Читаем без скачивания Совершенные лжесвидетельства - Юлия Михайловна Кокошко

82. Мой звездный пирог с кетой и редкой капустой… носит звание — адмиральский пирог, я караулю его зрелость… поищете ему место в вашем фильме?

89. А вот дева красоты — не только розы, но и темных цветений, рвется трудиться. И сейчас прожует сигарету и заметет с подоконника — опавшие широкие дубравы. Зритель не виноват, что это — труды лауреата. Не пачкайте ему кадр.

91. А чайник, черный красавец? Чуть впрягся в розетку — и уже буря. Не чайник, но «Мерседес»!

92. И вздувшегося черного красавца — вон. Диззи Гиллеспи.

94. Кирочка, не лучше все же вы, а не ваша автор? Мы беседуем с известным режиссером, ведь сразу впечатление растет?

97. Mon ami, ставьте вашу камеру против лауреата, а остальное ассистент — с рук.

98. Кира Львовна, а у нашей гордости куски изо рта не падают? Может, лучше — почетный стул почетного… а оскверненная временем говорящая голова — не вырвется из кабинета, из прославления отечества… Потому все не смеют мешать, предлагая — шепоты и свисты, и половину их обкатанной насыпухи мы не пишем: не слышим. Жалко, но не трагедия. Я не ошибаюсь, что главное в кино — картинка? Снимем старца, но не в адмиральском пироге… К черту — разложение плоти.

100. Вы позволите мне определиться справа от папули? Собирается диалог, а у меня… кстати, я художница… почти отрезано левое ухо. Дар глухоты — не от детской феи, левши, но от детской простуды. Конечно, я знаю, что скажет папуля… то есть примерно…

103. Ваши помощники, они воссядут с нами за пиршество? И кожаная автор, правда, заведена — без конца курить… и ваш жующий мальчик в бархатных, рано полысевших штанах? А угловому в наушниках и восточных косах проводов мы вышлем блюдо… и двое мозоленогих — с железными ящиками… Вас должно быть так много?

104. Мой жующий ассистент, лысый в причинах, нужен на нашей стороне. Хождение камеры и кассет и подснять — не первой важности… и не дай ему бог сделать мне «салат». А осветителей лучше не вязать со столом белых голов. Приемную комиссию в Госкино озадачит облик некоторых лауреатских гостей. Подвинь-ка этот «марс» на меня… еще, еще…

107. А тот, назвавшийся — директор вашей картины, у всего есть директор? Директор окна и директор простенка с картиной… Телом не узок, но глаз сорвал острый — как от первого отдела, и гуляет, не видя хозяев, но излучает чуткость — к вещам… В прихожей дал посидеть на себе новой шляпе Теодора… полагая, что тамошнее зеркало не транслирует… А в моей комнате я выложила папулины награды, вдруг вы хотите снять? И ваш импресарио с одушевлением завесил на своем полустертом плече меж заклепок — орден Ленина, а после — Звезду соцтруда…

111. Да, Кирочка, почему мы не хотим, чтобы ваша кожаная автор задавала вопросы? Она уже нападала на каждую из нас — даже на детей! Из бесцеремонных сторон и меняя стили — знаем ли мы, что Теодор подмахивал письма против диссидентов и неугодных писателей?

112. Во-первых, одно-другое письмо. Только она все знает? И что за великие гонения — с одной его подписи?

115. Вдруг ваша автор с радугой в голове спросит прямо у папули — в минуту съемки? Ищет драматического эффекта!

116. Это же не прямое, оно же — эфирное, а большой экран! Кира Львовна может состричь — все… художественно неправомерное.

117. Но терзать одного из старейших и благороднейших мира?! Самого сердобольного — к нам… И дождалась, когда он стал совсем больным! Если не Теодор, мы были бы — мусор, дождевые грибы, завитки воздуха…

118. Он уже спас нас, он не может спасать — всех! Того, кто спасает всех, зовут иначе.

119. Разве он о чем-то боялся? Подобравший — семейство английского шпиона…

120. Но теперь лауреат, а тогда — много ли терять, кроме своего ничего?

121. Кроме эфира? Воды, земли… оставив себе — камень, штука.

124. Почему он подписывал? Ну так его попросил академик К, забывший себя подвижник, кто слепил науку собственными руками! За что ему отказать? И не смешите меня, такого благородного Теодора уже ничто не запятнает.

126. И кто-то, Кирочка Львовна, наговорил ей невообразимое: будто блестящий молодой человек Теодор женился на маме не просто так… А я тебе говорю: он тогда не был понятым!

127. А я говорю: был.

129. Когда наш настоящий папа, можете называть его в вашем фильме — Иов, кто вечером тридцать восьмого, вы помните, потерял и возлюбленную жену, и деточек своих, и кров с падающими каплями в углах окон, и индустриальный город, полный гудками и началами весны… Жизнь — да, но с последней рано или не очень плошают все. Но так ничего и не получил назад…

130. По вере его, нет?

134. Что вы внезапно приставили к моему лицу? Вы Мне угрожаете?

136. Это экспонометр. Он не заряжен.

139. Мы с Кирой, ami, пролистнули семейные фотообразы упокоившейся жены. Ничего от Марлен Дитрих, ни даже — от Любочки Петровны Орловой… На днях кричу в аппарат столичному редактору: высылаю к вам стихи и презент — с оказией именем Додя Шур… И, чтобы не проморгать дарителя, оттуда задают престранный вопрос: как выглядит — Давид Шур, сын Соломона? Да вот так и выглядит!» Посему не пытай меня о сдаче с арестованного профессора — о его возрастной мещанской жене плюс три места живого груза: эти детки, не умолкающие — до сих пор. Не живописна и не скульптурна. А в последней инистой старухе — и того безнадежнее… Аспирант же, впоследствии лауреат, от золотой молодежи. Не знаю, как в научных открытиях, но — в экстерьере…

141. Будто вместе с нами он удочерил и папину диссертацию, уже готовую, которую папа не успел… и все папино — не опубликованное, но гениальное.

143. Самая извращенная и низменная… История по завистникам, они — у каждого большого ученого, и у Теодора…

145. Будто мама так расплатилась с ним — за наше счастливое детство, разве не гадость, не подлейшая… Бывает трагический крен, надлом, ползун, не дающий поверить — честнейшему… Так это совсем не тот случай! Здесь благодарно верят все! И важнее всего — мы. От лица папы.

147. В конце концов… что значат многоэтажные строчки, слившиеся цифры, кто-то не видел эти буквы и цифры? Если дело — о первой и последней жизни его детей! Вы думаете, какой-нибудь отец начал бы спесивиться — и не отдал все свои труды за благоденствие трех беспомощных созданий в количестве прелестных — сразу три?