Читаем без скачивания Притворись, что мы вместе - Дарья Сумарокова

Утром в пятницу доктор Сорокина пришла на работу в немного печальном настроении. Выписка уже лежала на столе, почти готовая, и мне стало грустно: скорее всего, больше мы не увидимся с Полиной Алексеевной. Дожидаться послеобеденной выдачи документов оказалось для Вербицкой непосильным делом: впервые за всю госпитализацию она, вместо того чтобы смиренно ждать моего прихода в палате, постучалась в ординаторскую и, многократно извинившись, поинтересовалась, где я. Мой стол стоял прямо за дверью. Место было привилегированное: доктора там сложно обнаружить. Увидеть меня можно было, только если дойти до середины комнаты и повернуться налево. Сашка Васильчиков оказался уже до предела выкручен своими больными, осаждавшими его еще с половины восьмого, и довольно грубо послал Полину Алексеевну обратно в палату, что она послушно и совершила. Сашкино рабочее место располагалось как раз напротив двери.

Я все-таки поторопилась, дабы не вызвать на себя гнев заведующей. Быстро дописав все необходимое, изменила свою ежедневную траекторию и начала с седьмой палаты. Полина Алексеевна уже сидела за столом в боевой готовности: макияж, «Шанель № 5», сумка, пакеты и туфельки на низеньком каблучке.

– Доброе утро. Я вижу, вы уже наготове. Прекрасно. Осталось только рассказать, чем теперь вы будете жить, окромя строгой диеты, конечно.

Я расписала в выписке прием сахаропонижающих средств и препаратов от давления и объяснила все это ей словами.

– Остальное в ваших руках. Диабет боится стойких и дисциплинированных. А еще жизнерадостных и любящих себя по-настоящему.

– Все понятно. Клянусь, что попытаюсь следовать этим последним указаниям. Елена Андреевна, с минуты на минуту за мной приедет посланный сыном водитель, а сам он должен подъехать за оставшимися бумагами попозже. Вас не затруднит поговорить с ним? Иначе, знаете, он меня изведет врачами, обследованиями, санаториями. Хочется, чтобы и он понял, что я не при смерти.

– Конечно, пусть зайдет в ординаторскую. Счастливо вам! Больше не попадайте сюда.

– Елена Андреевна, простите за наглость. Вы не могли бы оставить мне свой номер телефона? Знаете, я очень привыкаю к людям, особенно к врачам. Хотя, как говорила, не имею даже карточки в поликлинике, уже двадцать лет хожу к одному и тому же стоматологу, и гинекологу, конечно, тоже. Мне будет трудно без вас в каких-то спорных вопросах.

– Конечно.

На обратной стороне выписки я оставила ей свой телефон.

– Спасибо огромное. Я в вас влюбилась, и, поверьте, это не лесть. Желаю вам всяческих успехов.

– И вам спасибо за добрые слова.

Будет грустно заходить завтра в эту палату.

После отчета у заведующей о проведенной работе с первым платным больным я поплелась в ординаторскую. На часах было уже четыре, все ускакали, а мне торопиться было некуда: впереди дежурство. Семен Петрович опять впал в нирвану. Мама выполнила контрольный звонок: Катька уже передислоцировалась к бабушке и дедушке, слава богу, здоровая и довольная взяткой в виде эскимо. Позвонить Вовке мешали дурные предчувствия. Собравшись с силами, я все-таки набрала его номер. К удивлению, он взял трубку. Он пребывал в хорошем расположении духа и тут же сообщил, что домой придет поздно.

Через час меня ждал приемник. Наслаждаясь наступившей на отделении тишиной, я дописывала истории. Через пятнадцать минут гармонию нарушили целеустремленные шаги и громкий командный голос в коридоре:

– …Ты все-таки глухая. Я еще раз повторяю: поедешь в санаторий вместе с матерью. Я и так две недели выслушивал детские вопли в ее отсутствие… Через десять дней у меня сделка. Вот и поезжайте. Мне в это время не нужна нервотрепка… Кому, на хрен, сдалась твоя сессия! Не смеши! Ты что, на зарплату искусствоведа собираешься ребенка кормить?! Все, не пачкай мне мозги, я перезвоню.

Тьфу, ну когда уже дверь приличную в ординаторской поставят? Такая слышимость… Надоело.

Тут же в эту самую дверь постучали, и, не дожидаясь разрешения, в отделение зашел посетитель. На пороге стоял молодой жеребец лет тридцати.

Еще и красивый. Сволочь. Вот это да! Блин, неожиданно. Совершенно неожиданно. Оказывается, Вербицкая носит большие розовые очки: сынок-то новый русский по всем параметрам, не отходит от шаблона ни на миллиметр.

– Добрый день. Вы Елена Андреевна?

Я не удержалась:

– Молодой человек, я, к сожалению, опаздываю. Рабочий день у нас до четырех. Мне нужно идти на дежурство. Приходите завтра.

Но оно даже ухом не повело.

– Я сын Вербицкой. Вот квитанция за последнюю неделю. А это вам.

Конвертик упал на стол. Сухо и без обсуждений.

– Ну что ж, ваша мама в целом неплохо справилась. Но, конечно, еще нужен отдых и реабилитация. А также более спокойный, как мне кажется, режим жизни.

– Понятно. Спасибо. Я думаю, мы решим оставшиеся вопросы. Я бы хотел ваш сотовый, на случай каких-то вопросов. В поликлиниках одни идиоты теперь, а в платных вообще не понимаешь, чем болеешь: не то голова, не то жопа.

– Ну, не думаю, что все так плохо. В нашей поликлинике на приеме сидят очень хорошие специалисты. Можете смело обращаться. А телефон я вашей маме уже оставила.

– Тогда больше не задерживаю.

– До свидания.

Напоследок он бросил на меня неприязненный взгляд. Через двадцать минут я медленно плелась по тропинке через маленький больничный скверик к приемному покою хирургического корпуса.

Просто до невозможности обидно, несправедливо, неправильно. Вот это сынок, черт подери! Вот это «свет в окне». Просто лампочка Ильича. Кострище для преданных мамаш. Ничего-то я про вас не знаю и не понимаю, Полина Алексеевна. И что за жизнь?! Почему не бывает, чтобы все хорошо?

2005

Март

Зима никак не планировала сдавать позиции, а хотелось тепла и солнца. Надоело скакать в потемках между корпусами. На дежурствах особенно страшно было ночью. Иногда из приемника вызывали в самый дальний инфекционный корпус, путь к которому пролегал мимо заброшенного старого пищеблока, пристанища местных бомжей. Жутко до невозможности. Наконец ужасно надоело без конца надевать и снимать уличную обувь и куртку. Летом все казалось гораздо легче. Светлее.

Новый год прошел в чудесной, почти безалкогольной атмосфере, но с конца января началась полоса умеренных коньячных обострений. К середине февраля дома опять наступил относительный покой, периодически нарушаемый милыми линеечками из пивных бутылок около мусорного бачка. Длина линеечек имела тенденцию к прогрессированию, от одной до четырех пустых единиц за вечер. Но все-таки надежда на сохранение хотя бы этого хрупкого пивного равновесия меня не покидала. Впрочем, все было как обычно.

Далее анамнез катился, как по учебнику: череда дней рождений, Двадцать третьих февралей, Восьмых март и прочего нарушила почти месячное «почти» воздержание. Вечерние отсутствия перешли в регулярные с частотой раза три в неделю и затягивались часов до шести утра, причем и в будние дни тоже. Запах при появлении мужа домой стал совсем уже не пивной. Ночное сопение, вонь, желание вступать в споры или в половые отношения, а также просто метание по квартире – все это выматывало и отнимало последние силы. Радовал только крепкий детский сон, пока что гарантировавший отсутствие нервных потрясений для Катьки. Что может дать лицезрение ночного папочки? Не будем об этом. Мои сумрачные приступы мозгокопания стали гораздо навязчивее и мешали жить.

А что будет, когда она подрастет, а ничего не изменится? А потом, когда подрастет еще? Что будет дальше?

Асрян права… Получается, она права… Сколько уже прошло таких временных периодов затишья? Сколько, сколько, сколько?..

Не стонать. Ну, давай, разводись уже, наконец. Куда ты сейчас пойдешь? К маме? Нет, конечно. В одной комнате брат женатый, в другой неженатый, в третьей родители. Отметается. Интересно, как только Борькина жена его от Сашки отличает…

Тогда где ты будешь жить и, самое главное, на что?

Вперед! Бросишь больницу, устроишься куда-нибудь зачем-нибудь, где платят деньги, и снимешь квартиру. Как все разведенки в белых халатах. Слово-то какое противное: «разведенки».

Нет. Больницу не брошу. Не хочу.

Успокойся, посмотри вокруг, многие и пить бросают, и подшиваются не раз и не два, и… вообще, это обязанность жены – помогать в трудный момент. Это же болезнь, доктор. Вы забыли?

Все, все, все…

Не бывает семей без проблем. Не бывает. Точка.

Однако алкогольный штопор совершенно очевидно только нарастал. По моим наблюдениям, к третьей неделе он должен был стихнуть. От организма, видимо, поступал отказ переваривать все проникающее извне. Только на этот раз Вовкино пищеварение во главе с печенью и поджелудочной железой не хотело сдаваться. Уколы магнезии делали утреннее пробуждение не таким тяжелым, но как-то раз ампулы тупо закончились. Вовка отреагировал неестественно агрессивно, чего раньше не отмечалось: злобно глядел на меня, как на врага народа. Но после его очередного ночного пришествия терпение мое лопнуло и все стратегические планы про мягкие разговоры о волшебных пилюлях и супернаркологах разбились о многодневную бессонницу.