Читаем без скачивания Ужас глубин - Карен Трэвисс

«Ну хватит, ты же теперь офицер. Если тебе так противна вся эта возня… нужно было остаться сержантом».

Солнце поднималось, и живописный ландшафт менял цвет. Нужно будет сделать несколько фотографий для Маргарет, а может, ей больше понравится акварель Сандера? Даже после свадьбы Хоффман по-прежнему продолжал терзаться мыслью о том, что он по сравнению с ней грубый вояка, что новизна скоро пройдет и она начнет жалеть, что не вышла замуж за равного себе. Она была юристом и выступала в суде… Боже мой, университетское образование, общение с людьми, для которых Хоффман — кто-то вроде швейцара или газонокосильщика. Она много путешествовала, и не на бронетранспортерах. Она была из другого мира. И все же она выбрала его.

«Да. Красивая картина. Это ей понравится. А может, какое-нибудь местное серебряное украшение? Нет, серебро, наверное, покажется ей дешевкой…»

Хоффман продолжил бриться. Зеркало безжалостно напомнило ему о том, что волосы стремительно редеют. Он рассмотрел голову, сдвинулся слегка, чтобы яркий свет от голой лампочки осветил самое худшее, и принял решение, которое уже долгое время откладывал. Он не желает превращаться в одного из тех неуверенных в себе бедняг, которые трясутся над своими тремя волосками. «К чертовой матери!» Просто в его организме вырабатывается слишком много тестостерона, и все. Он смирится с этим. Он даже выставит это напоказ.

Уцелевшие волосы были коротко острижены. Терять все равно было особенно нечего. Он намылил голову и взялся за бритву.

«Если захочу, всегда смогу отрастить их снова. Или если Маргарет не понравится бритый череп».

Когда он смыл пену под душем — тонкой струйкой едва теплой воды, никакой роскоши, — то увидел, что под кожей все равно проступают черные точки, корни. Однако он почувствовал себя так, словно избавился от тяжкого бремени. Он оделся и спустился по крутой каменной лестнице в офис адъютанта, не ожидая найти там в такую рань кого-нибудь, кроме часового, в задачу которого входило охранять крепость — скорее от местных грабителей, чем от противника.

В жизни в Анвегаде была одна положительная сторона — по крайней мере, для тех, кто, в отличие от Хоффмана, хотел всю войну просидеть на заднице. Он находился далеко от передовой. Васгар — страна нейтральная, но отнюдь не глупая и отлично понимавшая, как умиротворить КОГ, — являлась прекрасным широким буфером, тянувшимся вдоль южной границы Кашкура. Так что никакие инди не околачивались у них под носом.

— Доброе утро, Виктор. — Ранальд Сандер, не отрывая от уха телефонную трубку, поднял голову от кипы бумаг, громоздившейся на столе у телетайпа, и замер. — Хотите стать похожим на варвара?

Хоффман провел ладонью по голове:

— А я никогда и не стремился выглядеть слишком цивилизованно.

— Отлично. — Сандер поднял лист бумаги из телетайпа — он был помят и пропитался чернилами. На столе перед ним бумаги были разложены в три стопки, и одну из стопок он подтолкнул к Хоффману. Это были сообщения от родственников солдат. — Проверяю почту за ночь, хочу узнать, чего не хватает. Эта проклятая штука зажевала бумагу.

— Ну хотя бы письма от семей дошли. Вы же знаете, если из штаба будет что-то срочное, они позвонят.

Казалось, Сандеру необходимо напоминать о подобных вещах. Он был очень молод — всего двадцать три — и только что из военной академии. Хоффман снова почувствовал себя в роли сержанта, опекающего зеленого лейтенанта, однако это было не так уж плохо. Он знал, как это делается, хотя заниматься этим ему приходилось в пехоте.

Хоффман принялся разбирать сообщения, огрызком карандаша помечая фамилии в списке. Некоторые солдаты вообще не получали писем. Некоторые получали максимальное разрешенное количество сообщений — три в месяц, каждое по двести слов. Вдали от дома боевой дух держался на нескольких основных вещах: письмах от близких, полном желудке и драгоценной еженедельной посылке — новом фильме, который весь Хасинто смотрел уже год назад. Продукты тоже приходилось подвозить издалека. Анвегад питался тем, что прибывало по дороге с севера. Достоинства крепости оборачивались и кое-какими недостатками.

Сандер швырнул трубку на рычаг — излишне сильно:

— Пошли они к черту! Я не могу ждать целый день. — Он взял с крючка на стене ключи от машины и бросил их Хоффману. — Поехали прогуляемся.

Сандер взял фотоаппарат и небольшой деревянный ящик с медной задвижкой. Хоффман снисходительно относился к этому. Каждый старался так или иначе скоротать время, и, возможно, когда-нибудь акварели Сандера будут стоить больших денег. Он медленно вел машину по узким улочкам, почти пустынным в такой ранний час; воздух был наполнен ароматами свежевыпеченного хлеба и кофе со специями, смешанными с запахом сточных канав. Войти в Анвегад и выйти из него можно было только в одном месте. По крутой, извилистой дороге едва мог проехать большой грузовик, рядом находился отвесный обрыв, а внизу — острые камни. Даже небольшой вездеход следовало вести осторожно.

— Как ваша жена, сэр? — спросил Хоффман.

— Жалуется на отеки ног и неполадки с пищеварением, — ответил Сандер. — Еще пять недель осталось. Но мы, по крайней мере, договорились насчет имен: если будет мальчик, назовем его Террансом, а если девочка — Мюриэль.

Раньше Хоффман почти не думал о семье. Семья — это для других людей, а он все еще находился на стадии романтической влюбленности.

— Я думаю, вам все-таки нужно взять отпуск по семейным обстоятельствам.

— Обязательно возьму. А как ваша семейная жизнь? Ваша жена юрист, так ведь?

«Не обязательно говорить с таким удивлением».

— Да, сэр.

— А как вы познакомились?

— Ей нужны были кое-какие сведения от Министерства обороны. — «Это было не на коктейле после оперы, но ведь ты об этом и без меня догадался, а?» — Она задала мне несколько вопросов, а я дал ей несколько откровенных ответов.

Именно это она и сказала ему потом: «Ты самый честный человек из всех, кого я знаю, Виктор. А в моей профессии честность редко встретишь».

— Звучит загадочно, — отозвался Сандер.

Хоффман не стал развивать тему. Он смог вздохнуть свободно только после того, как дорога выровнялась и все четыре колеса одновременно коснулись земли. Добравшись до основания утеса, он поехал по обычному маршруту — по южной дороге, через узкий перевал, затем еще семь километров вдоль трубопровода к васгарской границе, и налево, вдоль невидимой линии, отделявшей Коалицию Объединенных Государств от нервозного нейтрального мира, который еще не принял решения. Граница ничем не была отмечена, кроме широкой красной полосы на трубопроводе да остатков речного русла, высохшего так давно, что река уже исчезла с карт.

До перегонного завода оставалось шесть километров. Сандер постучал по приборной доске, приказывая Хоффману остановиться.

— Я ненадолго, — пообещал он. — Пять минут, самое большее — десять.

Дело было в свете. Хоффман уже сообразил, что к чему. Сандер любил рисовать Кузнецкие Врата, когда солнце еще только показывалось из-за горизонта, потому что это давало живописные тени, и с этого места открывался лучший вид на утес.

«Только артиллерийская батарея некстати. И металлические галереи. Портит иллюзию Серебряной Эры».

Сандер вылез из вездехода, разложил на капоте содержимое своего ящика, устроился на крыле и принялся набрасывать картину углем на куске картона. Хоффман спрыгнул на землю и отошел подальше — покурить. Придется до возвращения домой бросить. Маргарет не нравилось, что он курит. «Когда-нибудь сигареты убьют тебя», — говорила она.

Когда он развернулся и неторопливо направился обратно к вездеходу, Сандер уже фотографировал крепость.

— Это же обман, — сказал Хоффман.

— Иначе придется сидеть здесь еще два часа. — Сандер, нахмурившись, настраивал объектив. — А почему обман?

— Разве вы не должны рисовать то, что видите своими глазами?

— И вы еще говорите мне, что вы необразованный человек?!

— Я женат на образованной женщине. Она разбирается в таких вещах.

Сандер хмыкнул, как будто Хоффман сказал нечто остроумное. Но Хоффман говорил серьезно. Он не стал настаивать на своем. Они забрались в машину и еще какое-то время ехали вдоль границы, прежде чем развернуться и отправиться обратно в Анвегад. Впереди по узкой дороге взбирался какой-то грузовик; Хоффман решил подождать, пока тот не доедет до ворот крепости, и только потом начинать подъем. На этом месте грузовики разбивались слишком часто. Ему совершенно не хотелось разворачиваться или всю обратную дорогу ехать задним ходом. Когда огни грузовика исчезли между огромными резными столбами, в желудке у Хоффмана раздалось протестующее урчание — организм возмущался, что его заставляют терпеть проклятую любительскую мазню до завтрака.