Читаем без скачивания Золотое пепелище - Валерий Георгиевич Шарапов

Генка был умный, опытный, юморной и по-своему снисходительный; единственное, что совершенно не переваривал – глупые вопросы. Просто корчило от них. То есть один задать было можно, второй уже с трудом проходил; если же, упаси боже, последовал третий, то, как говорится, прощайся со спокойной жизнью на ближайшие двадцать четыре часа.

Наверное, таким был в далекой молодости старый язва Беленький.

Выпотрошив, пронудив до костей, тянул он волынку (поскольку, как выяснилось, нос у него был сломан, еще и гундосил):

– Шурик, нет ничего хуже вот этого вот невнимания к мелочам. Вот скажи, за каким лешим сейчас ты мне тут отчитываешься, что товарища Вахрамеева по указанному телефону не имеется?

– Так ведь…

– А вот, изволь увидеть, справка из телефонного узла, из которой следует что?

– И что?

– Есть товарищ Вахрамеев! Я с ним даже пообщался уже. Просто товарищ лейтенант Чередников не в ту дырку сунул свой корявый палец.

Саша, вспомнив опыт общения с Беленьким, оставил любые попытки оправдываться и лишь послушно, смиренно кивал. Покойная Ирина Владимировна испытывала нежную любовь к людям, чьи имена-фамилии начинаются на букву «В», с хронически молчащими телефонами. Вахрамеев, Вахрушева, Ваграм, Варя. Следующие дни, иной раз и вечера – если телефон оказывался домашним, – слились в один, одинаковый, проходящий по плану: накрутить на диске номер, представиться, пригласить «для разговора» или же, в зависимости от того, кто на другом конце телефонной линии, договориться о встрече.

Люди были вполне обычные, разве что мясник Ваграм попытался всучить полтуши несчастного барана, не без оснований полагая, что делает нечто из ряда вон выходящее (откуда ж ему было знать, что перед ним сын одного из лучших стоматологов Москвы, к тому же ненавидящий баранину сызмальства). Тряся бараньей тушей, Ваграм умолял:

– Бери, дорогой. Свежайший же, на чистой траве, в чистом поле откормленный. Кому другому не предложил. Как Ирине-джан предлагаю! – а Саша, вежливо подавляя отрыжку, вежливо же отказывался.

– Ну и дурак, – заметил Генка, – что хорошему барану пропадать. Интересно вот только, откуда в Москве скотина, на чистых травах кормленая…

– А она у вас только есть, трава чистая, – огрызнулся Чередников.

– И у нас не везде, – изображая объективность, согласился Гоманов, – потому тем более интересно, откуда на Белорусском рыночке столицы взялся такого рода баран.

Этот вопрос так его заинтересовал, что он сбегал с ним сначала к «старшим», потом, когда его, по всей видимости, отослали заниматься насущными проблемами, отправился к «смежникам», в отдел к хозяйственникам. Вот там его приняли, по всему судя, как родного. Во всяком случае, очень скоро с тов. Адамяном Ваграмом Ашотовичем Чередников столкнулся в коридоре: чисто одетый и побритый, но очевидно полинявший, утративший лоск да блеск, он отыскивал нужный кабинет отдела борьбы с хищениями социалистической собственности и спекуляцией, сверяясь с повесткой…

– Прав я был, – важно поведал Генка, в очередной раз вылавливая из компота столь презираемую, но все-таки съедаемую грушу, – он, конечно, не простой уголовник. Привлекался три раза: в Ереване, потом в Ессентуках, последний раз были попытки уже тут, когда устроился рубщиком мяса на рынок. А тут же как получается: приезжают колхознички сдавать мясо и выстраиваются в очереди то в лабораторию, то дирекцию, то еще черт знает куда. Не хочешь весь день в очередях потерять – иди к Ваграму, он примет.

– И принимал.

– И принимал.

– А какой ему интерес?

– Ну как же. Дает, скажем, меньше госзакупочной цену… а может, если поинтересоваться по месту работы, и обвешивает. Надо гирьки проверить, наверняка в них высверлено.

– Это зачем?

Генка глянул изумленно:

– Родное сердце, ты с какой пальмы слез? И этого не ведаешь? – Он бесцеремонно отобрал у Шурика горбушку, которую тот выпросил для себя, выставил ее перед чередниковским носом. – Вот у тебя пятикилограммовая гиря. – Взяв ножик, проковырял в корочке три мышиные дырки. – Просверлил, залил свинца – и порядок. Лапотник тебе на весы давно уж пять кило положил, а ты держишься молодцом: как же, дорогой товарищ? Честные, советской лабораторией поверенные весы говорят одно, а ты все свое гонишь, кто врет?

– Ловко.

– Это они могут. – Генка явно собирался вцепиться в горбушку, но все-таки, разделив, половину вернул Саше. – Помяни мое слово, шурует товарищ Адамян, да не один.

Он еще что-то восторженно бормотал, рассказывал какие-то красочные случаи из своей прошлой практики; Чередников автоматически кивал, думая о том, что вот еще несколько часов потеряно напрасно. Пустышка за пустышкой.

Однако Гоманов, точно услышав его мысли, прервал свои охотничьи рассказы, подчеркнул:

– Пустышка – тоже результат, размер которого не имеет значения. Ты ж другим облегчаешь труды; вот наработаешь опыт, станешь ценным сотрудником – так другой будет тебе же прямую, ясную дорогу расчищать. А пока работай как следует – и будь что будет.

И Саша, понимая, что желчный Гоманов прав, самоотверженно расчищал. Впрочем, ничего сложного в этой работе не было. Беспокоили и раздражали прорехи, которые никак не удавалось заштопать, и Чередников прекрасно понимал, что «замазать» их, как выражался адвокат Беленький, не удастся.

Возможно, что и у Гоманова были такого же рода «черные дыры», но поскольку старший он, то в дураках окажется именно Шурик и никто другой. И это беспокоило. В сотый раз он со скрупулезностью отчаяния заказывал переговоры на номер с телефонным кодом Ленинградской области, помеченный в книжке как «Валаам» и «о» с точкой, и получал отлуп: с утра рано, утром поздно, днем, рано-поздно вечером и так далее, – молчал телефон.

– И что? – требовательно спросил Гоманов, в очередной раз задав вопрос и получив в ответ порцию блеянья. – Что сказать желаешь? Или думаешь отскочить, отрапортовать: нету, мол? Выясняй, где установлен телефон, на кого зарегистрирован, и выезжай на место.

– В Ленинградскую область? – ужаснулся Чередников.

– А что пугаешься? Мама не отпустит? – поддразнил Генка, но тотчас великодушно успокоил: – Не плачь, не плачь. Просто уточни, что за номер и на кого зарегистрирован, а там решим по ситуации.

Ответ на запрос не то что обескуражил, но удивил. Номер, обозначенный в запросе, принадлежит двадцатке верующих, зарегистрированной в Ленинградской области. Старостой значится Скорин Вячеслав Игнатьевич.

– Вот это