Читаем без скачивания Снег на вершинах любви - Филип Рот
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как хочешь.
Едва он сел, Люси зевнула.
— Что ж, — заметил отец, — у тебя тут уютно.
Люси смотрела прямо перед собой в снежные сумерки.
— Вот и зима нагрянула, — сказал он.
Люси быстро взглянула на него.
— Да, похоже на то.
Она посмотрела в окно, и это дало ей время собраться с мыслями: Люси не могла припомнить, когда в последний раз глядела ему в глаза.
— Я тебе когда-нибудь рассказывал, — спросил отец, — как растянул лодыжку, когда еще работал у Макконелла? Пока я добрался до дому, нога вся распухла, а бабушка как увидела это, так и просияла. «Горячий компресс», — командует. Ну, я уселся на кухне и закатал брюки. Поглядела бы ты на нее, когда она кипятила воду! Я смотрел и думал: ни дать ни взять африканский каннибал. Она ведь тоже не в силах понять, какая может быть польза от лечения, если при этом тебе не больно и не воротит от запаха.
А что если попросту выложить ему правду?
— Впрочем, очень многие так считают, — продолжал отец… — Ну-с, — и тут он сжал ее ногу, торчавшую под одеялом, — как идет учеба, Гусенок?
— Нормально.
— Я слышал, ты учишь французский. Парле ву?
— Да, я записалась и на французский.
— Ну, о чем бы еще тебя спросить… Мы ведь с тобой давно не говорили по-настоящему, верно?
Люси не ответила.
— А как дела у Роя?
Она тут же отозвалась:
— Прекрасно.
Наконец-то он убрал руку с ее ноги.
— До нас дошли новости о свадьбе, — сказал отец.
— А где папа Уилл? — прервала его Люси.
— Я ведь с тобой разговариваю. Зачем он тебе понадобился именно сейчас, Люси?
— Я не говорю, что он мне понадобился. Я только хотела узнать, где он.
— Он уехал! — Отец поднялся. — Я не спрашиваю, куда он едет и когда обедает. Откуда мне знать, где он? Нет дома, и все! — И он вышел из комнаты.
Следом явилась мать.
— Что тут у вас произошло?
— Я только спросила, где папа Уилл, — ответила Люси. — Что тут плохого?
— Но кто тебе отец — папа Уилл или отец?
— Значит, ты сказала ему! — взорвалась Люси.
— Говори тише, — предупредила мать.
— Значит, ты сказала ему! Без моего разрешения!
— Люси, ты вернулась домой и сама сказала…
— Я не хотела, чтобы он знал! Это не его дело!
— Люси, замолчи, если не хочешь, чтобы и все остальные узнали.
— А мне все равно — пусть все узнают! Я ни чуточки не стыжусь. И нечего плакать, мама!
— Тогда позволь ему поговорить с тобой. Ну, пожалуйста. Он так этого хочет.
— Ах, хочет?
— Люси, поговори с ним. Ты должна дать ему эту возможность.
— Ну так вот, я даю ее тебе, мама.
Молчание.
— Говори же.
— Люси… Дорогая… что бы ты сказала… вернее, как бы ты отнеслась к тому… то есть что бы ты сказала, если бы я предложила тебе поехать погостить…
— О нет.
— Пожалуйста, дай мне закончить. Поехать погостить к тете Вере. Во Флориду.
— Это он придумал?
— Люси, только на время, пока с этим не будет покончено. Это займет не слишком много времени.
— Девять месяцев — это «не слишком много», мама?
— Но там так тепло и приятно…
— Да, — сказала Люси и заплакала в подушку, — очень приятно. А чего бы ему не сплавить меня в дом для заблудших девиц?
— Не надо так. Ты ведь сама знаешь, он не хочет тебя никуда сплавлять.
— Он просто жалеет, что я появилась на свет, мама. Ему кажется, что причина всех его неудач во мне.
— Ничего подобного.
— И пусть не думает, что он за меня в ответе, — сказала она, захлебываясь слезами, — тогда у него будет одной причиной меньше чувствовать себя виноватым. Если он вообще способен на это.
— Даже очень способен, Люси.
— Еще бы! — сказала Люси. — Ведь если кто тут и виноват, так только он.
Мать выбежала из комнаты, и через двадцать минут в дверь постучался папа Уилл. Он был в старой рабочей куртке, в руке держал фуражку. Края фуражки потемнели от растаявшего снега.
— Привет. Я слышал, кто-то меня спрашивал.
— Здравствуй.
— Ну и голос у тебя, дружок, как будто ты замерзла насмерть и теперь только-только отогреваешься. Посмотрела бы ты, что творится снаружи, какой ветер. Тогда бы ты поняла, как приятно поболеть, понежиться в постельке.
Она не ответила.
— А как теперь желудок, в порядке?
— Да.
Он придвинул стул к ее кровати.
— Может, еще горчичников? Берта позвонила к Эрвинам, и на обратном пути я купил целый пакет. Так что только дай команду.
Она отвернулась и уставилась в стену.
— Что с тобой, Люси? Хочешь, позовем доктора Эглунда? Я уже предлагал Майре… — Дедушка подтянул стул к самой кровати. — Люси, он так изменился, я просто не видел ничего подобного, — начал он мягко. — Ни капли, ни единой капли, детка. А за тебя стоит просто горой. Ты назначила свадьбу, и он ни слова против. Да и все мы за, лишь бы вы с Роем были счастливы.
— Позови маму.
— Тебе опять плохо? Может, все-таки вызвать доктора?
— Я хочу маму! Маму, а не доктора!
Когда дверь снова открылась, Люси все еще глядела в стенку.
— Майра, — сказал отец, — сядь вот здесь. Сядь, я сказал.
— Я села.
— Ну хватит, Люси. Поворачивайся. — Он подошел к кровати. — Повернись, говорю.
— Люси, — взмолилась мать, — взгляни же сюда, ну, пожалуйста.
— Нечего мне смотреть на его начищенные ботинки, на то, как он переродился, и на его волевой подбородок. Нечего мне смотреть на его галстук, да и на него самого!..
— Люси…
— Помолчи, Майра. Если в такой момент она хочет вести себя как двухлетний младенец, — пусть ее.
— Кому бы говорить о младенцах, — прошептала Люси.
— Послушай-ка, барышня, можешь огрызаться сколько влезет, меня это не задевает. Молодежь в твоем возрасте нахальная и самоуверенная, так было и, видно, так будет. Особенно нынешнее поколение. Ты просто выслушай меня — вот и все, а если тебе стыдно глядеть мне в глаза…
— Это мне-то стыдно! — отозвалась Люси, но не шелохнулась.
— Так ты поедешь к тете Вере или нет?
— Я даже не знакома с твоей тетей Верой.
— Я у тебя не о том спрашиваю.
— Как я могу поехать одна к кому-то, с кем я даже не знакома, да и чего ради? Чтобы обманывать там соседей?
— Но их никто не будет обманывать, — сказала мать.
— Что же им скажут, мама? Правду?
— Что-нибудь да скажут, — ответил отец. — Мол, муж служит в армии. За границей.
— Ну, на этот счет ты мастер, что и говорить. Но я предпочитаю правду!
— Тогда, — сказал он, — что же ты будешь делать, коли ты забеременела, да еще от человека, которого — как мама мне сказала — ты на дух не переносишь?
Она повернулась так резко, словно собиралась броситься на него.
— Я не стыжусь. Перед тобой мне нечего стыдиться!
— Осторожно, прикуси-ка язык! Я ведь могу задать тебе трепку, не погляжу, что ты такая боевая.
— Люси, — вступила мать, — если тебе не хочется ехать к тете Вере, тогда чего же ты хочешь? Скажи нам.
— Вы ведь мои родители. Вам всегда до смерти хотелось быть настоящими родителями…
— Итак, — сказал отец, поворачиваясь к ней, — если ты хочешь выйти за этого Роя Бассарта, а мы думали, что так оно есть вплоть до сегодняшнего дня, и поэтому поддерживали тебя — это одно. Но я говорю совсем о другом. Что он из себя представляет, я раскусил, и чем меньше о нем говорить, тем лучше. Я и так все понимаю, и нечего повышать голос. Он старше тебя, отслужил в армии и решил, что может воспользоваться неопытностью семнадцатилетней школьницы. Так оно и вышло. Но им пускай занимается его собственный отец, Люси, его папаша, большая шишка, великий педагог, пусть он попробует вдолбить что-нибудь своему сыночку. Да, его папаша дерет нос, думает, он лучше других, но, сдается мне, сынок ему еще устроит сюрприз. Я же думаю только о тебе, Люси, и о том, что сейчас для тебя важнее всего. Ты ведь понимаешь; меня заботит твоя учеба — ты же всегда мечтала о колледже, правда? И теперь вопрос стоит так — это все еще остается твоей мечтой или нет?
Люси не удостоила его ответом.
— Хорошо, — сказал он, — остается считать, что ты все еще хочешь учиться. Пойдем дальше. Итак, я готов сделать все, что в моих силах, лишь бы твоя мечта сбылась… Ты слушаешь меня? Все, чтобы твоя мечта сбылась, понимаешь? Потому что я не хочу, чтобы этот так называемый ветеран, — а я бы ему с удовольствием свернул шею, — взял и разбил твою мечту раз навсегда… Да, все, — продолжал он, — даже то, что обычно не делают и что некоторые сочли бы недопустимым. — Он подошел поближе к кровати, чтобы его не могли услышать из соседней комнаты. — А теперь, прежде чем я стану продолжать, скажи, ты догадываешься, что я имею в виду?
— Ты бросишь пить — ты это имел в виду? Виски тут совсем ни при чем. Дело не в виски.