Читаем без скачивания Тринадцатый Император. Часть 2 - Никита Сомов

Несмотря на все мои опасения, к концу недели Лиза стала показывать признаки выздоровления, как физического, так и морального. Все-таки опять у меня сработали стереотипы человека 21 века. Для нас смерть ребенка, особенно младенца - вещь редкая, исключительная, настоящая катастрофа для родителей. Для 19 века - не сказать, что обыденность, это трагедия, но трагедия повседневная. И у Лизы, и у меня, в смысле Николая, были в семье родственники умершие в детстве и младенчестве.

Кроме того, самого страшного - вердикта врачей о невозможности для Лизы подарить мне наследника в будущем - мы, Слава Богу, не услышали. Преждевременные роды не повлияли на её здоровье. Наверное, с этой новостью Лиза и начала оживать. Когда же до императрицы стали допускать и других членов семьи, её тут же окружила толпа старших родственниц, начавших утешать её, на своем, женском опыте доказывая, что смерть ребенка - это конечно ужасно, но жизнь на этом не заканчивается. Постепенно оцепенение, тоска и отчаянье сменились глубокой скорбью, а затем и просто печалью.

Когда же к Лизе вернулся аппетит, и она начала гулять в парке, я понял, что все страшное позади. И Лиза, и я, мы переживем наше горе. Конечно не сейчас, и даже не в ближайшее время, но все вернётся на круги своя.

С этими мыслями с души буквально рухнул груз, который висел на мне все эти недели. Честно говоря, только с этой трагедией я наконец-то понял, какое место в моей жизни занимает Семья. Будучи занят различными проектами, я воспринимал своих родственников скорее как обременительную ношу, нежели как действительно родных мне людей. Мне были ближе мои министры, чем мать, братья. Женитьбу на Лизе я же и вовсе считал мелким штрихом к моей внешнеполитической игре. И только пережив общее горе, я понял, какое на самом деле место занимают эти люди в моей жизни. Что семья - это стержень, который не дает сломаться, когда жизнь гнет и корёжит тебя. Основа и опора, без которого всё остальное - карточный домик, грозящий рассыпаться в любой момент.

Сашка, молчаливой тень ходивший за мной все эти дни. Мама, наседкой квохтавшая вокруг нас. Володя и Леша, которые каждый день носили Лизе сделанные собственными руками открытки и бумажные кораблики. Многочисленные дяди и тёти, бабушки и дедушки, которые скорбели вместе с нами. Я бы не пережил эти дни без них.

Понимание ценности семьи что-то перевернуло во мне. Совсем ушло и так уже изрядно поблекшее настроение первых дней, когда весь мир казался мне одной большой игрой, а я в нём - единственным игроком. Вместо него появилось ясное и четкое понимание - что вот мой Дом, моя Семья, и я сделаю все, чтобы их никогда больше не коснулись горести и несчастья. Зубами глотку кому угодно за них перегрызу.

* * *

И все же, несмотря на укрепившиеся родственные узы, текущие государственные дела требовали моего обязательного личного участия. Мои министры тактично откладывали на потом многие решения и доклады, кроме совсем уж срочных, но дальше так продолжаться не могло. Спустя два дня после окончания траура я выбрался в свой кабинет для разборки самых неотложных дел и… пропал там до утра, лишь ненадолго вырвавшись на обед.

- Как обстановка в Царстве Польском? - Спросил я у Игнатьева, едва расположившись в своем любимом кресле. Все остальные приглашенные в мой кабинет - Рейтерн, Бунге, Великий Князь Константин, с интересом прислушались.

- Больше всего напоминает извержение вулкана, - не преминул обрадовать нас граф. - Стоило только провести арест части магнатов и нескольких тысяч участников восстания 1863-го года, как, казалась бы окончательно замиренные, шляхтичи выступили с новыми силами. Их отряды наносят нам сотни разрозненных ударов, мы отвечаем едва ли на половину. И это ещё когда всюду снег и следы может скрыть только непогода. - Пояснил граф. - За последние пять дней было совершено семьдесят четыре нападения на наши войска и государственные учреждения. Gотери составили убитыми сто шесть человек, ранеными до четырех сотен. Более шести сотен мятежников убиты в стычках, около двух тысяч взято в плен, из них двести казнены через повешение, - Игнатьев обвел присутствующих взглядом. - Михаил Николаевич Муравьев заверил, что будет карать восставших самым жестоким образом и впредь.

Четвертый отдел Архива Его Императорского Величества завершил первую фазу операции, - продолжил доклад граф. - Арестовано пять тысяч наиболее влиятельных и богатых шляхтичей. Отдел целиком занят работой с этими заключенными и не справляется с потоком пленных поступающих от армии. Организовано пять спецлагерей, в которых содержится почти восемь тысяч пленных и арестованных. Ваш приказ придать четвертому отделу пару казачьих полков расположенных в Польше, пришелся весьма кстати. А то пока ещё донцы и кубанцы отмобилизируются, пока прибудут…

- Чью сторону занимают крестьяне? - выждав паузу, поинтересовался я у Зубастого Лиса.

- Практически исключительно нашу. Мы постарались довести до их сведения, что наша благодарность за помощь непременно выразится в десятой части конфискованного имущества. Особенно это важно на австрийской границе, перекрыть наглухо которую мы просто не в силах. Там наши предложения щедры как нигде. Мы предложили пятую часть имущества найденного при нарушителе границы золотом и сразу. Уходящие со всеми сбережениями через границу шляхтичи станут лакомым куском для тамошнего крестьянства. Для принятия этих мер в четвертом отделе пришлось даже создать отдельный департамент, - граф замолчал.

- Ну что же, все не так плохо как могло бы быть, - заключил я.

- Да какое там не плохо! Все только начинается! Когда сойдет снег, нападения участятся. Шляхта потянется в леса, - не поддержал моего оптимизма Игнатьев.

- Справимся! Должны справиться! - Я легко хлопнул по столу ладонью. - Казачьи полки твои парням в помощь подойдут - сразу легче станет.

- Быстрей бы, - недовольно буркнул граф. - Да и одних казачьих полков будет мало, - печально кивая головой, продолжил выражать пессимизм он. - В свете последних дней становится очевидным, что расширение штата, которое мы провели три месяца назад сразу после дела об интендантах совершенно недостаточно. Четвертому отделению нужны люди, люди и ещё раз люди, - начальник четвертого отдела замер в ожидании моей реакции.

- Откуда я их вам возьму? - развел руками я. - Мне жалуются, что из жандармерии вы вытянули кого только можно, а департамент полиции министерства внутренних дел просто стоит на ушах. Валуев уже не раз выражал мне свое недовольство таким положением дел.

- Ничего, - усмехнулся Игнатьев. - Это они просто заблаговременно засуетились, чтобы и вправду без людей не остаться. Есть у них люди, есть. Знаю, - снова усмехнулся граф. - Да и часть людей я им все же верну. Пусть через год или два, но верну, - прибавил он. - Принимать же ко мне сейчас неумех просто смерти подобно. Моим людям нужна помощь, а не ещё одна головная боль! В конце концов, вы сами настаивали на таких массовых арестах, - видя, что я молчу, прибавил Игнатьев.

- Пусть будет по-вашему, - согласился я и, окунув перо в чернила, размашисто подписал тут же появившуюся передо мной бумагу. Выбил таки себе карт-бланш на расширение штата.

- Теперь за Царство Польское можете быть спокойны, - с поклоном принял вожделенную бумагу глава четвертого отделения. - С такими людьми этот вулкан мы как-нибудь обуздаем.

- Что по русской аристократии, Николай Павлович? - Не дал порадоваться ему я. - Из ваших прошлых докладов я толком ничего не понял.

- В обществе бродит недовольство, - с кислым лицом поведал он. - Семьи арестованных уже имеют дерзость едва ли не требовать их освобождения. Переложив основную вину покушения на польский мятеж, мы оказались в несколько неловкой ситуации. С одной стороны резко усилились националистические настроения в обществе и патриотический подъем. Поляки стали изгоями, сочувствия их делу в России днем с огнем больше не отыскать. С другой стороны наше общество не считает вину кружка Блудова столь уж большой. Гагарина и его соратников - да, заклеймили. Но остальных…, - Игнатьев развел руками. - Без поддержки служилого дворянства мы обречены на неудачу.

В дверь кабинета настойчиво постучали.

- Да-да, войдите! - отозвался я.

- Прибыли Его превосходительства Мельников Павел Петрович и Крабе Николай Карлович, а также господа Путилов Николай Иванович, Обухов Павел Матвеевич, Менделеев Дмитрий Иванович и Советов Александр Васильевич, - сообщил мне секретарь.

- Что уже десять? - задал риторический вопрос я, посмотрев на часы над камином. - Распорядитесь им пока подождать в приемной, совещание несколько задерживается.

С изящным поклоном Сабуров вышел из кабинета.

- Что скажете, дядя? - продолжил я прерванный разговор, повернувшись к Константину. - Каковы успехи вашей первой публикации в 'Метле'?