Читаем без скачивания Колиивщина - Иван Собченко

– Дед Студораки сказки рассказывает в застольной, – не дослушав до конца путаную речь Романа, отозвалась Таня.

– Значит, тебе интереснее слушать дедовы сказки?

– Нежели твои, – со смехом закончила Таня.

– Тогда… тогда нам не о чем говорить. Знаю, почему ты не хочешь меня слушать. Ты вообще такая.

– Какая?

– А такая, – Роман неуверенно щелкнул пальцами.

– Тогда мне тоже нечего говорить с тобой.

– И хорошо, я пойду.

Таня ничего не сказала. Только наклонила голову, глубоко надвинула на глаза платок.

– Я пошел.

Роман повернулся и медленно сделал шаг от груши, второй, третий. Он ждал, что Таня позовет, остановит его. Однако она не отзывалась. Роман шел, и ему казалось, вот-вот что-то оборвется в его груди. Превозмогая это ощущение и заставляя себя даже не оглядываться, он ускорил шаг. Около забора снова замедлил шаги. «Вернуться? – И тут же подумал: – Для чего – чтобы снова смеялась? Она рада, что я ушел». Он перескочил через забор и почти побежал через двор.

… Всю ночь на псарне выли собаки. Где-то поблизости ходил волк. Разгневанный тем, что ему мешали спать, пан велел утром отвести на конюшню деда Студораки. Роман вместе с другими казаками в это время резал в амбаре овсяную солому на сечку. Когда ему сказали, что деда Студораки повели на конюшню, он кинул наземь ржавую косу и бросился туда. Один гайдук вытаскивал скамью, двое других держали старого псаря, хотя он и так не упирался. Сбоку, с коротенькой трубкой в зубах, стоял надутый есаул.

– Чего прешь сюда? – набросился он на Романа.

– За что деда?.. Чем он провинился?

– Роман, уходи отсюда, – тихо промолвил Студораки. – Голос его срывался, в глазах дрожали слезы. Старик не боялся гайдуков, его душила обида.

– Подождите, я к пану пойду, – обратился Роман к есаулу.

– Пошел бы ты ко всем чертям! – показывая выщербленные зубы, выругался есаул. – Станет пан тебя слушать, а я ждать. Хочешь, так и тебе еще всыплем за компанию?

– Мне… мне, – Роман больше не находил слов.

– Ну, тебе же, иди прочь! – толкнул его есаул.

– Ах, ты ж, пес щербатый! – схватив стоявшую возле двери толстую дубовую мешалку, замахнулся Роман.

Есаул успел отклониться, и удар пришелся по трубке. Она хрустнула в есауловых зубах, отлетела в сторону и упала на кучу мешков с просяной мякиной. Испуганно вскрикнув, есаул, пригнувшись, бросился к двери. Мешалка догнала его в дверях, зацепила по ногам, и есаул вывалился из конюшни в затоптанный ногами снег. Гайдуки испуганным табунком отступили к дверям, один выхватил из ножен саблю. Роман уже не помнил себя: схватив в углу тройные вилы, он двинулся на гайдуков, выкрикивая слова угрозы. Гайдуки, тесня, сменяли друг друга, пятясь, выскочили из конюшни и кинулись вслед за есаулом, который уже очутился на противоположной стороне двора.

– Роман, остановись, что ты делаешь? – дрожащим голосом заговорил дед Студораки.

Роман еще полностью не осознал всего, что произошло. Он посмотрел на вилы, откинул их в сторону и, подняв потерянную в горячке шапку, стал зачем-то встряхивать ее.

– Пропал ты, беги в лес. Садом в лес, там не догонят.

Роман опомнился. Он понял – ему не простят этого. Того, кто избил шляхтича, по законам речи Посполитой карали «строго горлом». Роман огляделся вокруг, надел шапку. Он обнял деда, который толкал его в плечо, торопя к бегству.

– Увидите Таню…

– Все скажу.

– Да ей до меня и дела нет.

– Горе мое, беги! Любит она тебя, я знаю.

– За образами платок, в Чигирине купил для нее, возьмите и отдайте, – крикнул Роман уже на бегу.

Часть третья

I

Осенью 1767-го года в православном Матронинском монастыре под видом послушников поселилась небольшая группа запорожских казаков, которые поставили перед собой задачу освободить украинские земли из-под польского гнета. Они считали себя приемниками Богдана Хмельницкого.

Группа состояли из восьми сечевиков. Возглавил группу сечевиков Иосип Шелест. Посланные им агитаторы в январе-феврале 1768-го года побывали не только на территории Правобережной Украины, но и на российском Левобережье, на землях Запорожской Сечи. Они везде призывали с вооружением собираться в Матронинском монастыре, чтобы «стать на защиту православия против шляхты и жидов». Поводом стала деятельность Боярской конфедерации: ее издевательства над народом. Группа Шелеста просто воспользовалась ситуацией. Она стала призывать народ на борьбу с конфедератами, поддержав, таким образом, короля и русские войска. Иосипа Шелеста рада повстанцев провозгласила полковником. Повстанцев решено было называть «войском запорожским», и тех, кто не был сечевиком, тоже называли запорожскими казаками.

Центром подготовки восстания стал Матронинский монастырь, где защитником православных был игумен Мелхиседек Значок-Яворский.

Матронинский монастырь был построен на территории урочища «Холодный Яр», который имел семь тысяч гектаров, образованных из десятков сложно разветвленных лабиринтообразных яров, общая протяженность которых под 250 километров. Крутые и высокие холмы образуют между собой достаточно узкие проходы, настоящие ущелья, глубиной до 60 метров. Вся эта горно-складчатая труднопроходимая местность покрыта реликтовым лесом, в котором преобладают ясени и дубы.

Повстанцы в этом урочище «Холодный Яр» образовали свою «казацкую сечь». Хладноярцы были вооружены ружьями и пистолями. Были и те, которые имели только ножи и промасленные острые колья. Это был хорошо организованный боевой отряд, за казацким устроем, они имели свою хоругвь, несколько военных знамен, а у полковника была булава-пернач

II

Зализняка нужда заставила искать работу. Он нанялся в Онуфриевский монастырь в родном селе Медведовка.

После работы Зализняк сидел на высоком грушевом пеньке возле потрескавшейся лежанки с зажатым между колен старым потертым хомутом. Сырые ольховые дрова шипели в лежанке, стреляя на пол искрами. Хоть и топилось с самого утра, но в хате было холодно. Только одно окошко напротив лежанки наполовину оттаяло, и сквозь него было видно, как кружатся около хаты в бешеном танце снежные рои. Третий день лютовала метель. Холодные ветры бешено мчались полями, проникали в глубокие овраги, врывались с разбегу в леса и, покружившись, обессиленные падали в чащах глубокими снегами. Глухо стояли кряжистые дубы, отряхивая со своих желтых, похожих на дубленые тулупы крон хлопья снега.

Конец ознакомительного фрагмента.