Читаем без скачивания Канатная плясунья - Морис Леблан

Заметив Доротею, он нисколько не удивился и только сказал про себя:

— А-о-о-о!

Он было дернул за поводья, собираясь ехать дальше, как вдруг заметил башенные часы и сразу остановился.

— Стоп! Стоп!

Затем выпрямил костлявые ноги в клетчатых штанах и стал на цыпочки. Лошадь спокойно вышла из-под него. Он привязал ее к дереву, посмотрел на часы и хладнокровно стал у подножия башни, точно часовой на посту.

«С ним не разговоришься», — подумала Доротея.

Она чувствовала, что англичанин смотрит на нее, но смотрит так, как все мужчины, видя хорошенькую женщину.

Трубка его потухла. Он спокойно разжег ее и курил, ничем не обнаруживая желания завязать беседу.

Так простояли они минут пять.

«Глупо, — думала Доротея. — Понятно, зачем мы здесь. И если он не желает вступать в беседу, я заговорю с ним сама. Пора знакомиться. Но только как себя назвать — княжной д'Аргонь или Доротеей, танцовщицей на канате? С одной стороны, обстановка требует церемонного представления с титулами и званиями, с другой — пестрая шаль и короткое платье делают церемонии смешными. Нет, уж лучше назваться танцовщицей на канате».

Доротея улыбнулась своим мыслям. Англичанин заметил ее улыбку и тоже улыбнулся. Они уж собирались заговорить, как вдруг появился новый пришелец. Это был бледный юноша с рукой на перевязи, в форме русского солдата. Увидав башенные часы, он буквально застыл на месте, потом, заметив улыбающуюся Доротею и англичанина, ответил им широкой улыбкой, затем снял фуражку и раскланялся.

Вдруг послышался стреляющий треск мотоциклета, и, подпрыгивая на камнях, во двор влетел еще один наследник. Увидев башню с часами, он резко остановился. Молодой, стройный, в ловко сшитом дорожном костюме, он, вероятно, принадлежал к той же англосаксонской расе, что и первый из всех пришедших. Он вынул часы и, указывая на них, подошел к Доротее, как бы собираясь сказать: «Я, кажется, не опоздал».

Не успел он представиться, как под аркой показались еще двое.

Первый рысью влетел на коне и тоже остановился, заметив группу под башенными часами. Он ловко соскочил с коня, поклонился Доротее, потом мужчинам и нерешительно замер на месте.

Второй явился вслед за ним. Он тоже ехал верхом, но на осле. Остановившись под аркой, он вытаращил глаза, поправляя на носу очки, и изумленно пробормотал:

— Пришли… Так, значит, все это не шутка.

Ему было лет под шестьдесят. На нем был черный сюртук, черная шляпа, и был он толст, коротконог, с густыми черными баками; потертый портфель торчал у него под мышкой.

— Ну и казус! — повторял он, слезая с осла. — Собрались. Признаться, не ожидал.

Доротея все время молчала. Но ей хотелось двигаться, говорить, расспросить обо всем, объясниться. Ежеминутно появлялись все новые лица, и это поражало ее, как истинное чудо.

Услыхав возглас почтенного старика с портфелем, Доротея невольно ответила:

— Да. Действительно собрались.

Она взглянула на часы. Ровно полдень. В то же мгновение с далекой колокольни Рош-Перьяк донеслись звуки Angelus.

— Слушайте! Слушайте! — воскликнула она с экстазом.

Все обнажили головы. Казалось, что стрелки башенных часов со скрипом сдвинутся с места и снова пойдут, связав порванные нити мгновений, и этот полдень станет полднем далекого прошлого, когда остановились старинные часы башни.

Доротея упала на колени. Ее волнение было так велико, что она расплакалась.

XI. Завещание маркиза де Богреваль

Доротея плакала светлыми, радостными слезами. Пятеро пришельцев растерянно толпились возле нее и не знали, что делать.

Вдруг Доротея встала, вытерла слезы и, так же внезапно переходя от слез к смеху, закружилась в буйном вихре танца. Она не смущалась тем, что никто ее не знает ни как княжну д'Аргонь, ни как Доротею, танцовщицу на канате. И чем больше недоумения было на лицах остолбеневших мужчин, тем звонче и веселее разливался ее серебряный хохот. Покружившись минут пять, не больше, Доротея так же внезапно остановилась.

— Смейтесь! Смейтесь все пятеро! — воскликнула она. — Что вы стоите как мумии! Смейтесь, пожалуйста. Я, танцовщица на канате, Доротея, княжна д'Аргонь, прошу вас улыбнуться. Господин нотариус, — обратилась она к толстому старичку с портфелем, — больше радости. Я уверена, что нам есть чему радоваться и смеяться.

Она подбежала к старичку и без церемонии схватила его за рукав.

— Ведь вы нотариус? Не правда ли? Вы должны прочесть нам завещание? Вы ничего не понимаете? Уверяю вас, что дело ясно. Я вам сейчас объясню. Ведь вы нотариус?

— Действительно. Нотариус Деларю из Нанта.

— Из Нанта? Прекрасно. Прежде всего вам необходимо, как бы это выразиться, проверить полномочия — проверить, у кого есть золотая медаль, заменяющая повестку с приглашением на наше собрание. Не правда ли?

— Совершенно верно, золотая медаль…

Старичок был окончательно сбит с толку, видя, что Доротея знает все.

— С приглашением на двенадцатое июля тысяча девятьсот двадцать первого года, — продолжала она.

— Именно. Двенадцатого июля двадцать первого года.

— Ровно в полдень?

— Ровно в двенадцать часов.

Он уже взялся за часы, но Доротея его остановила.

— Зачем? Не надо. Вы все слыхали Angelus. Вы не опоздали. Мы тоже явились в срок. Все в порядке, и те, у кого есть медаль, ее предъявят.

Она схватила нотариуса за руку и поставила у башни под часами.

— Стойте тут, это ваше место. — Потом обернулась к молодым людям: — Это нотариус, мсье Деларю. Vou understand? Вы понимаете? Я переведу. Я говорю по-английски, по-итальянски и… по-явайски.

Все отказались от переводчика: они понимали по-французски.

— Вот и чудесно. Легче будет столковаться. Итак, пред нами господин Деларю, нотариус. Он должен председательствовать на собрании. По французским законам, нотариус является представителем завещателя. Понимаете, умершего завещателя. Значит, нас связывает кто-то, кто умер давным-давно. Теперь вы понимаете, в чем дело? Мы все — потомки одной фамилии, мы все родственники, и мы имеем право радоваться встрече, как родственники — после долгой разлуки.

Она схватила американца и итальянца, заставила их пожать друг другу руки и расцеловаться, расцеловала их в обе щеки, потом проделала то же с долговязым англичанином и с русским.

— Ну вот. Прекрасно. Теперь мы — друзья и товарищи.

Молодые люди скоро разговорились, и от неловкой натянутости первых минут не осталось следа. Они действительно почувствовали себя родственниками. Взаимная симпатия и доверие объединили их. Каждый хотел нравиться и чувствовал, что и на него глядят доверчиво и мило.

Доротея первая вспомнила о деле. Она поставила молодых людей в ряд, точно на смотру.

— Господа, не нарушайте порядка. Извините, господин нотариус, но раз я первая заговорила, я хочу проверить полномочия. Итак, по порядку. Номер первый. Американец? Ваше имя?

— Арчибальд Вебстер из Филадельфии.

— Арчибальд Вебстер, откуда у вас медаль?

— От матери. Отец мой умер давным-давно.

— А ваша мать откуда ее получила?

— От своего отца.

— И так далее?

— О, конечно. Семья моей матери отдаленного французского происхождения, но мы не знаем, когда ее предки впервые эмигрировали в Америку. Мать говорила мне, что в семье было правило передать медаль старшему из детей, с тем чтобы никто, кроме получившего, не знал о ее существовании.

— А что означает медаль, как полагает ваша мать?

— Не знаю. Мать объяснила мне, что медаль дает право на участие в разделе какого-то наследства, но рассказывала об этом шутливо и послала меня во Францию на всякий случай, больше из любопытства.

— Арчибальд Вебстер, предъявите вашу медаль.

Американец вынул из жилетного кармана такую же медаль, как у Доротеи. Надписи, величина, вес, чеканка — все было одинаковым, даже золото казалось таким же матово-тусклым. Показав медаль нотариусу, Доротея возвратила ее американцу и продолжала вопросы:

— Номер второй. Вероятно, англичанин?

— О да. Джордж Эррингтон из Лондона.

— Что вы нам скажете, сэр?

— О, немного. Я рано осиротел. Медаль я получил от опекуна три дня тому назад. Со слов отца, мне объяснили, что дело идет о наследстве, но, по его словам, дело не очень серьезное. Но я…

— Предъявите вашу медаль. Хорошо. Дальше! Номер третий. Кажется, русский.

Молодой человек в солдатской бескозырке понимал, но не говорил по-французски. Он показал паспорт на имя русского эмигранта, Николая Куроблева, и медаль.

— Превосходно. Дальше. Номер четвертый. Вы итальянец?

— Марко Дарио из Генуи, — ответил итальянец, предъявляя медаль. — Мой отец был убит в Шампани. Он никогда не говорил мне про медаль, но я нашел ее в его бумагах.

— Почему же вы приехали?

— Случайно. Я ездил в Шампань, на могилу отца, и, подъезжая к станции Ванн, узнал от пассажиров, что оттуда до Рош-Перьяка — рукой подать. Я вспомнил, что сегодня день, указанный на медали, и сошел на ближайшем полустанке. Как видите, я не ошибся.