Читаем без скачивания Вавилон-Берлин - Фолькер Кучер

Парень посмотрел на комиссара большими голубыми глазами, как будто не понял ни единого слова. В то же время у него был такой вид, словно он точно знал, о чем идет речь.

Двое мужчин, сидевших за соседним столом, встали. Лицо одного из них было обезображено длинным шрамом, который проходил через всю щеку. Это не было обычным рубцом, а являлось скорее следствием более серьезной травмы. Он взглянул на крупноформатное фото.

– Никто здесь не знает этого человека, – сказал мужчина со шрамом.

Рат понял, что он лжет, еще до того, как он закончил фразу.

– Вы совершенно уверены? – указал полицейский на блондина. – Ваш друг просто не понял мой вопрос. Вы не будете так любезны перевести?

– В этом нет необходимости, он вас понял. – Русский напыжился. Под тканью его черного костюма Гереон увидел игру сильных мышц, и эти мышцы готовы были не только играть. – Могу я попросить вас оставить нас в покое? – продолжил человек со шрамом. – Мы, русские, живем здесь своей диаспорой и сами регулируем свои дела. И мы не любим, когда немцы вмешиваются в них.

– Я вмешиваюсь, когда считаю это необходимым, – возразил Рат самым провокационным тоном, какой он только мог избрать в данную минуту.

В какой-то момент он подумал, что обладатель шрама взорвется. Его лицо налилось краской, а рубец побагровел.

– Ваше счастье, что вы полицейский, – сказал он. – Мы уважаем силы порядка. Иначе у вас возникли бы неприятности. – Он сделал театральную паузу. – Большие неприятности. Так со мной никто не разговаривает. Я хорошо запоминаю лица. Молите бога, чтобы вы никогда не встретились мне как частное лицо.

– Я всегда на службе.

– Хороший полицейский не пьет на службе, – сказал русский, указывая на бокал в руке Рата.

– Значит, я плохой полицейский, – ответил тот и сделал глоток кофе. Каким же смешным выглядело поведение этого «хозяина положения»! Гереон не собирался пасовать перед этой мускулистой обезьяной.

Но мужчина со шрамом неожиданно стал более приветливым. Он посмотрел на фото, взял его из руки Рата и изобразил заинтересованный вид.

– Мы бы вам действительно с удовольствием помогли, но, как я уже сказал, никто из нас не видел этого человека.

– Я бы хотел сам спросить об этом ваших друзей, – настаивал комиссар, доставая из пачки «Оверштольц» сигарету.

– В этом нет надобности. Они вам скажут то же самое. – Русский услужливо достал коробок спичек и дал ему прикурить.

Взгляд на группу мужчин подсказал Рату, что этот тип был прав: они действительно скажут то же самое.

– Вы можете оставить фотографию у себя, – сказал он, закурив. – На тот случай, если все же что-то вспомните. Этого никогда не знаешь наперед. – Он допил свой «американо» и поставил бокал на стол среди рюмок для водки. – Я бываю здесь часто. Увидимся.

С этими словами Гереон повернулся и ушел. Впервые за сегодняшний вечер он был уверен, что наткнулся на людей, которые знали Алексея Ивановича Кардакова. Пусть даже они ему в этом никогда не признаются. В этом случае он мог поверить человеку со шрамом: никто в этой компании никогда не откроет рта, чтобы помочь немецкой полиции. По крайней мере, до тех пор, пока рядом находится один из двух мускулистых русских.

Но Рату было все равно. Когда он вышел из «Какаду», его одолела зевота. Возвращаясь на Нюрнбергерштрассе, комиссар был в прекрасном расположении духа, несмотря на усталость. Он вошел во вкус. Наконец-то у него появилась крошечная зацепка! И теперь он к тому же знал, где ему продолжать свои поиски. В кафе «Берлин». Реклама его была на фирменном коробке со спичками.

Когда Рат, чуть разбитый и основательно переутомленный, немного опоздав, пришел субботним утром в контору, Вольтер уже сидел на своем месте и стучал на пишущей машинке. Литерные рычаги щелкали по бумаге, как выстрелы пистолета.

– Доброе утро, – сказал Гереон, вешая пальто и шляпу на вешалку возле двери.

Дядя быстро взглянул на него и поднял брови.

– Доброе утро, – ответил он на приветствие. – Ты вчера поздно закончил?

– Пришлось немного задержаться, – ответил Рат. – Штефана еще нет?

– Его не будет. Звонили «политические». – Пишущая машинка застучала дальше, в то время как Вольтер продолжал говорить. – IA его опять затребовала.

– А как же наше расследование?

– Не сегодня. Нравственность подождет. Пока будем заниматься политическими делами. – Бруно продолжал печатать, и по нему было видно, что ему это в тягость. По субботам у Лизелотты Шмит по прозвищу Шмитхен[14] был выходной. Она была его секретаршей, обычно выполнявшей основную часть печатной работы. – Это почти то же самое, что и расследование убийств. Тебе это наверняка доставит удовольствие.

Рат проигнорировал намек.

– Так могу я сейчас написать отчет о моих вчерашних приключениях?

– Пожалуйста. Прусская полиция в этом отношении оснащена наилучшим образом. – Вольтер намекал на письменный стол Гереона, на котором стояла накрытая чехлом пишущая машинка. – Ты не знал, что в нашей инвентарной ведомости значится больше пишущих машинок, чем оружия?

– Только в криминальной полиции или во всей?

Бруно пожал плечами:

– В Германии меня не удивит, если окажется, что даже рейхсвер[15] имеет больше пишущих машинок, чем орудий.

Рат сел за письменный стол и снял чехол с пишущей машинки марки Adler. Довоенная модель. Черный аппарат глазел на него, как враждебное насекомое.

– Так тебе удалось вчера удовлетворить нашего любезного коммунистического доктора? – спросил Дядя, не отрывая взгляда от клавиш.

– Фёлькер «ждет сигнала»[16], – ответил комиссар и стал искать в ящиках стола бумагу.

– Он – молодец! – засмеялся его шеф и наконец закончил печатать.

– Это не я сказал, а доктор Шварц. Он знает «красного» доктора еще со студенческих времен.

– А что еще говорит доктор Шварц? Фёлькер позволил ему спокойно работать?

Рат кивнул.

– Более-менее. Сначала он строил из себя возмущенного коммунистического зануду, но во время вскрытия вел себя на удивление мирно. Даже то, что Шварц над ним постоянно подтрунивал, кажется, его не трогало.

– Конечно, не трогало. Таких людей это никогда не трогает. Поэтому они и стали такими, какие есть.

– Возможно. Но результатом Фёлькер может быть тоже доволен. Он получил именно то, что хотел: одного-единственного выстрела действительно было достаточно, чтобы убить двух женщин. У более молодой женщины пуля пробила грудь и при этом задела сердце. У пожилой женщины прострелено плечо, а умерла она от сердечной недостаточности. Вероятно, испуг.

Дядя сделал брезгливое лицо.

– Что меня больше всего злит, так это то, что коммунисты и этим умудряются спекулировать. И только потому, что социал-демократы не могут нормально спланировать такую акцию. – Он вытащил из машинки лист бумаги. – Может быть, нам это поможет выпутаться, – добавил Бруно и помахал листком. – Кто скажет, что это была не пуля коммунистов? В любом случае она была выпущена не полицейскими.

– Это твой отчет? – спросил Рат. – Уже готов?

Вольтер кивнул.

– Ведь люди Вюндиша хотят, чтобы у них все и сразу лежало на столе.

Регирунгсдиректор[17] Вюндиш руководил политической полицией. Его отделение IA расследовало в том числе и смертельные случаи во время майских столкновений. Рат пробежал глазами текст. Это был образчик полицейской отчетности. Лаконично, объективно, точно. Бруно не забыл детально описать действия Фёлькера, прежде всего тот факт, что это был тот самый врач, который изъял пулю из деревянной перегородки. Он сформулировал это таким образом, что подозрение напрашивалось само собой, будто коммунист подменил пулю. В любом случае ведь он мог бы ее подменить. Таким образом, остроконечная пуля как улика не имела больше особого значения.

– Это была пуля полицейского, – сказал Гереон. Ему не понравилось, как в этом отчете обошли правду. С другой стороны, зачастую иного выхода не бывает. Доктор Фёлькер точно так же исказил бы правду, если бы ему это было выгодно. Во всяком случае, в морге сложилось именно такое впечатление. Но протест в голосе Рата прозвучал совсем неубедительно.

– Остроконечная пуля, какую мы используем в наших карабинах, – согласился с ним Вольтер. – Я ведь сам носил ее на баллистическую экспертизу. Ту саму остроконечную пулю, которую мне отдал коммунист. И что это доказывает? Кроме того, что некоторые коммунисты имеют полицейские пули?

Сидя после рабочего дня в кафе на Тауентциенштрассе, Рат размышлял об отношениях начальника с правдой. Перед ним на столе громоздилась приличная стопка газет. Разумеется, комиссар знал, что существуют различные версии правды. И каждому полицейскому было известно, что в любом судебном процессе он мог эту версию изменить. Встречались ловкие адвокаты, которым удавалось поставить под сомнение совершенно однозначные обстоятельства дела. Тем важнее была работа полиции: представить прокурору безупречные доказательства, которые не сможет опровергнуть ни один адвокат. А Вольтер? Он сделал все с точностью до наоборот. Своим отчетом он сделал улики непригодными. Конечно, только для того, чтобы защитить полицию от нападок коммунистов. Но действительно ли цель оправдывает любое средство?