Читаем без скачивания Вор (Журналист-2) - Андрей Константинов

— Михеев! Уснул, что ли? Выходи давай, дедуля! Зычный голос разбитной контролерши не дал Барону снова окунуться в прошлое.

Юрия Александровича вывели из кабинета и поставили лицом к стене. Через, несколько минут громыхнул замок, и старика столкнули в стакан[29]. Там стоял удушливый запах мочи. Барон посмотрел на лужу на полу и понял, что какой-то забытый до него здесь бедолага не выдержал… Юрий Александрович присел на сиденье и снова подумал о том, что в тюрьме ему долго не протянуть… Неоперабельный рак легких… Жить Михееву оставалось максимум полгода, но это на воле, при хорошем питании, режиме и лекарствах, стоивших бешеных денег… А здесь, в Крестах, он загнется месяца через полтора-два. Если не раньше.

«Что ж делать? — напряженно думал Барон в полумраке стакана. — Должен же быть хоть какой-то выход, хоть какая-то щелка…» Если бы Володе Колбасову удалось подслушать мысли Юрия Александровича, он очень удивился бы, потому что Барон думал о спасении вовсе не своей жизни…

Когда за ним наконец пришел контролер, чтобы отвести назад в камеру, старик, стиснув зубы, пытался проанализировать расклад. И по всему выходило, что дела хреновее некуда… Юрий Александрович допустил большую ошибку еще на воле, еще до задержания. Кольнуло ведь в сердце предчувствие беды, когда Жорка Пианист пропал… Когда он день за днем не объявлялся, бежать нужно было, бросать все и бежать с Ириной, но Барон успокаивал себя тем, что парень мог загулять, запить (была у Пианиста такая слабость), мог укатить к своей зазнобе — в Ярославле она, кажется, живет, Жорка жениться хотел, все торопил с реализацией взятого у Монахова… Да и куда побежишь?

Ирину, опять же, в одночасье с работы не сдернешь… К тому же брать ее с собой означало подвергнуть большому риску; это только фраера молодые считают, что Россия, мол, большая и спрятаться в ней легко, а старик хорошо знал, как в этой стране умеют искать и находить… Нет, если и надо было бежать, то одному, и не решился на это Юрий Александрович, ждал, что Жора все же объявится. Вот и дождался… Хорошо еще, что пока первые двое суток в смольненском ИВС[30] парили, выпала Барону оказия весточку Ирине подать, а не то она с ума могла сойти — где он, куда пропал, жив ли… Только бы до нее не добрались. Замучают ведь…

Старик, заложив руки за спину, неторопливо шагал впереди контролера по коридорам и переходам Крестов. Значит, Пианист исчез не случайно… Не иначе поторопился парень, не стерпел, загнал кому-то что-то из своей доли… И сгорел на этом. А ведь говорил ему Барон: «Жора, надо потерпеть, мы с тобой в опасную игру сыграли, Мишка Монахов — это тебе не обычный насос, за ним серьезные люди… Ждать надо, пока все успокоятся… У тебя время есть — вся жизнь впереди». Но молодые не любят ждать, а тем более Жорка ведь после зоны даже оттянуться как следует не успел, кайф не половил, старик его сразу к работе над Мишиной квартирой привлек, а там уж не до кайфов было… Вот и не выдержал, видимо, Пианист… Михеев был слишком старым, чтобы верить в случайность таких совпадений: сначала Жора пропадает, потом его, Барона, вяжут. Да к тому же про «Эгину» в лоб спрашивают, сделку предлагают… Интересно, что же все-таки с Пианистом случилось? Мусора нахватили? Сомнительно что-то… На чем им его брать? Ну, предположим, толкнул Жорик какую-нибудь вещицу монаховскую… И что? Менты прихватить могли только в одном случае — если Мишка заявление о краже написал и все похищенное в ориентировку включили. Стал бы Монахов заяву делать? Вряд ли… Сомнительно, очень сомнительно, у Мишки у самого рыло в пуху дальше некуда… Да и не нужны ему менты официальные, Миша через друзей наверняка действовать начал, без всяких заяв… К тому же если бы Пианист к мусорам попал, они бы давно уже сделали либо очную ставку, либо начали бы врать — мол, подельник ваш все уже рассказал, все выдал, вам нет смысла упираться… Колбасов обязательно что-нибудь этакое завернул бы, но он, судя по всему, про Жорку ничего не знает. Значит, Пианист не на ментов нарвался… А на кого тогда?

Барон давно уже привык жить по принципу: надейся на лучшее, но рассчитывай на худшее. А самым худшим было бы, если Жорка на отморозков Витьки Антибиотика налетел… Тогда — все, полный провал, у Витьки есть люди, умеющие разговорить самого неразговорчивого… Оставалась, правда, слабая надежда, что Пианист мог все-таки зависнуть где-нибудь по дури: за пару дней до его исчезновения старик увидел у Жорки пистолет ТТ — глупость, глупость какая! Настоящий вор оружия в руки вообще брать не должен, разве что в самых безвыходных ситуациях, это все равно как если скрипач начал с отбойным молотком баловаться… Но теперь все ведь изменилось, у молодежи свои понятия и мода, для них человек без ствола вроде как и не совсем полноценный человек… Отругал тогда Барон Жорку, и пообещал Пианист тэтэху скинуть, а вот скинул ли… Мог налететь на случайный патруль, и закрыли его по двести восемнадцатой… Об этом варианте Юрий Александрович думал еще до того, как сам был задержан, хотел даже через связи свои поинтересоваться, не у ментов ли Жорка… Но в конце концов никаких справок наводить не стал — поостерегся след оставить. Ведь если с Пианистом действительно что-то плохое случилось, тогда сразу же особое внимание обратили бы на тех, кто начал им интересоваться.

Нет, не случайно Жорка сгинул, на сеть, видимо, нарвался, которую охотники за «Эгиной» выставили… Да, конечно, всему причина — картина рембрандтовская, только она… Но что же делать?…

Когда Барону стало ясно, что не копию он взял из тайника в квартире Миши Монахова, а самый что ни на есть подлинник, вот тогда ему стало страшно…

Не за себя, конечно: все свое Юрий Александрович давно уже отбоялся, человека, стоящего на пороге вечности, может в личном плане страшить одно — как примут его за этим порогом… Барон боялся за Ирину — свою невенчанную жену… Ведь это она установила подлинность холста, ей, искусствоведу и эксперту Эрмитажа, не так уж и трудно было отличить левого Рембрандта от настоящего… Вот тогда и пришел страх за нее, за Лебедушку — так любил называть Ирину Юрий Александрович… Есть тайны, о которых лучше не знать, потому что знание это запросто может в могилу утянуть… Только поздно уже было сокрушаться. Знай он заранее, что за холст лежит в чертежном тубусе в карнизном тайнике Монахова, может быть, и оставил бы его лежать там от греха подальше… Может, оставил бы, а может, и нет, только если бы и не оставил — тогда сделал бы все по-другому, приготовился иначе… Да кто ж знал…

Как только стало ясно, что «Эгина» подлинная, Барон начал напряженно думать, что с ней делать. Никаких иллюзий относительно того, что картину удастся продать кому-то, у старика не было. Кто ж рискнет? Ну и куда девать холст? На стенку повесить? В детдом подарить?

Даже у штангистов-чемпионов есть веса, которые они уже не могут толкнуть, вот и Барон чувствовал, что тема с «Эгиной» — уже не для него, не размотать ему этот клубочек, не сложить мозаику… Мелькнула было мысль уничтожить картину — и дело с концом, но когда Юрий Александрович высказал эту мысль вслух, Ирина подняла такой крик, хоть святых выноси, прямо зашлась вся…

Еле потом ее каплями отпоил — все успокоиться не могла… Да и для самого Барона вариант с уничтожением холста гения был вряд ли приемлем, он ведь по-настоящему любил живопись, чувствовал магию истинных шедевров… Пусть не было у Юрия Александровича специального искусствоведческого образования, но зато практика была, хотя и специфическая. Сколько картин прошло через его руки… Много думал Барон о природе настоящего таланта. Почти все художники умели точно перенести на холст пейзаж или скомпонованный натюрморт или сделать портрет похожим на живое лицо. Настоящий талант отличался от обычных мастеровых тем, что мог упрятать среди мазков какую-то особую энергию, такую, которая способна пережить века, — стоишь перед такой картиной и чувствуешь, будто ток пошел от глаз к полотну и обратно… Такое от Бога дается, а значит, уничтожить картину — это все равно что церковь сжечь… Нельзя такое делать… Ну, хорошо, уничтожить нельзя — а что можно? В Эрмитаж обратно принести? Так скажут, спасибо, мол, но у нас уже есть один подлинник, зачем нам второй, вы, дедушка, жулик… И сколько часов жизни останется после такой попытки?

Юрий Александрович хорошо понимал, что провернуть сложную и долгую аферу с подменой подлинника Рембрандта на копию без участия высокого эрмитажного начальства было просто невозможно… Только кто именно в теме был? Барон много терся среди людей, хорошо знавших большие и малые тайны ленинградских музеев, разное говорили о директоре Эрмитажа, ох разное… Не считал его Юрий Александрович «героем золотозвездным», потому что слишком часто сталкивался с тем, как предлагали на продажу вещи, украденные из запасников…