Читаем без скачивания Эмигрант с Анзоры - Яна Завацкая

Только бы от преследования уйти... хрен с ним, с транспортом, пешком до Баллареги дотопаем. Лишь бы уйти сейчас. Бог, сказал я, если ты есть все-таки, помоги нам уйти, пожалуйста. Может, я не прав, может, мы ошибаемся, мы потом это поймем. Но помоги уйти сейчас. Голова начала кружиться. Сознание бы еще не потерять. Арни вдруг остановил машину. Спрыгнул с седла.

– Ты чего? – спросил я, едва ворочая языком.

Тихо было так вокруг... Листья только шуршали, падая. Удивительно тихо, после всей этой гонки, стрельбы, рева мотора.

– Показывай, – сказал он, – куда он попал?

Я только сейчас понял, что левая рука моя все это время, оказывается, страшно болела и мешала. То есть, что мешала, я чувствовал, конечно. И она не то, что болела, а просто находилась в огне. То есть ее просто не было уже, а был сплошной огонь. Он жег, конечно, но как бы отдельно от моего тела. Кровь лилась потихоньку, темная, видно венозная.

Арни только глянул, и тут же сбросил куртку, стал стягивать рубашку свою, грязную и заскорузлую от крови. Понятно, больше перетянуть у нас нечем. Арни оторвал рукав, относительно чистый, разделал его на две половины и стал изо всех сил затягивать мне рану.

– Пуля там сидит, – сообщил он безжалостно, – в кости, похоже. Дрянь дела...

Я сглотнул комок.

– Давай мою рубашку, – сказал я, – она хоть почище.

Арни согласился. Из рубашки он скроил вполне приличный бинт и туго замотал мне предплечье.

– Крови ты много потерял, дрянь,– сказал он озабоченно, – хорошо бы сейчас уже остановилась...

– Вряд ли там крупная вена задета... это не такое уж кровотечение, – сказал я. Мне доводилось видеть хорошее кровотечение. Но на душе было как-то пакостно... тревожно как-то. Если бы я точно знал, что рана эта меня доконает, что крови ушло слишком много, или что кровь не остановится, или что начнется нагноение, я бы, может, и успокоился. А так, когда не знаешь, чего ждать, что думать...

Какого черта! Я разозлился на себя. Теперь уж мы обязательно дойдем. Это смешно, от Райзнока не дойти до Баллареги. Доползем, как угодно – но доберемся... здесь всего дня два ходу. Может быть, нас и не поймают... Еще есть банка консервов, немного сухарей.

– Главное, не ошибиться с направлением, – сказал я озабоченно.

– А чего направление? – ответил Арни, – Райзнок находится точно на юге от столицы. Пойдем на север, по солнцу, и рано или поздно все равно выйдем. Тебе идти-то не тяжело... с рукой?

– Не с ногой же. Если ты можешь идти, то и я могу.

Да и выхода, если честно сказать, у нас не было.

Мы шли три дня и так и не добрались до Баллареги.

Мы уже видели дым, поднимающийся из ее труб. Прошлой ночью мы стояли на холме и созерцали сияние огней в долине, оконный свет всех общин Баллареги. А за день мы смогли пройти совсем немного. Совсем немного.

Немного мы прошли и вчера – нас снова засекли Треугольные, и нам снова удалось уйти, но к столице мы почти не продвинулись. Практически мы шли только в первый день. Мы съели все, что было в мешке, и только зажигалка еще оставалась у нас. И как это ни было опасно, но в эту последнюю ночь я развел огонь. В яме, в полуоблетевшей рощице посреди степи.

Слишком уж холодно...

Арни сидел, привалившись боком к бревну, и хрипел. Я не думал, что это будет так страшно. Моя рука разламывалась от боли, но хуже были эти хрипы... это были уже не нормальные, привычные дыхательные шумы, это был сип какой-то, предсмертный сип. Сегодня мы шли очень медленно. Мы останавливались у каждого поваленного дерева, где можно было присесть. Я пробовал нести Арни, но слишком уж болела рука. Арни два раза убедительно объяснял, почему я должен его оставить и идти в одиночку, второй раз я чуть не треснул его... сдержался, конечно.

Мне казалось, что я и сам задыхаюсь. Что это мне не хватает воздуха... время от времени на меня нападали приступы судорожного кашля. Впрочем, я действительно был болен, кололо в боку, голова кружилась – от раны или от начавшегося воспаления легких. Возможно, у меня был жар... не знаю. Мне было не до того сейчас.

– Ланс, – прошептал мой друг в промежутках между хрипами, – завтра ты дойдешь... до Баллареги. Ты должен... обязательно.

– Завтра я найду какой-нибудь транспорт. Лошадь или скар. Или машину. И мы поедем, – пообещал я. Действительно – это был единственный приемлемый вариант. Арни не дойти самостоятельно.

Сейчас, при свете костра, его лицо уже не выглядело так страшно, как днем. Днем – светящиеся огромные глаза в черных провалах, на восковом, мертвенном лице, еще и со ссадинами. Сейчас он выглядел почти нормально. И даже, казалось, почти не задыхался, так, губы судорожно вздрагивали... И хрипы стали тише – на самом деле это значило, что дышать ему становилось все труднее.

Он не задохнется, подумал я. Умирают от другого... не справляется сердце, кровь становится ядовитой.

Верю ли я в то, что завтра удастся найти повозку, скар или хоть что-нибудь? Что Арни сможет сделать хоть шаг? Хотя бы подняться?

К утру ему всегда становится хуже.

– Ты бы поспал, Ланс... что толку сидеть.

Я ничего не отвечал... спать. Это сказать хорошо – спи. Как только закроешь глаза, так забываешь обо всем, и боль подступает. Такая, что хочется встать и залезть на ближайшее дерево. Она, конечно, и так не легче...

И вся ночь впереди. Самое страшное во всем этом – вся ночь впереди. Это хуже боли, хуже страха за себя и за Арни. Великий Цхарн, что бы я ни отдал за то, чтобы приблизилось утро...

– Ничего, – сказал я, – ничего... мы переживем, Арни. Только эту ночь как-нибудь бы пересидеть. А утром мы найдем что-нибудь. Обязательно найдем, вот увидишь. Завтра будем в Баллареге. Она ведь уже рядом. А там – или найдем квиринца этого, или уж нас возьмут. Эту ночь бы только пересидеть.

– Да... да... – выталкивал Арни сквозь хрипы.

А потом он вдруг начал шептать.

– Помнишь, Ланди, я летом еще сочинял... стих... и не закончил... не понял, про что, почему... я сегодня последнюю строфу сочинил... я закончил... прочитать тебе?

– Давай.

И он стал читать мне свое стихотворение. Читал он ужасно, выдавливая слова из глотки, шепотом, глотая окончания. Но я помнил текст, мне оно тогда еще понравилось... у Арни бывает такое, он угадывает в стихотворениях то, что только еще произойдет. А последняя строфа мне просто в память впечаталась.

Я и до сих пор ее помню.

Вот это стихотворение, прочитанное Арни в темной ледяной яме у тусклого огня, осенней страшной ночью.

Мне к державности, доблести, святости

Не дано добавить ни йоты.

Мне б в ночное – коней на лугах пасти...

Что ты шепчешь, мой милый, что ты?

Не вершить нам геройских подвигов,

И фанфарный гром поднебесный

Не для нас. И потомки во мгле веков

Не помянут эпитетом лестным.

Хоть и молодо, да не зелено.

Что за осень – лучи да звоны.

Что за степь нам с тобой постелена,

Что ни ночь, то марш похоронный.

Жизнь была коротка, уходить пора.

Ни следа, ни дыма, ни весточки.

Нынче низко летают ласточки,

Здравствуй, смерть, ты моя сестра.

Милый брат, прощай, тяжело дышать.

Помни, да не плачь обо мне.

Как державу ни жаль, смерть не будет ждать.

С ней уйду на луга сторожить коней.

Потом мы, кажется, забылись... или это только я забылся – не то сном, не то бредом. Я просыпался, видел измученное лицо Арни, страшный черный взгляд... Угли тлели, и не было сил разжечь костер снова. Холод так сковал меня, что пошевелиться было невозможно. И еще я страшно устал. Я хотел начать двигаться, что-то делать, разжигать огонь, но тут же обнаруживал, что проспал еще какое-то время. Арни навалился на меня, и еще поэтому мне было трудно шевелиться. Каждая его дыхательная потуга отдавалась в раненой моей руке.

К утру, когда начало рассветать, Арни умер.

Я знал, что нужно сжечь его. Или хотя бы закопать, как раньше делали. Я это понимал, разумеется. Так же, как понимал то, что мне никогда, ни за что с этим не справиться. Даже если бы у меня была настоящая лопата.

Я задержался рядом с ним. Забросал тело ветками и листьями, как мог. Просто посидел рядом.

Я чувствовал, что нужно еще что-то сделать. Может быть, как в старые времена, прочитать молитву. Но я никаких молитв не знал. И я прочитал еще раз стихотворение Арни, последнее, которое он закончил вчера.

Как державу ни жаль, смерть не будет ждать.

С ней уйду на луга, сторожить коней.

Потом я подумал о Таро. Жаль, что хотя бы вот так не удалось попрощаться с ним. Как это плохо, как неправильно, как ужасно, что он остался лежать там один.

Потом я подумал, что нужно идти. И вдруг ужасающе отчетливо понял, что ведь вот сейчас придется оставить Арни. Худое, длинное тело хорошо было видно под листвой, и даже лицо было видно немного. Он еще здесь... еще здесь. И вот сейчас мне придется оставить его и идти.