Читаем без скачивания 100 вопросов к Богу - Ярослав Лазарев

– Что такое счастье? – вдруг, прерывая молчание, спросил меня Лука.

– «На свете счастья нет, но есть покой и воля», – процитировал я.

– Я помню, – ответил Лука. – И все-таки: раз слово есть, значит, оно что-то обозначает, неважно, есть это «что-то» на свете или нет.

– Знаешь, я вот сейчас думаю, пытаюсь представить, каково это – испытывать счастье. Ведь счастье – это всегда какой-то очень недолгий момент, во время которого ты не думаешь ни об одной из массы проблем, которые у тебя есть в жизни, не чувствуешь боли, не вспоминаешь ничего неприятного, – в общем, нет ничего такого, что обычно ты несешь с собой все время. А вместо этого какие-то странные вещи творятся – скажем, в эти моменты видишь все так ярко, как ни в какие другие, – как будто все цвета в мире увеличили свою интенсивность в несколько раз, да?

Лука кивнул.

– Дальше. В такие моменты кажется, что все-все понимаешь. Ну, то есть не то что там, не знаю, уравнения можешь решать, хотя, может быть, и можешь, а в том, что все как-то сразу понятно, в совокупности. Ну и конечно, ощущение, что все-все-все можешь, нет ничего такого, что тебе было бы недоступно, – стоит тебе взяться за любое дело – все тут же начнет получаться, хоть стихи писать, хоть дрова колоть.

– Да, – согласился Лука, и я за себя порадовался, – вы очень точно все описали.

– Получается, – подвел я итог, – мы опять приходим к тому же: всевидение, всеведение, всемогущество – это все атрибуты Бога. И значит, счастье – это когда человек на минутку как будто в щелочку заглядывает в пространство Бога: каково это – быть Им? Согласен?

– Абсолютно. Вот вы говорите, и это действительно так, что счастье – это всегда короткий очень момент, как вспышка. А представляете, если это состояние может длиться постоянно. То есть Бог все время счастлив, да так, как нам и не снилось. То, что мы чувствуем в эти моменты, – это ведь только тень того, что Он чувствует.

– Ну хорошо, – сказал я после того, как мы немного помечтали каждый о своем, – а теперь мой вопрос: что такое тоска и откуда она берется?

– Знаете, на что похожа тоска? На то, как если ты сидишь где-то один и слышишь, как вдалеке кто-то играет на флейте. Ну или на чем-то таком. И вот ты думаешь: как было бы хорошо там сейчас оказаться. Я думаю, что это Бог зовет человека. В тоске ведь нет ничего плохого, это все-таки не злоба, в припадке которой можно убить или что-то еще плохое сделать. А тоска – она светлая, даже радостная почти. Понимаете, Бог зовет нас всех, напоминает нам, чтобы мы не отклонялись от цели, и вот Его голос мы и слышим как тоску.

– А вот как ты думаешь, человек до всего может дойти своим умом?

– Конечно!

– А зачем же тогда учителя, книги, если все можно самому понять и узнать? – хитро спросил я.

– Учителя и книги – чтобы помогать. Но дело ведь в том, что ни учитель, ни книга не вложит в твою голову готовый ум, правильно? Так или иначе, тебе все равно надо понимать квадратное уравнение так, как будто ты первый человек в мире, который его понимает. Ну, то есть существуют, конечно, уже какие-то приемы обучения, какой-то установившийся порядок, но главное остается неизменным – тебе нужно понять что-то, чего ты не понимаешь, и никто не может залезть тебе в голову и помочь, правильно?

– Правильно, – сказал я. – Я вообще всегда считал, что учитель должен не столько учить какой-то дисциплине, а учить учиться, вот что главное. А если человек будет уметь учиться, то он сможет дойти до всего. Ошибаясь, может быть, иногда, учась на своих ошибках в том числе, но если упорный будет, то дойдет.

– А разве нельзя учиться на чужих ошибках? – спросил Лука.

Я улыбнулся:

– Все об этом мечтают – как бы поучиться на чужих ошибках. Но на практике оказывается, что почему-то это невозможно. Похоже, это такой мировой закон. Почему-то чужой опыт человека не убеждает, ему нужно самому обязательно обжечься там, где все обжигаются, наступить на грабли, на которые все наступают, и так далее.

Я немного помолчал, а потом добавил:

– Но ведь это же хорошо, это залог развития какого-то. Если бы люди всегда жили так, как придумали жить их предки, никогда бы не пробовали чего-то, о чем все говорят как о чем-то безнадежном, они бы, наверное, до сих пор ловили мамонтов.

– Так, значит, те же самые грабли, на которые наступали поколения людей до тебя, могут вдруг не стукнуть?

– А то как же! Многие поколения людей думали, что на западе Атлантического океана кончается Земля, что все, кто туда уплывают, умирают. И это действительно подтверждалось наблюдениями. Но рано или поздно появился Колумб, который на своей каравелле доплыл до Америки.

Тут я рассказал Луке про опыт с обезьянами, которые бьют друг друга, сами не зная за что, и Лука долго хохотал над незадачливыми обезьянами. Но когда успокоился, то вдруг посерьезнел.

– Так что же получается, что любая народная мудрость – мудрость только до поры до времени?

– Видишь ли, – сказал я, – у людей отношение к тому, что зовется народной мудростью, едва ли не сакральное. Даже есть такая поговорка: «Глас народа – глас Божий». Но в действительности стоит приглядеться даже к этой вот простой формуле, как становится понятно, что доверять ей на сто процентов нельзя. Что значит «глас Божий»? А глас другого народа – уже не Божий? Если один народ говорит, что женщина должна обязательно носить паранджу, а другой народ, в Африке, что женщина вполне может ходить не то что с открытым лицом, а с открытой грудью? Да ведь мы с тобой говорили уже, что все, что есть у человека, – это только кусочек Бога, Его отражение, блик и так далее. Поэтому очень осторожно надо с народной мудростью. У народа ведь не только мудрость есть, но и глупость, и есть подозрение, что народная глупость тоже часто запечатлевается в словах.

– Я понял! – вскрикнул Лука. – Господи, так это даже прямо вредно получается! Смотрите, человеку говорят с самого детства, например, что без труда не выловишь и рыбку из пруда. Но ведь то, что он видит вокруг себя, чаще всего этому противоречит. Он видит, как его одноклассники, дети богатых родителей, без всякого труда имеют такие дорогие телефоны, которые он не сможет себе купить, даже если пойдет работать в вечернюю смену после школы, правильно?

– Более того, – продолжил я за Луку, – он не может не замечать, что самые богатые люди, то есть люди, которые больше всего из пруда вытягивают рыбок, – это люди, которые не работают, не трудятся – начиная с воров и заканчивая теми, кто сдает квартиры. Так что к тому, что выдумывает народ, надо относиться со здоровой долей подозрения. Вот скажи, например, суеверия – откуда они берутся?

Дождь все лупил и лупил, Лука подумал с минуту и потом сказал:

– Наверное, дело просто в том, что людям не хватает в жизни чего-то удивительного, магии, волшебства, вот они и выдумывают всякие вещи вроде черной кошки, которой нельзя дать перейти тебе дорогу, или тринадцатого числа, которое если уж выпало на пятницу, то лучше вообще в этот день из дома не выходить.

– А у меня другое объяснение, – сказал я. – Ведь когда возникли суеверия? Давным-давно, когда еще не было науки, когда люди не умели читать, не было школ никаких, люди знали только то, что происходит у них, а про то, что находится чуть дальше, имели самые фантастические представления. Там люди с песьими головами, там драконы и всякие чудеса. Люди на головах ходят… Но ведь человеку нужно как-то объяснять то, что вокруг него, что и почему с ним происходит. И у этих людей была очень стройная картина мира, не менее строгая, чем у нас. Гроза – значит, Илья-пророк на колеснице по небу едет. День сплошь неудачный – так это кошка виновата. Или тринадцатое число. Ну или порчу кто-нибудь наслал. Они таким или подобным образом сумели объяснить весь мир, а жить в понятном мире гораздо приятнее, чем в непонятном, согласен?

– Согласен, – кивнул Лука, – но это не объясняет, почему сейчас, когда все знают, что молния – это электричество и так далее, все равно полно людей, которые уверены, что пятница тринадцатое – ужасно плохой день.

– Ну почему же не объясняет? Картина мира изменилась, но какие-то элементы в ней поменялись, а какие-то остались прежними. Сразу все трудно поменять. И потом, научная картина мира – это ведь не такая картина, которая все сразу объясняет. Наоборот, тот, кто принимает научную картину мира, должен прежде всего признать, что абсолютное большинство явлений нам не понятны. А это принять очень трудно, человек не любит чего-то не понимать.

– Ой, а я очень люблю, – радостно сказал Лука. – Потому что, если ты чего-то не понимаешь, это значит, что обязательно поймешь. Ну, если подумаешь. А если все в мире понятно и понимать больше нечего, то это не интересно!

Я страшно устал от темноты и фар, слепящих со встречки. Да и несколько часов езды под дождем сказывались. Лука тоже начал через какое-то время клевать носом, и я не осуждал его: в конце концов, молодой организм – это не то что старый. Он требовательный, такой организм. С требованиями немощного человеческого рассудка он мало считается: надо ему спать – будет спать, хоть в колокол рядом бей.