Читаем без скачивания Курган - Говард Лавкрафт

Пробираться вверх-вниз по змеистым, с застоявшимся воздухом переходам, куда со времени гибели Атлантиды не ступала человеческая нога, было невыносимо утомительно. Голубые лучи фонарей выхватывали из мрака зловещие барельефы, сваленные на землю изваяния. Однажды Тила-аб пришлось прибегнуть к дематериализации, когда путь оказался прегражден завалом. Замакона, хотя и знакомый с ощущениями, вызываемыми мысленными проекциями, никогда не подвергал разрежению атомы собственного тела. Но каждый житель Цатта веками практиковал это искусство, и двойная метаморфоза целой кавалькады прошла без неприятных последствий.

Продолжение туннеля пролегло в чередовании сталактитовых пещер и гротов, испещренных старинными орнаментами. С редкими привалами для отдыха беглецы пробирались почти трое суток, хотя Замакона мог ошибиться, рассчитывая путь в земном счислении. Наконец они вошли в узкий коридор, искусственное происхождение которого было трудно подвергнуть сомнению. Украшенные барельефами стены после мили крутого подъема завершались па- рой глубоких ниш по обеим сторонам, из которых безжизненно взирали друг на друга застывшие изображения Йига и Тулу, присевших на приземистых постаментах. С этого места коридор расширялся, образуя круглую залу со сводчатым куполом и пролетом ступеней в противоположном конце. По рассказам отца Тила-аб знала, что земная поверхность находится совсем рядом, но не могла точно сказать, сколько еще времени займет остаток пути. Под сводом залы беглецы устроили свой последний привал в подземном мире.

Несколько часов спустя их пробудил лязг металла и топанье лап единорогов. Голубоватое свечение расползалось из узкого прохода между изваяниями Йига и Ктулу, делая очевидной горькую истину. В мегаполисе была объявлена тревога — как выяснилось впоследствии, ее поднял сбежавший гаа-йоттн, — и чтобы арестовать беглецов была снаряжена поисковая группа, немедленно отправившаяся в погоню. Сопротивляться вооруженным преследователям было бессмысленно и гибельно. Двенадцать всадников на единорогах с молчаливой учтивостью, не обмениваясь мысленными командами, подняли Тила-аб с Замаконой, заставили их сесть на своих животных и сразу же выступили в обратный путь.

Это было унылое и изнурительное путешествие с очередной дематериализацией и рематериализацией возле завала — процедурой тем более угнетающей, что всякая надежда обрести свободу иссякла. Замакона слышал, как воины обсуждали необходимость расчистить проход, чтобы облегчить несение стражи часовым, которые будут расставлены во всех переходах до самого выхода. Как и предсказывал испанец, подземный мир в любой момент может подвергнуться нашествию извне, когда европейцам станет тесно на обжитых верхних равнинах. Поэтому обычную охрану из живых мертвецов вайм-баи усилит отряд свободных горожан, сосланных на пост за проступки. Такие меры предосторожности будут поддерживаться до тех пор, пока технологи Цатта не разгадают секрет состава, которым в древние времена замуровывали подземные туннели.

Замакона и Тила-аб предстали перед городским судом. Трое гин-айнов, облаченные в желтые с черным одежды, выслушали их показаний в роскошном дворце из золота и меди, расположенного среди зеленых садов и фонтанов. Испанец был освобожден из-под стражи, ибо все еще представлял собой ценность как источник информации. Ему приказали возвращаться в свое жилище к общине; вести прежнюю жизнь, продолжая встречи и собеседования с учеными Цатта. Пока он пребывает на территории Кейнана, на него не распространяются никакие ограничения. Однако новая попытка бегства повлечет за собой более суровое наказание. Замакона почувствовал легкую иронию в прощальных словах главного гин-айна, заявившего, что все гаа-йоттны будут возвращены ему, включая и того, который взбунтовался.

Судьба Тила-аб была трагичней. Древнее происхождение усугубляло ее проступок подозрением в государственной измене. Суд приговорил несчастную к показательным пыткам в амфитеатре, чтобы затем в изуродованном и наполовину дематериализованном теле использовать ее в качестве вайм-баи или оживленного трупа-раба, которого предполагалось установить на охрану выданного ею туннеля. Замакона испытал угрызения совести, услышав, что бедная Тила-аб вынесена с арены обезглавленной и сильно изрубленной мечами и поставлена охранять вершину завершавшего туннель кургана. Как ему сообщили члены общины, она была ночным стражем, в обязанности которого входило предупреждать о появлении пришельцев светом фонаря. Ее сигналы принимал маленький гарнизон из двенадцати мертвых вайм-баи и шести живых, но наполовину дематериализованных свободных горожан, помещавшихся в сводчатой круглой зале. Они поднимались к поверхности, если пришельцы проявляли упорство. Днем Тила-аб сменял другой страж — живой горожанин, избравший этот пост в предпочтение иным видам наказаний за проступки перед городом. Впрочем, для Замаконы и раньше не было секретом, что все основные выходы находятся под наблюдением свободных горожан.

Уклончивые намеки друзей, разговаривавших с судьями, дали ясно понять Замаконе, что в случае еще одной попытки бегства его наказанием также будет охрана ворот. Но на пост он поднимется уже оживленным трупом, причем после истязания в амфитеатре — более жуткого, чем то, которому подверглась Тила-аб. Его изуродованное тело послужит предупреждением пришельцам и остальным стражам, ибо ему будет поручено обходить дозором все протяжение туннеля. Пока же он волен поступать, как ему вздумается, и оставаться свободным и уважаемым горожанином.

Тем не менее Панфил о де Замакона не устрашился судьбы, столь откровенно начертанной перед ним. Правду сказать, он и не собирался встретить ее, хотя мужественный тон рукописи не вызывает сомнений, что он был бы готов к такой возможности. Последнюю искру надежды в нем пробудили его успехи в искусстве дематериализации. Несколько лет занятий и собственные ощущения во время двух трансформаций в туннеле принесли ожидаемый эффект, и теперь он мог свободно разреживать атомы своего тела, делаясь невидимым и нематериальным.

Именно в таком состоянии, хотя он и затруднялся поддерживать его долгое время, Замакона предполагал подняться на поверхность.

Как только удастся добиться полного овладения телом в разреженном состоянии, путь наверх можно считать открытым. На этот раз он не захватит никакого золота: наградой за бегство будет свобода. Однако он мог дематериализовать и нести с собой рукопись, заключенную в цилиндр из Ктулу-металла. Пусть это будет стоить дополнительных усилий, но его рассказ о подземном мире будет подкреплен письменными свидетельствами. Теперь, когда ему был известен путь и тело его находилось в разреженном состоянии, Замакона не видел способа или силы, могущей остановить его. Единственной опасностью оставалось его неумение поддерживать разреженное состояние все время. От этой беды его не избавили никакие занятия. Но почему не рискнуть в игре, где на карту поставлены свобода и жизнь? Замакона принадлежал к достойному дворянскому роду Старой Испании; и в его жилах текла кровь конкистадоров, завоевавших огнем и мечом почти весь Новый Свет. Долгие ночи после того, как решение было принято, Замакона молил святого Панфилия и других святых за успех предприятия. Последняя запись в рукописи, которая к концу все больше и больше напоминает дневник, представлена единственным предложением: "Es mas tarde de lo que pensaba — tengo que marcharme!" — "Сейчас или никогда; я должен бежать!" Незавершенная страница упирается в молчание и нераскрытые тайны. Ключ к разгадке — сам манускрипт, и он же — единственное доказательство…