Читаем без скачивания Весь Роберт Хайнлайн в одном томе - Роберт Хайнлайн

образом не дает зиготе никаких преимуществ и недостатков. То же самое можно сказать о многих других наследуемых характеристиках: цвет кожи, волос и так далее.

Тем не менее это описание: хороший — доминантный, плохой — рецессивный — по сути своей оставалось верным. Оно обобщало механизм, с помощью которого раса сохраняла благоприятные мутации и избавлялась от неблагоприятных. Плохой и доминантный — эти слова были почти противоречивы, так как абсолютно плохая мутация гибла вместе с зиготой, ее унаследовавшей в течение одного поколения; летальное действие могло проявиться еще в чреве, либо же настолько повреждало зиготу, что она не могла воспроизводиться.

Однако обычный процесс прополки относился к плохим рецессивам. Они могли оставаться среди прочих генов, пока по слепой воле случая не происходило одно из двух событий: такой ген мог объединиться с подобным себе, когда сперматозоид сливался с яйцеклеткой, и погибнуть вместе с зиготой, — хорошо, если до рождения… или же трагическим образом — после. Или же плохой рецессив мог быть устранен при редукции хромосом во время мейоза, результатом чего оказывалось рождение здорового ребенка, не унаследовавшего этот ген, — счастливый исход.

Каждый из этих статистических процессов медленно устранял плохие гены из генофонда нации.

К несчастью, первый из них часто приводил к рождению детей вроде бы нормальных, но нуждавшихся в помощи для того, чтобы остаться в живых — иногда они просто нуждались в экономической поддержке или же были прирожденными неудачниками, не умевшими прокормить себя; иногда им была необходима пластическая хирургия, эндокринная терапия, любые другие способы лечения и поддержки. Когда капитан Аарон Шеффилд практиковал как врач — на Ормузде, под другим именем, — ему пришлось испытать ряд последовательных разочарований в попытках помочь этим несчастным.

Поначалу он старался действовать согласно клятве Гиппократа или хотя бы придерживаться ее. Но он оказался просто не в состоянии слепо следовать установленным людьми же правилам.

Потом настал период какого-то помрачения рассудка — он стал искать политическое решение, усматривая великую опасность в размножении дефективных. Он попытался убедить своих коллег, требовал, чтобы они отказались от лечения наследственно дефективных, если те не стерильны, не стерилизованы и не желают согласиться на это ради получения медицинской помощи. Хуже того, он попытался включить в группу «наследственно дефективных» тех, кто не явил никаких других признаков расстройства кроме неумения прокормить себя. Дело происходило на отнюдь не перенаселенной планете, которую сам он несколько столетий назад выбрал для заселения, как едва ли не идеальную для человека.

Он ничего не добился и встретил только злобу и ярость. Лишь несколько коллег с глазу на глаз соглашались с ним, но публично изъявляли неодобрение. Что касается обывателей, то среди тех кар, которые они призывали на голову «доктора Геноцида», смола и перья были самой легкой.

Когда его лишили лицензии, Шеффилд возвратился к нормальному эмоциональному состоянию. И заткнулся, помня о том, что суровая мамаша Природа окровавленным клыком, или зубом, всегда доставала всякого, кто смел ее игнорировать или противиться ее приказам. Сопротивляться было ни к чему.

Тогда он переехал в другое место, снова изменил имя и стал готовиться оставить планету — и тут Ормузд поразила эпидемия. Он пожал плечами и вернулся к работе; положение дел оказалось таково, что были рады и медику, лишенному лицензии. Через два года, в течение которых погибло четверть миллиарда человек, ему предложили вернуть документы — за отличное поведение.

Он сказал, как предполагает поступить с бумажонкой, и улетел с планеты, когда это стало возможным — через одиннадцать лет. Во время этой паузы он стал профессиональным шулером, полагая, что лучшей работы, чтобы скопить необходимые средства, ему не найти.

Извини, Минерва, я говорил о «зеркальных близнецах». Когда глупая девчонка отключилась, я вновь вспомнил свои привычки сельского доктора и повивальной бабки и всю ночь размышлял о ней, ее брате и ребенке, который мог появиться на свет… если я этому не воспрепятствую. Дабы понять, что следует делать, мне пришлось восстановить то, что уже произошло, и представить себе то, что еще может случиться. Не имея конкретной информации, приходилось прибегать к старому правилу относительно того, где искать пропавшего мула.

Сперва мне пришлось восстановить ход мыслей работорговца. Человек, продающий рабов с аукциона, — негодяй, но он не станет рисковать, ввязываясь в историю, в результате которой сам может оказаться в рабах, а то и в покойниках — ибо на Благословенной человека, подрывающего авторитет епископа, ничто иное не ожидало. Следовательно, негодяй сам верил своим словам.

А раз так, я попытался выяснить, почему этому торговцу было велено продать эту пару, стараясь при этом стать на место ученого-священника, занятого экспериментами над человеком. Не стоит даже думать о том, что дети могли оказаться обыкновенными близнецами — такую пару незачем подбирать для обмана. Отбросим и возможность того, что они могли оказаться не связанными никаким родством — тогда получается обычное размножение. Конечно-конечно, любая женщина способна родить урода, и плохая мутация может проявиться в любом генетически чистом браке — тогда смышленая повитуха может и не шлепать новорожденного, вызывая в нем жизнь.

Поэтому я ограничился третьей гипотезой: передо мной комплементарные диплоиды, полученные от одних и тех же родителей. Что сделал бы экспериментатор? А что делать мне?

Я бы воспользовался только самым лучшим материалом, который сумел бы найти, и не начинал бы экспериментов, не имея генетически «чистых» родителей, которых нужно было обследовать самым тщательным образом, что было вполне возможно в том столетии на Благословенной. При конкретном расположении гена и равной возможности успеха и неудачи в распределении Менделя 25-50-25 подобное предварительное обследование может отрезать 25 %-ную вероятность усиления плохого рецессива и оставить на уровне родительского поколения — отцов и матерей потенциальных «Джо» и «Ллит» — вероятность неблагополучного исхода в 1/3 и удачи в 2/3.

Теперь начинаю сопоставлять своих «зеркальных близнецов» в понимании такой персоны, как священник-экспериментатор. Что выходит? Если определить минимальное число гамет, необходимых для осуществления этого распределения в одну треть и две трети, получим по восемнадцать возможных «Джо» и «Ллит», но среди и женского, и мужского пола будет по два плохих образца, у которых отрицательные факторы наследственности усилятся и зигота окажется дефективной; экспериментатор устраняет их — а может быть, это и не потребуется, если мутация окажется летальной.

Тут мы уже повышаем на 8,3 % шансы Ллиты на здорового ребенка — а всего 25 %. Я приободрился.

Если учесть, что я не из тех повитух, которые остановят мать, собравшуюся хлопнуть по попе урода, ситуация сделалась более выгодной.

Но все это свидетельствует о