Читаем без скачивания Ричард Длинные Руки – паладин Господа - Гай Орловский

— Что ж, идите, сэр Ричард. Отпускаю.

— Спасибо, — ответил я саркастически. — Хотя я не нуждаюсь в ваших разрешениях.

— Идите, — повторил он надменно. — А я выполню свой долг перед Зорром.

Я повернулся и пошел прочь. Когда обернулся, его на поляне уже не было. Между деревьями мелькнули лохмотья роскошного плаща. Звучно хрустели на земле ветки, будто по ним шагала статуя командора. Я понаблюдал чуть, еще дважды между деревьями показалась тень, затем сопение утихло, удалился и растаял даже треск веток под грузным телом.

— Чтоб ты сдох по дороге, — сказал я искренне. — Чтоб ты утоп в самом грязном болоте, жирная скотина!

Глава 7

Я прошел еще несколько шагов, но тревожное чувство разрасталось, в мозгу засела заноза, пока не сообразил, что же здесь не так. Ругнувшись, я развернулся и почти побежал следом. Хотя свет сквозь кроны пробивается сильный, но где деревья стоят плотно, там ть глаза выколи. Я натыкался на острые сучья, больно уколол бок, там защемило, будто ткнули горячим железом.

Гендельсон ломился сквозь кусты, как тупой лось, хотя в стороне чистые места для прохода. Ножны тяжелого меча беспощадно колотили его по ногам. Он вздрогнул и даже вскрикнул, когда моя фигура появилась в двух шагах.

— Куда прешь? — сказал я подозрительно. — К Карлу?

Он дышал часто, лицо перепачкано, это слезы смешались с грязью, голос вибрировал, как натянутая паутина:

— По… почему?

— В той стороне войска Карла, — сказал я грубо. — Ты ж сказал, что пойдешь в Кернель?

— Ну, я и иду…

— Кернель отсюда на юго-востоке!

Он посмотрел на меня зло, в глазах метнулся страх, ненависть и нечто еще, чему я не мог дать определение.

— Но разве там не юго-восток?

— Юг вон там! — заорал я. — Даже ребенок знает, где юг, где север, стоит посмотреть, с какой стороны на дереве мох!.. Вот деревья — вот!.. И мох на каждом дереве!

Он молча повернул и пошел в другую сторону. Теперь на юго-восток. Ломился по-прежнему, как тупой лось, которому в лом обойти рядом по тропке. Я остался, Гендельсон исчез за деревьями, хруст веток затих. Я повернулся в сторону севера — там Зорр, там Лавиния, там мое счастье, моя жизнь, мое все… сделал шаг, потом еще и еще. Каждый шаг давался все труднее, словно передо мной возникла плотная воздушная подушка. Или же воздух сгустился до плотности воды.

Да какого черта я терзаюсь? Это ничтожество в своей тупой гордыне прет в сторону Кернеля, как оно считает. Его сожрут дикие звери этой же ночью. А если чудом уцелеет, то все равно напорется на людей Карла, на оборотней, его либо укусят змеи, либо утонет в болоте либо… либо еще как-то, но он не переживет сегодняшнюю ночь, это точно…

Деревья мелькали по обе стороны, я бежал сравнительно легко, правая рука постепенно отошла, я уже мог сжимать и разжимать пальцы. Но деревья, как сообразил не сразу, мелькают в другую сторону, это проснулась моя дурость, что-то накаркала в оба уха, наябедничала, и вот я…

Впереди показалась уныло бредущая фигура. Человек брел, волоча ноги. Его раскачивало, он всхлипывал, что-то бормотал, на ходу хватался за деревья, отталкивался и брел дальше.

— Стой, дурак! — сказал я.

Он испуганно обернулся. Рука дернулась не к мечу, а к лицу, словно я был волком, что прыгнул на его жирное горло.

— Стой, — повторил я. — Самая большая дурость — идти ночью. Еще дивно, что не напоролся на волчью стаю!.. Надо развести костер. Переждать. Утром, когда по-настоящему рассветет, и двигаться.

Его раскачивало все сильнее, по лицу сползали крупные мутные капли, а на лбу с готовностью выступали новые и новые. Глаза посмотрели на меня почти невидяще. Он вытер дрожащей ладонью лицо, что сделало его похожим на коммандос в джунглях Вьетнама, прошептал:

— Костер?.. Я могу и без костра.

Ноги подломились, он сполз по стволу дерева на землю. Дыхание из жирной груди вырывалось с хрипами, стонами, клекотом.

— Без костра? — поинтересовался я все еще зло. — Такой храбрый?

— Это… — ответил он едва слышно, — дело… слуг… ляди…

Я хмыкнул:

— Это дело мужчин!

Он кое-как встал на колени и молился, часто крестясь, даже не крестясь, а налагая на себя крестное знамение, а то и вовсе осеняя себя знаком животворящего и чудодейственного креста. Я фыркнул, по мне все эти биения лбом в землю оскорбляют бога больше, чем мое откровенное неприятие его власти. Неужели этим придуркам кажется, что богу приятно быть владыкой рабов?

Я собирал сухие щепки, мох, сдирал бересту, потом долго искал среди камней подходящие, стукал ими один о другой, пробуя на предмет искр. Все это время придурок тыкался жирной мордой в землю, как только пузо не раздавит, осенял себя размашистыми взмахами и возглашал хвалу и снова хвалу, будто богу совсем не хрена делать, кроме как спасать этого свиноморда.

Я начал сооружать щепки и бересту шалашиком, так мы делали в турпоходах и на вылазках, запоздало сообразил, что, по его мнению, я как раз и веду себя каки его слуга, его челядин. Разозлился так, что едва не въехал кулаком в жирную потную морду, снова захотелось встать и уйти, пусть это ничтожество само тащится в свой Кернель.

Он наконец обернулся в мою сторону. Я думал предложит помощь, однако он проскрипел недовольно:

— Сэр Ричард, вы не вознесли хвалу Всевышнему!

— Ага, — буркнул я.

— Это кощунственно…

— Есть молитва делом, — отрезал я. — Она доходит еще быстрее! Кстати, она богу куда приятнее.

Он поморщился.

— Неисповедима пути господа! И не вам о них судить.

— Просто бог не лох, — ответил я еще злее. Камни стучали один о другой, один раз я ухитрился стукнуть по пальцу, да еще со всей дури, там показалась темная кровь. — Бог правду видит…

Он отвернулся и продолжал молиться еще громче, пугая на окрестных деревьях птиц, белок и прочие спящие существа. Я зло колотил камнем о камень, искры летели частые, густые, но поджигать мох не желали, да и летят как-то криво, ни одна не попала в нужное место, заразы…

Я пересел, стук камней разносился по всему лесу. Если костер не разгорится до того, как нас услышат волки… или медведи… или еще какая-нибудь лесная зверюга…

Из пучка мха, что лежит совсем в сторонке, показалась тонкая белесая струйка. Я поспешно перенес ее в приготовленную кучу, раздул искорку, обложил берестой, подул еще, нежно-нежно, ибо огонь как любовь: слабый ветер раздувает в пламя, а сильный гасит…

Гендельсон закончил молитву, как раз когда костер полыхал вовсю. Я подбросил сухих веток, на остальные сел, чтобы не простудить задницу.