Читаем без скачивания Безумный корабль - Робин Хобб

– Уинтроу!… Он слышит нас, он двигается!… Уинтроу!…-присоединился женский голос к мужскому.

Древнейшему волшебству – связыванию человека его именем – противиться было невозможно. Он осознал себя Уинтроу Вестритом, человеком (всего лишь человеком!)… и ему было больно. Ужасающе больно. Кто-то прикасался к нему, еще усугубляя боль. И деваться было некуда.

– Парень, ты слышишь меня, а? Мы почти добрались до корабля! Скоро тебе станет полегче! Только держись, слышишь? Держись! Не смей сдаваться!

Корабль. Проказница… Неожиданный ужас обуял его. Если Другие были Богомерзкими, то тогда что же она?… Он попытался вдохнуть поглубже. Ему трудно было втягивать в себя воздух. И еще труднее – выдыхать его, облекая в слова.

– Нет… – простонал он. – Нет…

– Скоро мы будем на «Проказнице», – заверили его в ответ. – Она поможет тебе!

Он больше не мог говорить. Язык во рту непомерно раздулся. Он не мог умолить их не возвращать его на корабль. Некая часть его души продолжала по-прежнему любить ее, хотя теперь он знал, чем она на деле являлась. Как же это вынести?… Мог ли он сокрыть от нее свое новое знание?… Она ведь так долго считала себя по-настоящему живой…

Он не мог позволить ей узнать, что на самом деле она мертва.

Море, казалось, прилагало все силы, стремясь помешать им. Этта скорчилась на корме, обнимая мокрого неподвижного Уинтроу. Четверо могучих матросов сражались с непослушными веслами. Кругом зловеще скалились белые гребни. Похоже, здесь действовало два разных течения: с одним боролась «Проказница», а другое, подхватив шлюпку, тащило ее, как собака украденную кость. Дождь немилосердно хлестал, ветер знай помогал течению. Кеннит нахохлился на носу. Когда его вытаскивали из воды, он потерял костыль. За потоками дождя Этта почти не видела капитана. Волосы Кеннита прилипли к черепу, завитые усы окончательно распрямились. Когда ливень дал краткую передышку, Этте показалось, будто поодаль от берега она успела разглядеть «Мариетту». Ее паруса безжизненно обвисли на реях, палубы блестели на безмятежном солнце… Видение длилось один миг, а в следующий Этта снова смаргивала с ресниц воду. Она решила, что ей наверняка примерещилось. Ибо на самом деле такого быть не могло.

Уинтроу тяжело навалился ей на ноги. Если она наклонялась к самому его лицу, то слышала сиплые, свистящие вдохи.

– Уинтроу, Уинтроу… Ты дыши только, дыши!… – повторяла она. Если бы она, к примеру, просто нашла его тело на берегу, она бы, скорей всего, его не узнала. Толстые бесформенные губы временами слабо шевелились, но никакого осмысленного звука не издавали.

Этта подняла глаза – просто потому, что все время смотреть на Уинтроу было слишком тяжко. Кеннит, вошедший в ее жизнь, научил ее, как быть любимой. А еще он дал ей Уинтроу, и она постигла дружбу. И вот теперь проклятая змея собралась отнять у нее это благо, едва-едва познанное. Слезы смешивались с дождем, струившимся по щекам. Невыносимо, невыносимо!… Неужели она заново выучилась испытывать ощущения лишь для того, чтобы чувствовать боль?… Зачем любить, если всякую любовь придется в муках утрачивать?… Она даже не могла как следует обнять его, умиравшего у нее на руках, потому что он был по-прежнему облеплен слизью и эта слизь разъедала ее одежду, а когда она прикасалась к Уинтроу, его кожа оставалась у нее на руках. И она держала его так бережно, как только могла, между тем как гичка неистово плясала на вздымающихся волнах и, похоже, ничуть не приближалась к «Проказнице»…

Подняв голову, она перехватила взгляд Кеннита. И Кеннит громко приказал ей:

– Не дай ему умереть!

А что она могла сделать?… Она чувствовала себя совершенно бессильной помочь. И даже не могла сказать об этом Кенниту. Она увидела, как он пригнулся, хватаясь за борта, и подумала было, что он вознамерился подползти к ней и попытаться как-то помочь ей.

Вместо этого он вдруг встал. Встал, крепко упираясь и здоровой, и деревянной ногой. Повернулся спиной к Этте и гребцам и словно бы обратился к шторму, с которым они так безуспешно сражались. Он откинул голову, подставляя ветру лицо. Ветер хлопал белыми рукавами его рубашки и нес длинные черные волосы капитана.

– НЕТ! – проревел Кеннит. – НЕ СМЕЙ! Не теперь, когда я так близко!… Ты не получишь ни меня, ни мой корабль! Именем Са, именем Эла, именем Эды, именем Рыбьего Бога! Во имя всех Богов, безымянных и именованных – заклинаю тебя и говорю тебе: ни меня и никого из моих ты не получишь!…

И он простер руки вперед, вытягивая пальцы, как когти, точно собираясь схватиться с демоном бури…

– КЕННИТ!

Рев Проказницы перекрыл завывания ветра. Она тянула к ним деревянные руки, наклоняясь навстречу маленькой гичке, ни дать ни взять готовая выломиться из деревянного тела корабля и поспешить им навстречу. Ее волосы летели по ветру. Волна ударила ее, прозрачная зеленая вода перекатилась по палубе. Но корабль выпрямился, продолжая тянуться навстречу гичке. Проказница рвалась к ним сквозь шторм, менее всего помышляя о собственной безопасности.

– Я буду жить! – снова выкрикнул Кеннит в лицо буре. – Я требую этого! – Одной рукой он ухватил запястье другой. – Я ПРИКАЗЫВАЮ!

И король сотворил свое первое чудо.

Из глубины моря, того самого моря, что противостояло ему, по его приказу явило себя чудовище. За кормой гички из воды поднялась морская змея. Она разинула необъятную пасть и присоединила к его голосу свой оглушительный рев. От этого рева Этта упала на дно лодки – ничтожное, слабенькое создание…-и прижала Уинтроу к груди. И закричала от ужаса и отчаяния, ища у пояса давно потерянный нож…

Но морская змея, громаднейшее чудище океана, лишь склонилась перед Кеннитом, перед его волей. Она низко поклонилась ему, стоявшему на носу шлюпки. Он повернулся к ней. Лицо у него было белое. Он указал на нее пальцем… Люди видели, что он открыл рот, но, если он и сказал что-то страшилищу, ветер всяко унес его слова прочь. «Да и правильно сделал, что унес, – рассказывали потом гребцы своим товарищам на корабле. – Как там наш капитан командовал морским дивом, не знаем, но те слова уж точно были не для людских ушей предназначены…»

Тогда змея уперлась широченным лбом в корму гички и стала осторожно подталкивать ее навстречу «Проказнице». Кеннит, вконец измотанный подобным явлением власти, вновь опустился на свое носовое сиденье. Этта не смела даже смотреть на него. Его лицо сияло каким-то неведомым чувством, разделять которое, быть может, дано было лишь тем, кто отмечен Богами…

Позади нее транец* [Транец – плоский поперечный срез кормы судна. В морском жаргоне этим словом иногда заменяют человеческую «пятую точку».] лодки начал вонять и дымиться: в него въедалась змеиная слизь. Этта поняла, что с ее стороны было бы просто бессовестно пугаться действий змеи, ведь та пришла на зов Кеннита и выполняла его волю. Она лишь нагнулась над телом Уинтроу, поддерживая его как можно бережней. Змея продолжала толкать гичку сквозь волны. Гребцы побросали весла и скорчились между скамьями, замерев в благоговейном ужасе.

«Проказница» упрямо пробивалась им навстречу. И настал момент, когда два океана сошлись вместе. Ветер и волны утратили всякий порядок. Дыхание миров хлестало по ним, грозя изорвать одежду, выдрать все волосы из головы. Этта ослепла и оглохла: такого разгула стихий она никогда еще не переживала. А змея все толкала шлюпку вперед.

А потом их вдруг подхватил тот же ветер и то же течение, что окружали «Проказницу». Родной ветер и родное море приняли их и – вкупе со змеей – потащили друг к другу. Течение и ветер, против которых с такой страстью ломилась Проказница, мигом принесли маленькую гичку прямо ей в объятия. В это время кораблю дала оплеуху очередная волна. Матросы, стоявшие на баке с канатами, приготовленными для метания, что было сил вцепились в фальшборт, иначе их неминуемо унесло бы и смыло…

Но когда носовое изваяние вновь выросло из шипящей воды, все увидели, что она держала на руках маленькую беззащитную гичку. Этта ни разу еще не подбиралась настолько близко к Проказнице… Когда они все вместе вознеслись над водой, огромный голос статуи прогремел над ними:

– Спасибо, спасибо тебе! Будь тысячу раз благословенна, морская сестра!… Спасибо тебе!…

По резному деревянному лицу серебристым потоком катились слезы радости и падали в воду, словно драгоценные бриллианты.

Матросы, едва не свихнувшиеся от пережитого страха, скорее полезли через фальшборт к своим товарищам. Кеннит же не торопился покидать гичку и хохотал, хохотал без конца. И, если даже его веселье малость и отдавало безумием, это было еще далеко не самым страшным в нем отныне. Когда матросы потянулись к нему сверху, чтобы подхватить капитана и вытащить на палубу, из штормовой пучины снова выросла зелено-золотая змея и внимательно посмотрела на Кеннита. Этту так и пригвоздил к месту пристальный взгляд мерцающих золотых глаз. Она смотрела в их глубину и почти понимала… что-то…