стыдились сегодняшнего – и 72 % гордились прошлым.

В 2010 году 48 % говорили, что видят патриотизм в почитании традиций, 19 % – в праздновании исторических дат и юбилеев, 9 % – в членстве в патриотических организациях, 14 % – в голосовании на выборах за патриотические партии, 13 % – в разговорах на патриотические темы, и только 26 % – в работе с полной отдачей. Правда, 46 % при этом видят патриотизм в укреплении семьи и воспитании детей, что, впрочем, не противоречит всему остальному. В полной мере деятельным здесь является понимание лишь 26‑ти процентов – полноценная работа. Правда, в формулировке ответа не говорилось, во имя чего. Поскольку полноценно можно работать и просто на себя. Но этот ответ всё же предполагал некое созидательное действие на благо страны.

Ответов о служении стране и будущем не было. Но не было и таких формулировок вопросов, которые бы предполагали такие ответы. Тогда это означает, что такого понимания не было и у составителей опросника. Тем не менее озвученная артикуляция, трактующая патриотизм как ответственность за судьбу страны и судьбы будущих поколений, говорит о том, что подспудно ощущение этого значения всё же присутствует.

Чтобы решать задачу воспитания патриотизма, нужно всё-таки знать, что воспитывается: уважение к прошлому, готовность к действию, ориентация на будущее. По идее важно сочетание всех этих моментов. Но каждый из них сам требует решения комплекса задач. При формировании уважения к прошлому, с одной стороны, человек должен получить широкое классическое образование (в первую очередь – знать историю) и быть погружённым в культурное наследие страны.

Он должен знать историю – но и знать её соотношение с мировой историей, чтобы иметь возможность оценить и её роль и значимость, и её влияние на мировую историю, и степень интегрированности в последнюю, влияние мировой истории на историю его страны.

Во-вторых, он должен чувствовать, что это история не страны, где он проживает, которую надо знать из любопытства или из вежливости, а история его страны, его история. Причём она должна иметь для него характер позитивной истории, то есть истории успехов, истории побед, достигнутых в противостоянии с врагами и трудностями, а не истории гладкого и беспроблемного пути. Он, с одной стороны, должен иметь ощущение гордости, но одновременно и ощущение того, что победы и успехи требуют напряжения и за них нужно платить, – успехов без заплаченной за них цены не бывает.

На этом понимании, в частности, формируется и воспитание второго компонента патриотизма – готовности к действию. Сама по себе гордость за прошлое необходима, но не достаточна. Потому что сама по себе она превращается в созерцательность и самоудовлетворённость, тогда как, напротив, скорее должна приводить к некоторой неудовлетворённости, обеспечивая созидательное действие.

То есть в этом отношении воспитание патриотизма должно давать не только морально-психологическую готовность к действию, но и навык действия, умение воздействовать на окружающий мир и социально-активистский темперамент. Патриотизм является готовностью к действию при готовности к ответственности.

Действие должно иметь цели – и в этом отношении патриотизм есть обладание целями. То есть патриотизм как целеполагание предполагает создание более совершенной страны, но при сохранении сущности того, чем она является, – сохранении её самоидентификации.

И здесь как раз возникает необходимость воспитания третьего компонента патриотизма – стремления к будущему. Но для этого требуется наличие образа этого будущего. Это качество можно воспитывать, но при одном условии. Те, кто будет его воспитывать, должны сами его иметь. Иначе воспитанники создадут свой образ будущего, в котором может не остаться места тем, кто их будет воспитывать.

Дехристианизация

Археология современной культуры

Если в археологии ценностных установок современной европейской культуры зможно выделить какие-то отдельные, максимально объёмные исторические блоки, иначе называемые глобальными «парадигмами» (Т. Кун), или «метанарративами» (Ж.-Ф. Лиотар), то таковых будет только три – Античность, Христианство и Модерн, также образующие известный историософский триптих «Античность – Средневековье – Новое время».

Вряд ли имеет смысл подробно распространяться об отличиях этих трёх начал современной культуры, но стоит обратить внимание на то, что центральным, связующим компонентом здесь выступает именно Христианство, потому что именно в сравнении с ним мы определяем для себя как Античность, так и Модерн. Тем более что «проект Модерна» возник на отрицании средневековой «парадигмы».

В отличие от Христианства, и Античность, и Модерн – это понятия собирательные, они не имеют даже тех базовых текстов, подобно священному писанию или катехизису, которые бы выражали их мировоззрение. И дохристианская, и постхристианская Европы существуют как целые именно в своём сравнении с христианской Европой.

Следовательно, как бы далеко ни удалялась современная европейская культура от своих христианских корней, именно эти корни, как никакие иные, имеют для неё центральное, опорное, осевое значение.

Отсюда возникает неизбежный вопрос – каковы те основные ценности христианства, без которых европейская культура и цивилизация перестаёт быть самой собой, что в пределе означает вопрос «в чём сущность христианства?» Христианство само по себе представляет собой цельное, самодостаточное мировоззрение, основанное на текстах Священного Писания (Библии) и Священного Предания (отцов Церкви), и поэтому любая публицистическая реконструкция этого мировоззрения, игнорирующая весь объём этих текстов, заведомо рискует выдать за христианство не то, чем оно является само по себе, а свои собственные пожелания относительно этого мировоззрения, как это делают все, кто пытается свести христианство к сугубо культурным, политическим, нравственным или эстетическим вопросам.

Более того, само понятие «ценности» – не конкретно-богословское, а отвлечённо-философское, и поэтому имеет смысл провести именно философскую, а точнее, аксиологическую экспликацию христианского мировоззрения, позволяющую нам обозначить те общезначимые ценности, которые можно считать христианскими par excellence.