Читаем без скачивания Дьявол Сент-Круа - Станислас-Андре Стееман

— Вам не холодно? — спросил он.

— Я умираю от жары, — ответила Эдме.

— Вас не испугает небольшая прогулся по саду?

— Нет, конечно… Но почему бы вам не предложить ее вашей невесте?

— Нет, — жестко ответил он. — У нас с ней еще будет много возможностей прогуляться ночью, тогда как… Вы не можете мне отказать!

— Но я и не отказываю! Я бы только хотела, чтобы вы принесли мой мех из гардеробной.

— Бегу… Я вернусь через секунду.

Задумавшись, Эдме прислонилась к створке застекленной двери. Почему бы ей не принять предложение Юбера? Обаятельный юноша, приятный в обращении… А какой превосходный танцор! Кроме того, разве он не был здесь единственным молодым человеком, которого она не впервые встретила этим вечером? Все остальные ей незнакомы. Она раскаивалась, что устроила в последний момент приглашение Оливье Маскаре. «Может быть, ему это доставит удовольствие, — думала она еще утром в церкви. — Ему, лишенному всех развлечений… Впрочем, как и я сама!» Выходя из церкви, она подошла к группе, образованной г-жой Прего, Бертильдой, Ивонной и Юбером, и дала им понять, что учитель будет очень тронут приглашением, «Этот молодой человек из прекрасной семьи, — сочла она своим долгом добавить, — и, верьте мне, совсем не так необщителен, как кажется…» Юбер улыбнулся, на его лице ясно читалось: «В любом случае, такой соперник не опасен…», и, так как Маскаре как раз проходил мимо, передал ему от имени тети приглашение на вечер. Учитель, застигнутый врасплох, невнятно пробормотал нечто нечленораздельное и скрылся.

Не увидев его среди гостей, Эдме была уязвлена.

«Невежа! — повторяла она про себя. — Не прийти! Это он мне наносит обиду!»

Она вдруг почувствовала по отношению к нему холодную ярость. Она его ненавидит, да, ненавидит! До чего же он смешон в своем бордовом костюме, воротничке с заломившимися уголками и гранатном галстуке. И в его возрасте носить башмаки на пуговицах!

— Вот ваше пальто, — сказал Юбер. — Да, я предпочел принести пальто, чтобы вы не замерзли…

— Спасибо.

Он накинул его девушке на плечи:

— Идемте…

Они выскользнули через приоткрытую дверь, и гравий центральной аллеи заскрипел под их шагами.

— Сверните направо, — подсказал Юбер. — На эту дорожку. Она ведет к старой деревянной скамье. Мы можем сесть рядом и считать звезды… Я никогда не умел считать их в одиночку.

Эдме покачала головой:

— Жаль, но должна вам отказать! Я боюсь замерзнуть, сидя в такую ночь… Ведь подсчет звезд требует длительного наблюдения, не так ли?.. Лучше погуляем.

— Как хотите, — ответил Юбер. — Жаль, — добавил он, — мне бы хотелось подольше поболтать с вами… Вы мне так нравитесь!

Эдме тихонько рассмеялась:

— Надеюсь, меньше, чем Бертильда?

— Больше… Бертильда мне не нравится.

— Тогда зачем вы на ней женитесь?

— Потому что она богата… Вы понимаете?

— Да, — сказала Эдме. — Это не очень порядочно.

Она шла, опустив голову и следя глазами за тем, как светлые носки ее маленьких атласных туфелек по очереди мелькают на черной земле. Она почувствовала, что Юбер склонился к ней.

— Не будьте беспощадны! — глухо произнес он. — Мне в игре всегда идет плохая карта. Я загнан в тупик, у меня ни гроша, Бертильда — моя единственная соломинка… Но люблю я вас!

Они прошли в глубь сада, между зарослей рододендрона и группой небольших елочек, пропитавших ночь запахом смолы.

Юбер взял в ладони руку Эдме.

— С первого дня, как я вас встретил, вы знаете, я полюбил вас. И сегодня… Сегодня, клянусь, для меня невозможно счастье без вас. Маленький лучик…

Эдме резко отдернула руку. Как хорошо он сказал: «Маленький лучик!»

— Только от вас зависит, — снова заговорил молодой человек прерывающимся голосом, — навсегда осветить мой путь. Моя любовь к вам, Эдме, — единственное светлое чувство за мою жизнь… Вы не понимаете меня!..

— Я не очень хорошо понимаю! — слегка дрожащим голосом отозвалась Эдме. — Вы утверждаете, что любите меня, а обручаетесь с другой… Все в один вечер… Где же правда?

— В моем сердце… — прошептал Юбер.

Он подошел еще ближе:

— …которое бьется только ради вас.

Он вновь завладел ее рукой, и так как она пыталась высвободить ее, взмолился:

— Нет, оставьте! Неужели вы не можете проявить немножко доброты, чтобы понять, что со мной происходит?

— Но, если вы любите меня, как говорите, что вы собираетесь… что вы собираетесь делать?

На минуту воцарилась тревожная тишина.

— Женюсь на ней, — ответил он. — Так надо.

И заключил:

— Остальное зависит от вас.

— То есть…

Голос девушки стал тише:

— …вы мне предлагаете…

Но слова не шли с языка. Она сделала усилие:

— Уточните ваши намерения… если посмеете!..

— Конечно! — страстно воскликнул Юбер.

И, прежде чем Эдме опомнилась, схватил ее за плечи, сжал в объятиях, привлек к себе.

Она отбивалась с криком:

— Пустите меня!..

— Почему? — настаивал он, приближая свое лицо к ее.

Почувствовав его дыхание на своей шее, она в отчаянии жалобно крикнула:

— Пустите меня! Пустите!.. Это нечестно!..

Он лишь рассмеялся, сознавая свою силу, свою власть:

— Почему?.. Это не так уж страшно, один поцелуй…

— Я не хочу! — повторяла Эдме с какой-то яростью. — Отпустите меня! Отпустите!..

Она ударила его ногой.

— Ах! Да пустите же! Я хочу…

Девушка задохнулась от рыдания:

— Я хочу, чтобы мой первый поцелуй достался человеку, которого я полюблю!..

— Значит, мне!.. — заявил Юбер Пеллериан.

И он склонился к ее лицу, но не успел прикоснуться к ней — какая-то грозная сила подхватила его и отбросила. Спустя мгновение он уже лежал на земле, уткнувшись в холодную траву.

Внезапно получив свободу, Эдме покачнулась и сделала шаг назад. Колени ее подгибались, и она бы упала, если бы чья-то рука не поддержала ее.

Эдме подняла глаза.

— Вы! Что вы здесь делаете?!

— Меня пригласили, — ответил учитель Маскаре.

— Да… но я вас выкину вон! — Юбер Пеллериан вскочил одним прыжком. Угрожая, он подошел вплотную к учителю.

— О! Однако, не подеретесь же вы? — вскрикнула Эдме.

— Каналья! — скрежетал зубами Юбер. — Я сейчас…

— Не трогайте его! — умоляла девушка. — Он меня защищал, он…

Пеллериан грубо отстранил ее.

— Грязный тип! — крикнул он.

И дважды изо всех сил ударил учителя по лицу.

И тогда на глазах у Эдме произошло потрясающее преображение учителя Маскаре. Испустив что-то вроде яростного вопля, он сорвал очки. Лицо его исказилось, плечи словно раздались. На мгновение он замер, выросший, высвободивший скрытую силу, потом бросился…

Перепуганная девушка спрятала лицо в ладонях. Она слышала возле себя смешавшееся сдавленное дыхание двух мужчин, дерущихся… за нее. Их короткие напряженные возгласы, звук ударов — за нее! за нее! — заставляли ее дрожать с головы до ног. Вдруг она открыла глаза, увидела звезду, скользящую по небу, и загадала желание.

— Эдме…

Она разом обернулась, обезумев от радости.

Ее желание исполнилось.

— Идемте. Вам надо покинуть этот дом… немедленно…

— Да, да, — согласилась она. — Но…

— Идемте. Я провожу вас до… до вашего дома…

Она отступила, спрятав за спину руку, которую он собирался взять.

— Минутку! Не двигайтесь, Оливье… Дайте мне посмотреть на вас!.. Без воротничка, без очков вы неотразимы, вы… другой человек!..

Она смело приблизилась к нему, встала на цыпочки, обвила руками его шею:

— И отныне, не правда ли, дорогой, больше никаких воротничков с загнутыми уголками?.. Никогда!.. Никогда!

XIX. Знаки смерти

Со свертком под мышкой Гвидо вышел из первого фургона, где спали его жена и дети. Кинув быстрый взгляд по сторонам, он торопливо пошел ко второму фургону…

В этот ночной час спала вся деревенская природа. Две повозки на краю оврага рядом с еловым лесом походили издали на игрушки, забытые ребенком. Даже лошадь стояла неподвижно, как лошадка из папье-маше, все детали лишь дополняли сходство, и, когда Гвидо зажег керосиновую лампу, окна фургона засветились, словно заклеенные красной бумагой.

С лампой в руке цыган запер дверь и, надолго замерев, прислушался к звукам ночи.

Успокоившись, он поставил лампу на стол рядом с принесенным свертком. Вынув из кармана старые никелевые часы — огромную луковицу с медными стрелками, — которые служили многим поколениям, Гвидо проворчал что-то и развернул сверток…

Если бы кто-нибудь проскользнул в фургон вслед за цыганом, он бы не сразу понял, что скрывалось под оберточной бумагой. А поняв, наконец, воображаемый зритель не смог бы сдержать отвращения: существуют еще чувствительные натуры, которые, будьте уверены, с трудом переносят вид дохлой кошки. Тем более что эта кошка явно умерла не своей смертью. Совершив ошибку, она покинула ради какой-то случайной эскапады обычное поле действий и попала в смертоносные руки, вцепившиеся в ее грязно-белую шерсть и стянувшие веревку на ее шее. Однако дело было не в том, что Гвидо, совершивший это не имеющее оправдания по человеческим законам убийство, питал особую ненависть к кошачьему роду. Нет, просто у него были свои планы, а для их осуществления ему требовалась кошка, кошачий труп.