Читаем без скачивания Провокатор - Вячеслав Шалыгин

— Не умничай, да? — Колян оглянулся. — Там, на берегу, кусок трубы валяется, только как его притащить?

— Я принесу, — вызвался Грин.

— Куда с добром! Стреляешь ты классно, видел в тире, но железо тягать не по тебе. И Боб не допрет. А если я пойду, вдвоем не удержите.

— Привет, бойцы, о чем грустим? — донеслось из темноты.

— Пароль! — грозно потребовал Колян.

— А то что, стрельнешь? — Невидимый в темноте человек усмехнулся. — А дверь кто будет держать, пока ты стреляешь?

— Учитель, ты?

— Да, Колян, я. А пароль сегодня «Абакан».

— Это вчерашний, — возразил Колян. — На время посмотри, полпервого скоро.

— Тогда не в курсе, я только с задания. Так что у вас тут за игры?

— Какие игры! — возмутился Боб. — Чем подпереть принеси! Там… труба.

Учитель скрылся в темных зарослях, минуту где-то пропадал и вернулся с обрезком здоровенной трубы. Грину такую бы действительно не утащить. Бойцы надежно подперли дверь и сдали назад, готовясь на всякий случай к бою.

— Ну, так что, очкарик? — утирая со лба пот, спросил Колян. — Рассказывай.

— Караул вызвал? — спросил Грин.

— Само собой. Но пока примчатся, время есть. Хочется разобраться, кого караулу в наручниках сдавать, тебя или тех, в штольне.

— Никого не получится сдать. — Фил помассировал ноющее запястье. — Меня не за что, а тех, наверное, уже и след простыл.

— А кого тех-то? — спросил Боб. — Змеевиков, что ли?

— Своих, похоже.

— Своих?! — Колян присвистнул. — Надо же! А ты ничего не путаешь? А ну, карманы покажи. Может, ты спер чего, и тебя охрана догоняла?

Боец направил на Грина оружие.

— Обыщи. — Грин поднял руки.

— Боб, обыщи, — приказал Колян.

— Ножик, пропуск и курево, — быстро обшарив карманы Грина, сказал Боб. — Брелок еще… не работает. Больше ничего, даже телефона нет.

Колян немного расслабился, но оружия не опустил.

— Ты Грин, да? — вдруг спросил Учитель.

— Он самый. — Филипп опустил руки. — Давайте покурим, а, мужики?

— На посту нельзя. — Колян помотал головой.

— Ладно, и я не буду. — Грин вздохнул. — Чтоб не дразнить. А ты откуда меня знаешь? — Он обернулся к Учителю.

— Откуда и все. — Боец пожал плечами. — В прошлом году я тебе полторы штуки в тире проиграл. На последнем этапе ты меня срезал. До сих пор не понимаю, как такой… как ты этому научился?

— Как-то так. — Грин неопределенно помахал рукой. — Если честно, долго не получалось, чуть не лопнул от злости. Но не зря время потратил, как выясняется.

— Все равно не въезжаю, — заявил тугодум Боб. — Почему свои-то в тебя палили?

— А я, кажется, догадываюсь, — сказал Учитель. — У меня сегодня похожая фигня приключилась. Стреляли не свои, но корректировал кто-то из людей. Еле ноги унес.

— Во, дела! — удивился Колян. — Один, что ли, ушел? А остальные?

— Пока не знаю.

— Мы знаем, Учитель. — На полянке перед дверью в штольню появился офицер и с ним десяток бойцов караула. — С возвращением.

— Спасибо. — Учитель встал и недоверчиво взглянул на офицера.

Недоверие во взгляде бойца, как выяснилось, было вполне оправданным.

— Обоих под конвой, — приказал начальник караула солдатам, а затем смерил взглядом Учителя и Грина. — Ведите себя прилично, ОК?

— Ес итыз, — спокойно ответил Грин.

— Чего там, — буркнул Учитель, сдавая оружие конвоирам. — Не впервой.

— А штольню… — заикнулся Колян. — Там же… эти… стрелки.

— Не наш уровень допуска, — ответил офицер. — Там уже особисты работают.

— Особисты? — У Грина внутри что-то кольнуло. Будто бы зародилась какая-то скверная догадка.

— Да, контрразведчики, если вам так понятнее.

— И что, успешно работают?

— А это они сами вам расскажут через полчасика. Когда сдадим вас обоих им с рук на руки.

Вряд ли кому-то придет в голову поставить под сомнение необходимость и важность такого подразделения, как военная контрразведка. Однако, думая одно, говорят все другое. Называют особистов дармоедами, перестраховщиками и злыднями. Почему? Традиция, наверное. Раньше Грину не приходилось сталкиваться с этой категорией военных напрямую, и он не особенно задумывался, откуда пошла эта странная традиция.

Обществу нужны изгои, считал Грин, без них очень трудно понять, что такое хорошо и что такое плохо. На каждом уровне, в каждом слое общества изгои свои, но они обязательно существуют. Среди бойцов — это те, кто постоянно тянет подразделение назад: хиляки, мазилы, неряхи, короче — вечные залетчики. Среди офицеров — это туповатые подхалимы или, наоборот, чересчур хитрые прохиндеи. Среди мобилизованных — амбициозные чиновники, особенно из бывших федералов, до сих пор хранящие свой прежний гонор как зеницу ока. Среди мирного населения (по классификации Сопротивления — инертного) — это «белые повязки»: ренегаты, служащие в марионеточных органах власти. Среди самих ренегатов — «именная» когорта прихлебателей. То есть предатели, получившие за особые заслуги от серпиенсов персональные позывные на языке хозяев. Не «эй, человек», а какой-нибудь Питон, или Питон-2, или Жаба-66.

Так вот, возвращаясь к армии Сопротивления, общими изгоями для всех, от солдат до штаба, всегда были и будут особисты. Их нередко хвалят, зачастую даже искренне, если им удается поймать настоящего шпиона или пресечь какую-нибудь провокацию врага. Их побаиваются даже честные воины, так, на всякий случай. Им почти никто не перечит, им оказывают содействие (если потребуют), им всячески демонстрируют уважение, но…

В действительности их никто не уважает и не любит, несмотря на все их успехи и достоинства. Потому что контрразведка сражается не на реальном фронте, а на невидимом. И относительно обычного фронта она стоит не лицом к врагу, а спиной. А лицом она повернута к своим и вынуждена подозревать этих своих в измене. Всех подряд. Ну, и кому это приятно? Только убежденным мазохистам, коих мало.

Вот почему и укоренилась традиция хаять особистов вслух, не любить их в душе, но разумом понимать, что без них никуда. Раньше Грин обо всем этом только догадывался, но теперь он знал это наверняка. По собственному опыту.

Два часа, проведенные в камере, неспешная беседа с Учителем, кстати сказать, бойцом из группы Воронцова, то есть с будущим коллегой Вики (если его выпустят), весомые реплики еще троих сокамерников, и Филипп составил для себя примерную картину взаимоотношений армии, и Особого отдела в целом, и разведки и контрразведки в частности. Картина получалась абстрактная (слишком уж много в ней было личного, а у каждого ведь правда своя), но яркая. Впрочем, она мало отличалась от гражданских картин на ту же тему. В этом Грина убедил Учитель, который в прошлом был участковым милиционером. Вместо особистов на тех картинах рисовались менты, а вместо подозреваемых в шпионаже — подозреваемые в уголовных преступлениях. Вторые не любили первых и агитировали за свою позицию простых граждан. И граждане «велись», хотя не все. В основном — поклонники шансона. Сам Учитель, правда, на той картине рисовался в стане обидчиков, а не обиженных и угнетенных, но это лишь добавляло его мнению весомости. Побывал и тем, и другим, выходит, знает человек, о чем говорит.

В общем, когда дверь камеры открылась и Грина попросили на выход с вещами, Филипп был уже достаточно подготовлен к встрече с мучителями, которые сейчас посадят его на табуретку, направят в глаза яркую лампу и начнут допрашивать, периодически избивая толстым томом «Комментариев к Уголовному кодексу».

К счастью, до этого дело так и не дошло. Оно вообще ни до чего не дошло. Прямо за порогом камеры Грина мягко взял под руку вежливый молодой мужчина среднего роста, «типичной» внешности, в форме без знаков отличия. Он кивком отпустил надзирателей и повел Филиппа к выходу из режимной зоны. Молча и, как говорится, без шума, без пыли.

Только когда тюремный отсек остался позади, а впереди открылся вольный простор тоннеля, ведущего к станции метро, мужчина отпустил Грина и расщедрился на комментарий:

— Капитан Рабинович, контрразведка. Уполномочен принести вам извинения за это задержание и проводить к месту проживания. Во избежание, так сказать, новых инцидентов.

— Премного благодарен. — Грин удивленно взглянул на капитана. — И что, это все?

— Вы хотите, чтобы я подежурил у вашей двери до утра?

— Я имел в виду… происшествие. Вы не будете расспрашивать, что произошло?

— Мы не расспрашиваем, а допрашиваем, Филипп Андреевич. — Рабинович снисходительно посмотрел на Грина. — Но если это вас волнует, отвечу. Это не в моей компетенции. Утром за вами придет посыльный и проводит лично к начальнику Особого отдела.

— Какая честь. — Грин усмехнулся. — А для вас я, значит, не по Сеньке шапка?