Читаем без скачивания Душехранитель - Сергей Гомонов

Будь Ал слабее, то его тяготило бы разобщение с близкими людьми. Но молодой ученый ушел в работу и старался не думать ни о чем постороннем. Возможно, все выправится само. Иногда лучше не влиять, чтобы не испортить положение вещей окончательно…

Расследование по делу пропадающих в джунглях людей и находимых трупах затягивалось. Гвардия Дрэяна проявляла себя очень нерасторопно, а сам командир оправдывался тем, что у них и без того много забот. Сказывалось и покровительство Ормоны, которой мало кто осмеливался перечить. Она сообщила, что лично займется этим вопросом, однако после ранения мужа ей стало не до курирования сыскных работ. Сетен посмеивался: «А живые кула-орийцы кушать хотят? Что ж, тогда слушайте атме Ормону и делайте так, как говорит она!»

И потому Ал, Солондан и отец Танрэй целыми днями пропадали на своем предприятии, а Кула-Ори пользовался плодами их работы. Но тень от крыльев Страха по-прежнему падала на новый город, и никто не чувствовал себя в безопасности. Боялись не диких зверей, которых развивающееся производство и цивилизаторы отпугнули от этих мест на много тысяч ликов. Боялись друг друга.

— Кто-нибудь есть в этом доме? — приоткрыв двери, Танрэй заглянула в зал.

Дом, где не было ни одного зеркала, безмолвствовал.

— Странно… Зачем тогда свет?..

— О, сестренка! — глухо послышалось откуда-то (женщине почудилось, что из-под земли). — Что за поздние визиты?

— Сетен, ты где?

— Спускайся ко мне! Я в подвале, обойди дом, там, позади, есть вход. Только смотри, лестница крута!

— Что ты там делаешь? — придерживаясь за перила, Танрэй спустилась в подвал, на удивление ярко освещенный и просторный; никогда прежде не доводилось ей бывать здесь.

— Валяю дурака, разумеется!

— Ты невозможен, Сетен! На этой лестнице можно переломать ноги!

— Намекаешь на то, что мне было мало?

Наконец он, слегка прихрамывая, вышел из-за ширмы. В его перемазанных глиной руках висела холстина:

— Послушай, если тебе не трудно, сестричка! — Сетен протянул ей повязку и склонил голову. — Неохота отмываться…

Танрэй подвязала его взлохмаченные волосы, успев попутно поглядеть по сторонам:

— Я ни разу не была здесь у тебя…

— Здесь никто и никогда не был.

— Даже Ормона?

— Тем более — она. Но ей здесь было бы неинтересно. Ты оставила Натаути наверху?

— Он не захотел спускаться, лег при входе. Откуда ты знаешь, что я пришла не одна?

Сетен не ответил. Он провел ее за ширму, и молодая женщина оторопела.

Верхний зал Сетена был забит довольно уродливыми глиняными фигурками, и Танрэй считала, что экономист балуется, неумело лепя их. Как говорят — «отводит душу».

А здесь…

— О, Природа! — прошептала она.

Веки его наморщились от улыбки.

Полные неизъяснимой красы, взгляду Танрэй предстали небольшие статуэтки. Лежащий, но, казалось, готовый вот-вот ожить и вскочить волк был точной копией Ната. В такой же позе лежал и большой гривастый зверь, обитающий на материке Осат. В стороне бил копытом пригнувший голову к земле тур. Во всю стену, чуть подсвеченный лампами, высился горный кряж, и Танрэй узнала окрестности своего с Алом дома в Эйсетти. Дома не из этой жизни. Дома, который предстал ей во «сне», подаренном Паскомом. А на полке рядом с вершиной сидела неизвестная Танрэй птица.

И, наконец, она увидела свое собственное лицо. Эта статуэтка пряталась в полутьме и не была закончена. Сетен уделил много внимания ее лицу, шее, прическе, но ниже — там, где должны быть плечи и грудь — оставил только бесформенный комок глины. Зато уже созданное было совершенством. Как и волк, женская скульптура готова была ожить.

— Как… ты сделал это? — Танрэй осторожно прикоснулась к «своей» щеке. — По памяти?

Сетен все же протер испачканные руки мокрой тряпкой и почесал в затылке.

— А ты замечала, чтоб я гонялся за тобой с гончарным кругом?

— Когда ты успел этому научиться? Я… даже не знала…

— Что ж, Ал не рассказывал тебе о моей первой специальности?

— Ты — созидатель? Нет, никогда не рассказывал. Зачем же ты бросил это?!

— Как видишь, не бросил. Но экономика показалась мне более нужной в этих условиях наукой…

— Это… жертва? Зачем? — Танрэй порывисто повернулась к нему, готовая возмутиться кощунству, предательству.

— Согласись: если мы все будем рисовать бабочек и сочинять сказки, телам нашим придется несладко в этом грубом мире…

Она поняла, на что намекает Тессетен.

— По-твоему, созидание и сочинительство — второстепенно?

— Нет. Но каждому свое. Да ты присядь, вот достаточно чистая скамейка…

— Послушай, я всегда думаю и не могу найти ответа: это ты озвучиваешь мысли Ормоны, или она вершит то, что говоришь ей ты? — Танрэй села и аккуратно расправила подол платья.

— Оу! Оу! — рассмеялся он, имитируя испуг и прикрываясь руками. — Главное — не бей! Я тоже не могу найти ответа: это ты так витиевато передаешь думы твоего мужа, или он столь мудрено думает под воздействием твоих слов?

Танрэй поняла, что отвечать всерьез Сетен не намерен. Неужели это тот же человек, который открыл ей свое сердце на ассендо, во время празднования Теснауто?! Что за колдовская смесь кипит в его странной душе?

Он присел на корточки, на одной здоровой ноге, чуть выдвинув покалеченную. Положил тяжелый подбородок на колени Танрэй:

— Да, это я.

Она впервые видела его лицо полностью открытым. С этой повязкой на лбу он казался еще страшнее прежнего, но и теперь у нее не появилось желания отвернуться. В его безобразии было что-то притягательное, и это разглядит не всякий. Танрэй разглядела.

— С какими мыслями ты лепил меня?

— У меня не было никаких мыслей.

— А что было?

— Я говорил с тобой. Так же, как сейчас.

Танрэй опустила руку в его густые, как серебристая шерсть Ната, волосы. Задумалась. Сетен молчал.

— Я не просто так спросила.

— Знаю.

— И что скажешь?

— Ты ведь не глина, которую нужно обжигать…

— Это ответ?

— Да.

— То есть, ты не сделал бы из меня вторую Ормону?

— Но ведь я не в состоянии сделать из Ормоны вторую Танрэй…

Они печально усмехнулись — оба, одновременно.

— Я не знаю, почему прихожу к тебе, Сетен. Ведь мне нечего тебе сказать. Наверное, это неправильно по отношению к Алу…

Он прихватил краешек подола ее платья и потер в пальцах тонкую ткань.

— Наверное, неправильно.

— Тем более — теперь.

— Тем более — теперь, — эхом откликнулся Сетен.