Читаем без скачивания Через триста лет после радуги - Олег Михайлович Куваев

— А ты езжай на Север, — сказал брат Сема. — Там платят. С деньгами будешь, и руки не дрожат. — Он снова разлил водку.

— И поеду, — неуверенно сказал Санька. — Тут от одной директорской ухмылки подохнешь. Вовка говорит, что его скоро посадят.

— Смотри, Саня, — раздумчиво сказал брат. — Знай, что я у тебя всегда есть. Но ты ведь сам себе не веришь, что поедешь…

Так Санька Канаев через два месяца разнообразных мытарств очутился в затерянном среди снегов и тундры районном поселке, и в какой-то комнатушке мощный дядя в полярном костюме окинул одним взглядом городскую Санькину фигуру и коротко определил: «Завалящий. На Кертунг».

4

Начальнику отдела кадров управления было столько же лет, сколько и Саньке Канаеву. И этот симпатичный заика-сверстник бестрепетной рукой вывел в его трудовой книжке: «Уволен по статье 47, пункт «г». Вывел и Муханову.

— А вы думали как, дг’узья? — спросил их начальник отдела кадров беззлобно.

— Кг’ыса ты канцелярская, — ответил ему Муханов.

Они вышли в коридор и несколько минут постояли молча. В коридоре шла непонятная для посторонних суета. Приземистый парнишка с циркульным, заросшим белесым пухом лицом протащил ворох спальных мешков и исчез в комнате-клетушке. В комнатушке сразу взревели мужские голоса, и оттуда высыпало человек десять, кинулись на улицу, и — «посторонись!» — понесли с шумом и гиканьем консервные ящики, мешки, кипы брезента. Из окованной железом двери вышагнул высокий парень в великолепном черном костюме. В руках у парня была, винтовка и несколько обойм с патронами. Этому завтра в тундру. С противоположного конца коридора шел грохот пишущих машинок. Там у дверей машбюро толпились с пачками исписанных листков начальники партий: гнали последние главы зимних отчетов. Через две недели управление должно опустеть.

— Пойдем, — сказал Санька. — Нам здесь не светит.

— Да, — ответил Муханов. — И я, знаешь ли, хочу вина.

Они поселились в сорокакоечном бараке гостиницы, где дежурная, закутанная в шерстяной платок от макушки до пяток, не спрашивала ни паспортов, ни виз, а просто брала пятерку аванса из расчета 70 копеек в сутки. В бараке были грязно-розовые стены и грязный пол, но в середине топилась углем громадная железная печь, и здесь давали настоящую кровать с пружинной сеткой, чистым, проглаженным бельем и двумя зелеными шерстяными одеялами. Здесь жили командированные, женщины, дети, все те, кто куда-то двигался или чего-то ожидал в этих кочевых краях.

Они пили — гнусный перемороженный вермут. И с каждым стаканом на лице Муханова поселялось все больше недоумения: «Трудовая у меня ни одного перерыва не имеет — раз, приехал я сюда, конечно, за деньгами — два. И что же получается, Саня?»

— Есть у меня брат в Москве, — сказал Санька. — Шаг на телеграф, и монета готова. — Муханов молчал.

— Монету в карман, — продолжил Санька, — и билет на самолет. Со стюардессой позаигрывал — уже в Москве. А?..

— На, глотни, — сказал Муханов.

— Не пропадем, — не очень уверенно сказал Санька.

— У меня брата нет, — усмехнулся Муханов. — И телеграмму мне давать некому. Разве что мне открытку пришлют, так, мол, и так, Коля, вышли на починку двора. Я в армии пять лет вместо трех прослужил. Потому что был все время в дисбате. А в дисбате я был из-за того, что к дисциплине неприспособлен, и из-за женщин. Из-за них у солдата самоволки. Потом надоело, решил дослужить без дисбатов. Дослужил. Вернулся в деревню. Стал шоферить. Места у нас исторические, Кругом отпускники и туристы на «Волгах» гоняют. Я на грузовике. Шесть десяток в месяц. Калыма никакого. Довезешь тетку на рынок в Муром, что с нее взять? Рука не подымется. Бросил. Пошел грузчиком в «Заготзерно». Спину наломаешь, результат тот же. А туристы на «Волгах» гоняют. Такое меня взяло зло. Услышал про Север. Решил — махну. Жилы из себя вырву, а заработаю хоть на «Победу». Буду девчат катать в модном костюме. Попробую красивую жизнь. Деньги эти надо мне взять. Вырвать их из кого угодно.

— Вырвем, — сказал Санька.

— Ты не думай, что я жаден, — сказал Муханов. — Но если какой-либо тип на «Волге» гоняет, почему я не могу? Так?

— Верно, — сказал Санька. — Я сам такой. Мне тоже деньги нужны. Нас, наверное, в детстве воспитательной работой не охватили.

— Места эти не для роз. Помнишь шурфы? «Заготзерно» — компот по сравнению с ними. А раз так получается — отдай мне мой пятак, понял?

Муханов выпил еще перемороженного вермута и пошел в дальний угол барака, где веселились какие-то простецкие ребята. Они сидели на трех сдвинутых койках и дружно реготали над своими, понятными им одним шутками. Было в их гаме что-то столь безобидно-веселое, что даже женщины, которые в штыки встречали любой шум в позднее время, на сей раз молчали.

Санька Канаев решил написать письмо брату Семе. Он пытался изложить на бумаге, что такое Кертунг и почему там нельзя добыть столь необходимых человеку монеток. Но чем дольше он писал, тем больше ему вспоминался Кертунг, и в конце концов он бросил писать, а просто стал вспоминать. И чем больше ему вспоминалось, тем больше не верилось, что все это было с ним, с Санькой Канаевым, московским парнем, бывшим студентом и продавцом магазина. Снег и железный ломик. Он работал в спарке с Мухановым, может быть, если бы не Муханов, он бы так и не приспособился. Хорошо, что мало было на их долю этих шурфов, где долбишь бурку при свечке, и свеча горит с треском и удивительно быстро… Вот он Север, страна легких денег, приезжаешь в отпуск — аккредитивы пачками, покупай особняк или четыре машины. Кстати, о деньгах. Того, что дали, не хватит на билет до Москвы. Заработать бы как бы где бы, чтобы приехать фертом, пара вечеров в «Метрополе», а потом сесть перед братом Семой с пустым карманом и сказать: «Не тот вариант. Думай за меня дальше». Можно приехать и просто так, побитым щенком, припасть к плечу брата Семы, сам напросился, сболтнул тогда в пивной, прости, вразуми, больше не буду. Черт, хоть бы несколько сотен, чтобы вывернуться с честью: так, мол, и так, зарабатывать можно, но скучно…

Из дальнего угла барака, безмятежно покачиваясь, подошел малый в верблюжьем свитере и сказал:

— Брось канцелярию. Истина в вине, понял?

— Понял, — сказал Санька.

— Тогда идем к нам. Гуляем сегодня.

Канаев отправился туда, где призывным маяком горела мухановская шевелюра.

Ребята подвинулись, дали стакан. Муханов и здесь был в центре внимания, забрал гитару, играл перебор. И