Читаем без скачивания Она уже мертва - Виктория Платова

П.

В.

С.

Ч.

еще одно П.

и еще одно С.

Это могло бы сойти за дни недели, но для полноты картины не хватает воскресенья. Или вторника. Хотя это вовсе не дни недели, нет! Белкиного папу зовут Петр, отца Ростика и Шила – Павел. Отчима Лазаря – Чеслав (имя странное и красивое одновременно). Зато у дочерей Парвати вполне обычные имена – Вера, Софья и Светлана. Шесть имен, шесть детей, шесть запертых на замок сундучков и старомодных, ростом с Белку, фибровых чемоданов.

Где хранятся еще два – Самого старшего и Самой младшей, – неизвестно. Возможно, они прихватили багаж с собой, на «Летучий голландец», который носится сейчас по волнам янтарного моря. Но Белку интересуют вовсе не пассажиры «Голландца», а два почти одинаковых сундука с буквой «П» на крышке. Почти, потому что один из них обит по бокам тонкой металлической полосой, а бока другого покрыты синей краской. Краска – податливая, ее можно сковырнуть пальцем, и это очень похоже на папу – мягкого, нежного и податливого человека. Наверное, именно в сундуке с синим кантом и сидит, скрючившись, папино детство!

Вот бы выпустить его на волю!

Но как бы ни старалась Белка, что бы ни совала в замочную скважину (кусочки засохшей виноградной лозы, спички, невидимку, украшенную пластмассовой божьей коровкой), – вскрыть крышку не получается. К тому же она боится быть застигнутой врасплох Парвати – бабушка не против того, чтобы внуки играли на чердаке, но совать свой нос куда не положено строго запрещается.

Кроме запертых на ключ дней недели, на чердаке обитает коробка с игрушками и коробка со старыми елочными украшениями. Игрушки не представляют никакой ценности, для Белки уж точно: гипсовые куклы с отбитыми носами и безвольно повисшими тряпичными конечностями (ног и рук явно меньше, чем должно быть). Оловянные солдатики, железные лягушки, кубики, волчки, медведи с пуговицами вместо глаз. Пуговицы частенько не совпадают друг с другом по цвету и размеру, оттого медведи выглядят комично. А их эмоции явно преувеличены: если удивление – то безмерное, если грусть – то вселенского масштаба, но медведи в основном удивляются. Есть еще пара зайцев (в костюмах и без), лошадь на колесиках, но без хвоста; самосвал, проржавевший настольный футбол, флажки с надписями «1 МАЯ» и «7 НОЯБРЯ», пустой треугольный флакон с профилем цыганки с розами в волосах. Точно такая же роза зажата у нее в руке —

КАРМЕН.

Вот как называется одеколон. Спутники Кармен – маленький зеленый пограничник и маленький голубой моряк – находятся по ту сторону стекла, внутри флакона. Кто затолкал их туда? Пятница, понедельник или четверг? Другие дни недели вряд ли заинтересовались бы солдатиками.

Белку они тоже не интересуют.

Елочные игрушки куда занимательнее.

Белкин фаворит – спутанная электрогирлянда «Космос», состоящая из нескольких Солнц, нескольких ракет, нескольких искусственных спутников Земли и нескольких естественных. Вот бы унести ее с собой вниз! Тогда в комнате, которую занимает Белка, сразу бы стало уютнее. Это – самая маленькая комната в доме, самая непрезентабельная, больше похожая на кладовку. Единственное ее достоинство состоит в том, что она находится в башенке. Из полукруглого окна открывается вид на сад, виноградник и кипарисовую аллею. Иногда в окно заглядывают заблудившиеся ящерицы, иногда – маленькие птички-зарянки. Они прилетают из ближайшей рощицы поддержать Белку своим пением: ранним утром и вечером, на закате солнца. Из комнаты закат не виден (солнце с завидным упорством садится в море, игнорируя кипарисы и виноградник), зато он отражается в птичьих грудках, окрашивая их в ярко-оранжевый цвет.

Комната в башенке досталась Белке совершенно случайно.

Изначально Парвати планировала поселить старших девочек вместе, на втором этаже. Но это не понравилось ни Асте, ни Маш. В результате к Маш переехал ее брат Миш, а Аста отвоевала светелку в противоположном конце второго этажа. Делить ее с кем-либо она отказалась наотрез: у нас в Эстонии свято соблюдается право человека на частную жизнь.

Еще две комнаты заняты младшими детьми: в одной из них, «лягушатнике», – спят любители сказок на ночь Аля, Тата и Гулька. В другой, поменьше, – Ростик и Шило.

Сама Парвати живет в дальнем углу первого этажа: чтобы попасть в ее покои, нужно пройти по скрипящим половицам через огромную гостиную. Но не факт, что цель будет достигнута, – двери на бабушкину половину всегда плотно притворены. И вход туда строго воспрещен, так что совершенно непонятно, чем занимается Парвати, когда остается одна. Белка склоняется к тому, что она меняет уставшие за день руки на другие такие же – только отдохнувшие. А поскольку рук много, то и операция длится достаточно долго: полоска света под дверью не гаснет почти никогда.

Любопытный Шило несколько раз пытался прорваться в запретную зону, за что исправно получал подзатыльники. А однажды она застала его под окнами собственной комнаты и отстегала лозиной по голым ногам. Шило орал как резаный на всю округу, а потом еще долго ходил с красными, вспухшими рубцами под коленками.

– Увидел что-нибудь интересное? – спросила Белка у Шила.

– Ага. Банки с лягушками.

– И все?

– Куриные лапы и череп дракона. И огроменную метлу. Наша бабка – ведьма!

Шило, конечно же, врет: никакого драконьего черепа в комнате Парвати нет. А на подоконниках стоят вовсе не банки с лягушками, а цветы. Самые разные – фикусы, амариллисы, фиалки, алоэ и каланхоэ, маленькие чайные розы в горшках. А «огроменная» метла, если даже она существует, вполне могла оказаться безобидным домашним веником, ведь Парвати – вовсе не ведьма, она устроена намного сложнее.

Она – многорукое божество.

Единственный, кто время от времени допускается в чертоги божества, – Лёка. В его комнату тоже можно попасть из гостиной, теперь там живет Лазарь. А сам Лёка переместился в свою мастерскую, он и ночует там. А в дом приходит, чтобы помыться и помочь Парвати по хозяйству.

Когда все жилые помещения были разобраны, у Белки осталась одна-единственная альтернатива: либо поселиться с малышами, либо отправиться в башенку. Башенка всплыла в самый последний момент, когда Парвати неожиданно сказала:

– Можешь занять шкиперскую.

– Шкиперскую?

– Комната в башне. Берегла ее… – Парвати вздохнула. – А теперь уж и не знаю – ждать или нет. Занимай, чего там.

Едва оказавшись в шкиперской, Белка страшно удивилась: и что здесь можно беречь? Радует глаз только окно, в котором, как свечки в праздничном торте, торчат кипарисы. А сама комната – узкая и маленькая, с откидной матросской койкой. Противоположную стену занимает выдолбленная в известняковой стене ниша, все пространство которой занято полками. На двух верхних примостились книжки, вернее, толстые книжищи в старых, истрепанных переплетах. В основном – морские атласы и лоции. Белке стоило огромных трудов сковырнуть с полки несколько фолиантов, но понять, что происходит в лоциях, – невозможно. Мало того, что их содержимое составляют бледные, испещренные непонятными значками карты, так еще и пояснения к ним изобилуют твердыми знаками и прочими странными буквами. Они делают вроде бы русский текст не совсем русским, а… каким?

ЮЛИЯ ЛОВУАРЪ обязательно бы разобралась, а Белке остается лишь догадываться.

Нижние полки забиты свитыми в кольца тросами, внушительного вида железными карабинами, брезентовыми скатками, кусками серого пенопласта. Куда пристраивать чемодан, с которым Белка приехала к Парвати, непонятно.

И где развесить вещи?

Хорошо еще, что в комнате оказалось кресло-качалка. Плетеное сиденье продавлено, так что бездумно раскачиваться на нем, наблюдая за ящерицами, зарянками и виноградником, вряд ли удастся. Зато спинку кресла можно использовать в качестве вешалки!

Еще один недостаток шкиперской – отсутствие проводки. Электрический свет заменяет подвешенный на крюк корабельный фонарь, отдаленно напоминающий старую громоздкую фотокамеру. Лёка, поднявший в шкиперскую чемодан, показал, как эта камера функционирует (щелкнул тумблером на задней панели).

– Могу включать его сколько угодно раз? – уточнила Белка.

– Угу, – Лёка, как всегда, был немногословен.

– Пусть всю ночь горит?

– Угу.

– А если батарейки сядут?

– Лёка принес ак… аккумулятор. Вот.

Свет от фонаря слишком яркий, смотреть на него так же невозможно, как смотреть на солнце. Помыкавшись часок с этим ослепительным мертвым сиянием, Белка попыталась урезонить его при помощи старой шали Парвати. Ее Лёка принес вместе с постелью, на случай, если девочке вдруг станет холодно. Закутанный в шаль фонарь сразу помягчел душой и больше не раздражал Белку. А со всем остальным можно было смириться – и с продавленным креслом, и с жесткой, узкой койкой и даже со стенами. Не отштукатуренными и белеными, как во всем остальном доме, а сохранившими свой первозданный вид – бруски из пиленого ракушечника, плотно подогнанные друг к другу.