Читаем без скачивания Вперед и вверх на севших батарейках - Роман Сенчин

- Может, покурим? - зову Сергея.

Стоим в подъезде у мусоропровода, всасываем и выдыхаем дым. Смотрим на разбавленную желтизной электричества темноту за окном. На пустую проезжую часть Второй Рощинской улицы.

- Вот видишь как, - говорю даже не Сергею скорее, а самому себе, неплохое мы занятие выбрали - то в пансионат "Липки" бесплатно, то вот в Берлин... Да, выстраивается жизнь, тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить... У тебя-то с книгой как? Договор подписал?

- Что-то мандраж такой, - отзывается он и говорит о другом: - аж до поноса. Весь день в туалет бегаю.

- А-а, у меня это давно. Нервы.

Покурили, вернулись. Люба приглашает поесть. Да, не мешало бы. Голода не чувствую, но перед дорогой...

Спагетти, миниатюрные сосиски с сыром, приправы.

Разливаю остатки "Изабеллы".

- Желаю вам, парни, там прославиться как следует! - шутливым тоном произносит Люба.

Отвечаю шуткой на шутку:

- Прославиться не обещаем, а вот ославимся наверняка. Да, Серега?

Серега машинально кивает и, чокнувшись, залпом выпивает все из бокальчика. Вскакивает (в который уж раз!) и бежит в комнату. Слышно, как выдвигает ящики письменного стола, что-то ищет.

- Люба, а в походы он так же у тебя собирается? - продолжаю пошучивать.

- Да не-ет! Тогда он знаешь какой - за десять минут рюкзак упакует, оденется и садится здесь покурить, - с удовольствием вспоминает Люба. Вообще-то я ему не разрешаю в квартире курить, но тут уж... Такой мужичара в сапогах, бушлате... А сейчас как угорелый...

- Не привык еще. И я тоже... Но - ничего. Лиха беда начало.

Занялся своими сумками.

- Люб, куда лучше принтер поставить, чтоб не мешался?

- Давай вот сюда. - Она расчищает письменный стол. - Ух ты! Вот это вещь! А мы думали, у тебя какой-нибудь вроде нашего - простенький.

- Если надо будет, Люб, что распечатать... - Я снова наклоняюсь над сумкой, копаюсь в ней, делаю вид, что что-то ищу. - Блин, а провода-то забыл!..

Провода я специально не взял. Вдруг Любе действительно захочется попользоваться принтером, а он не заработает. Она полезет смотреть и обнаружит конверт с деньгами... Возникло желание взять деньги с собой - мало ли что там ждет, в Берлине, куда жизнь повернет, но, во-первых, без специальных документов такую сумму, кажется, не провезешь, а во-вторых, все-таки, всяко-разно, через пять дней я снова буду здесь, в Москве. Вернусь в общагу, к хлебу насущному...

Последняя пара часов - самый тягостный отрезок нашего ожидания. Сборы закончены, делать нечего, разговор не вяжется. Сидеть просто так невыносимо. Пришлось сбегать в ночной мини-маркет еще за бутылкой вина. Люба этого не одобрила, а Сергей на мое предложение лишь отрешенно пожал плечами - у него свои мысли, свои малопонятные хлопоты. А телевизора у них нет.

- Каким-то эмигрантом себя ощущаю, - говорю я, вытягивая штопором пробку из "Изабеллы". - Тут читал недавно... Один какой-то питерский непризнанный композитор написал. Приходит он к Бродскому попрощаться, а тот ему: "Уезжайте тоже отсюда". Композитор говорит, что, дескать, его никто отсюда не выгоняет. Бродский так на него посмотрел с жалостью и развел руками. И вот этот до сих пор малоизвестный композитор все гадает, что этим жестом Бродский хотел сказать...

Почти четыре. Торчу на темной кухне и смотрю в окно. Мертвая тихая улица, по асфальту ветер гонит жидкие волны сухого снега... На той стороне пустырек с холмиком в центре; холмик похож на курган... Нигде ни души. Окна соседних домов одинаково черные. Завтра, точнее, уже сегодня - вторник. Очередной рабочий денек. Рядовой рабочий денек.

На семинаре обсуждение Татьяниной повести. Про девчонку-потаскушку, которая пришла к вере в Бога. Хорошо, что я не участвую, а то наверняка что-нибудь сказанул бы...

Желтые, как щупальца, блики. Вытягиваю шею, встаю на цыпочки. Внизу автомобиль. Плавно, точно сомневаясь, остановился возле подъезда. Не "Волга", не "Жигули". Иностранная...

Мчимся в прихожую, мешая друг другу, одеваемся, ворочаем свой багаж. Я кое-как прощаюсь с Любой и прыгаю за дверь, вызываю лифт. Слышу, как Сергей что-то шепчет жене, слышу чмоки их поцелуев. Лифт не едет.

- Да что ж это! - снова вдавливаю пластмассовый кругляш кнопки.

- Ром! - их заполошный хор. - После двух он не работает. Надо пешком!

Спускаюсь по лестнице. Висящая на спине сумка с моими книгами, бельишком при каждом шаге бьется о зад; чувствую на кого-то обиду, что вынужден топать с четвертого этажа...

Наклоняюсь к приопущенному стеклу дверцы:

- Вы - такси?

- Да вроде. - И водитель выбирается из машины. - Багажа много?

- Нормально...

Он открывает багажник. Я кладу в него большую сумку, затем Сергей втискивает свой чемодан. Садимся. Оба почему-то на заднее сиденье. Водитель отжимает сцепление.

- Куда едем? - спрашивает у перекрестка.

Хм, как будто ему там диспетчер не сообщил...

- В Ше...ше... - заикается нервно Сергей.

Я режу жестко, уверенно:

- В Шереметьево-два.

И водила как-то ободренно давит на газ, лихо выворачивает на широкую, ярко освещенную Люсиновскую.

- Курить можно? - интересуюсь, уже заранее достав сигареты.

- Курите. Там пепельница...

- Я вижу. Спасибо.

Щелкаю зажигалкой, с удовольствием затягиваюсь. Искоса, небрежно поглядываю на пролетающие мимо здания, на белые, синие, красные огоньки. Левая сторона лба чуть-чуть касается холодного, влажноватого стекла. Воротник пальто поднят, истертый драп колет, царапает шею и скулы, но опускать воротник не хочется. Уверенней себя чувствую, когда он так... Безлюдная, но все равно праздничная, бодрствующая Москва, и в голове гремит музыка из сериала про крутых ребят, моих сверстников, "Бригада". Этакая смесь марша и менуэта. Очень сильная музыка. Вот под нее стоит мчаться по улицам мегаполиса, не обращая внимания на светофоры, курить, думать о будущем.

Да, кажется, все идет правильно. Постепенно, но все же вперед и вверх. Как ступени пологой лестницы. Нужно просто не теряться, иногда прилагать усилия, чтобы шагнуть. Энергии - вот чего не хватает, а под лежачий камень вода не течет, как говорила одна моя знакомая парикмахерша из минусинского драмтеатра. Ее потом посадили за соучастие в ограблении коммерсанта. Каждый пытается по-своему зажить как человек. У меня есть писательство. При советском строе, наверное, благополучия на этом пути достичь было легче. Гонорары, говорят, были тогда неслабые, да и другие плюсы. Хотя вряд ли бы тогда напечатали хоть парочку моих рассказов. Занесли бы в какой-нибудь черный список, принудили к эмиграции... Но, с другой стороны, может, и писал бы я о совсем другом. Написал бы, может, что-нибудь в духе "Коллег" Аксенова.

Будто нарочно - чтоб попрощались - водила везет по заповедным, дорогим мне местам. Вот справа краснеют кремлевские звезды, а слева темнеет глыба Дома на набережной. Мост, Тверская, затяжной подъемчик и - памятник Пушкину, а напротив него, за "Макдоналдсом", в глубине черной сейчас Большой Бронной улицы, - и ненавистное, и почти родное мне место - Литинститут. И я одновременно благодарю его за то, что мчусь сейчас в быстрой машине в международный аэропорт, и глумливо желаю: счастливо, мол, оставаться... Площадь Маяковского. Вот в этом здании пять дней в неделю сидит мой однокурсник Кирилл и тайком пишет, шлифует свои романы; а вот уже зеленоватый Белорусский вокзал, неподалеку от которого живет коренной москвич Вася, в двадцать шесть лет не знающий, что ему делать, чем заняться, на ком жениться...

Вырулили на Ленинградский проспект. Водила подбавляет газку. Из-за домов выныривает неожиданно большая Останкинская телебашня. Как всегда ярко освещенная - один из символов города. А под ней можно отыскать семиэтажный дом буквой "П" - общага. Коридоры-туннели, пеналы-комнатки, где посапывают, похрапывают и наверняка где-то устало пьют будущие прозаики, поэты, бесквартирные сотрудники Лита, какие-то циркачи, студенты финансовой академии, постигающие секреты, как стать богатыми... Там есть и моя норка, письменный стол, набитые рукописями тумбочки. И в них уже, может быть, копается любопытный комендант или соседушка... Нет, как вернусь - надо сразу снимать квартиру. Найти девушку, симпатичную, простую, спокойную. Как вторая жена Достоевского, как вторая жена Леонида Андреева, Солженицына. Со вторыми женами писателям почему-то больше везет... И гардероб надо пополнить. Хожу, действительно, как чмо...