Читаем без скачивания Генерал-адмирал. Взлет - Роман Злотников

Впрочем, возможно, дело было не только в победе, а еще и в том, что маховику революции так и не дали раскрутиться. (Работать на опережение — оно ведь всегда эффективнее, чем разгребать последствия.) Или в том, что в государстве сложилась совершенно другая экономическая ситуация и появилось куда больше возможностей самореализации в той же экономической сфере. Таких возможностей стать успешным и обеспеченным человеком, которые сейчас имелись в России, не было ни в одной другой европейской стране… Однако экзальтированные личности, по-прежнему считающие террористический акт своим звездным часом, покамест еще встречались. Правда, это были уже в основном одиночки. Уж больно жесткой оказалась ответная реакция жандармского корпуса. Из членов организаций, избравших в качестве инструмента политической борьбы террористический акт, до суда доживали считаные единицы. Остальные чаще всего «случайно гибли» при задержании. Но среди одиночек моя тушка считалась самой приоритетной целью, едва ли не более желанной, чем император. Так что я держал ухо востро…

Я окинул взглядом людей, оживленно рассаживавшихся по диванам. Нет, вряд ли здесь можно кого-то подозревать в желании положить свою жизнь на алтарь революционной борьбы. Не тот народ — манерщики, позеры. Да и несмотря на возраст и некоторое брюшко, один на один я, скорее всего, любого из них завалю. Но как говорится, береженого Бог бережет. А ну как ошибемся и таковой отыщется? Мне же позарез надобно до начала войны дожить и страну к ней сколь возможно лучше подготовить. Нет, многое уже сделано и продолжает делаться, но еще столько сделать предстоит… Так что не хрен стесняться собственной паранойи, а наоборот, оную стоит холить и лелеять. Ну как найдется супостат, пронесший на встречу револьвер? Мы ж нынешних гостей тщательно не обыскивали — так, визуальный осмотр, потому как после обыска с ними и пытаться разговаривать не стоило бы. Обидятся… А ежели истребителей тиранов окажется двое либо кто-нибудь из присутствующих собрату по ремеслу уже, так сказать, в процессе возжелает на помощь прийти? Ну, просто под влиянием душевного порыва?

Короче, сейчас мои охранники играли роль вестовых и официантов, подливая кофе и чай в подставляемые актерами, режиссерами и владельцами киноателье чашки, а я благожелательно разглядывал гостей из своего любимого кресла у короткой стены. Рядом со мной тоже застыл «официант» с чайником в руках. Ну, типа у меня личный вестовой, тем более и должность позволяет.

Когда все окончательно расселись и обзавелись чаем и кофе, я поставил свою чашку на небольшой столик у кресла и задал вопрос, с которого собирался начать разговор:

— Господа, как вы считаете, нынешний уровень развития нашего русского синематографа в достаточной мере соответствует нынешнему статусу и возможностям нашей страны?

— Ваше высочество! — тут же вскочил господин Ханжонков, энергичный предприниматель, создавший самое успешное в стране ателье по производству фильмов.[14] — Должен вас поблагодарить за то, что вы наконец-то обратили на нас свое внимание. До сего момента высший свет относился к синематографу как… как… как к кабацкому пению! Да-да — не более! В лучшем случае некоторых из нас приглашали снимать кое-какие официальные мероприятия, а в общем и целом просто игнорировали. Я же должен вам прямо заявить, что синематограф — это искусство. Да-да, ваше высочество, совершенно особенное, техническое, но искусство! Очень похожее на театр, но в не меньшей мере и на архитектуру, живопись или оперу. Пусть это не так бросается в глаза, как схожесть синематографа с театром, тем не менее…

Ханжонков выступал долго и жарко, но я его не перебивал. Многое из того, что он говорил и что сегодня звучало откровением, я прекрасно понимал, ибо в моем времени это были уже совершенно очевидные вещи (ну кто будет спорить с тем, что кино — это искусство?). Многое казалось наивными мечтаниями, которые не имеют никакого отношения к действительности. Но я молча слушал его. До того момента, пока Александр Алексеевич не выдохся.

— Все это хорошо, господин Ханжонков, — кивнул я, когда он сел на место. — Но все это не для меня. Как вы знаете, я не занимаюсь благотворительностью…

Мое заявление привело присутствующих в шок. Они ошалело переглядывались друг с другом. Ну как же, а Общество вспомоществования в получении образования сиротам и детям из бедных семей? А приют для сирот и детей нижних чинов флота, погибших при исполнении служебных обязанностей? А Благотворительное общество вспомоществования народному образованию? А Всероссийский православный попечительский совет? Что это, если не благотворительность?

Я улыбнулся:

— Вы, господа, верно, вспомнили о множестве благотворительных обществ, в которых я участвую своим капиталом? Так вот, должен вам сказать, что я не считаю участие в них благотворительностью. Благотворительность, по моему разумению, — это помощь сирым и убогим. И я сим не занимаюсь. То же, чем я занимаюсь, — это вложения, вложения в будущее. Так, например, почти четверть инженеров на моих заводах в свое время получили образование за счет Общества вспомоществования в получении образования сиротам и детям из бедных семей. А приют для сирот и детей нижних чинов флота, погибших при исполнении служебных обязанностей, является лучшим поставщиком отлично подготовленных кадров как в нижние чины флота, так и в Четвертую роту Гвардейского экипажа, коя занимается моей личной охраной… И должен вам сказать, в синематограф я собираюсь сделать только и именно такие вложения. На своих условиях. А ежели они вам не понравятся — что ж, вы можете продолжать делать то, что вам нравится, и так, как вам нравится. Но на мои деньги не рассчитывайте. — Я замолчал и обвел гостей взглядом.

Все внимательно смотрели на меня.

— Итак, господа, — продолжил я после паузы, — вот что я предлагаю. Я считаю, что основных проблем у русского синематографа две. Во-первых, он до сих пор не нашел себя, не понял, чем он так уж серьезно отличается в первую очередь от театра, и эта проблема — общая для всего синематографа в целом, вне зависимости от страны. А во-вторых, наш, русский, синематограф должен понять, чем он отличается от синематографа Франции, Германии или САСШ. Решим эти две проблемы — остальное решится само собой.

Похоже, для большинства присутствующих мои выводы стали откровением. Нет, они и сами частенько горячо спорили, в чем беда того нового искусства, которым все здесь с энтузиазмом занимались, но итог у таких споров был один: в синематографе покамест мало денег. Синематограф все еще считался этакой маргинальной нишей развлечений для средненькой публики. Элита по-прежнему предпочитала ему театр и оперу и полупрезрительно кривила губы в его сторону. Плюс ко всему чрезвычайно малое количество залов для демонстрации фильмов и ценовой диктат их владельцев. Поскольку кино пока оставалось немым, владельцам залов не так уж и важна была местная продукция, они с большим удовольствием крутили импортную. Афиши так и завлекали: «Новая французская фильма!»…

Ну, насчет того, что в русском синематографе мало денег, я не возражал. Но как получить их больше? Собравшиеся, похоже, были настроены только на один способ — щедрое пожертвование. Они пришли сюда лишь для того, чтобы так или иначе очаровать, заболтать, убедить великого князя и единственного русского миллиардщика отслюнявить какую-нито сумму на создание фильмы-другой. А тут сначала заявление, что я не занимаюсь благотворительностью, затем обвинение их, творческих людей, считай элиты, в отсутствии самобытности! Да как он смеет?!

Впрочем, вслух высказывать свое возмущение никто из гостей не стал. И гневные взгляды эти «сливки» российской культуры предпочли упереть в пол, а не в меня.

Я мысленно усмехнулся и снова заговорил:

— Так вот, господа, я предлагаю вам помощь в решении этих проблем. Во-первых, я советую вам перестать тянуться в хвосте мирового синематографа и сделать смелый шаг вперед. То есть выйти за рамки обычных сюжетов. Ну что вы нынче снимаете? Либо жанровые сценки — прибытие поезда, выход императора к народу в День тезоименитства, ежегодный Зимний бал и так далее, — либо игровые фильмы-спектакли, поставленные по всем правилам театрального искусства с единством места и времени и скудными декорациями. Даже горы или там городской пейзаж у вас на дальнем плане — нарисованные! И снято все это на неподвижно установленную камеру. Между тем синематограф предоставляет игровому жанру невиданные возможности, и я не очень понимаю, зачем вы себя ограничиваете. Почему не используете такое свойство синематографа, как мобильность, возможность поставить камеру где угодно — на стене Кремля, на волжском утесе, на носу корабля, в железнодорожном вагоне — и именно это использовать как декорацию? Почему упускаете возможность снять лицо, руку, стиснувшую меч или револьвер, крупным планом? Вот так — во весь экран, как невозможно показать ни в одном театре. Причем совместив все это в одной фильме. Ведь фильму можно смонтировать. То есть снять множество отдельных сцен, а потом склеить отдельные куски пленки так, как вам надо. — Я замолчал.