Читаем без скачивания Группа ликвидации - Дональд Гамильтон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она недоуменно взглянула на меня, взяла брюки и выполнила мою просьбу. Она нащупала в кармане какую-то мелочь и выудила нож. Я сел, взял у нее нож и выдал номер с выбрасыванием лезвия. При виде узкого тонкого клинка ее глаза на мгновение расширились.
- Будем знакомы, крошка! - сказал я. - Не обманывайся на мой счет, Лу. Если тебе известно обо мне хоть что-нибудь, ты должна знать, зачем я здесь. Теперь все карты раскрыты. Вот и все. Но от этого ничего не меняется. Не мешай мне. Мне будет неприятно сделать тебе больно.
Мы пережили мгновение откровенности, но это мгновение уже ускользало от нас. Мы уже начали перестраховываться, делая двойные ставки. Мы бодро вошли в свои новые роли обреченных любовников - этаких Ромео и Джульетты ядерного века, оказавшихся по разные стороны баррикад. Чрезмерная откровенность в такой же мере способствует лжи, как и недостаток откровенности. В ее заявлении о том, что она, мол, способна меня обвести вокруг пальца, не было никакой необходимости: она ведь уже раз предупредила меня, чтобы я ей не доверял. Когда повторяешь: "Не доверяй мне, милый!" слишком часто, притупляется нужный эффект.
Что же касается меня, то я тоже хорош: начал размахивать ножом и изрекать леденящие кровь угрозы. Смотрите: многоопытный секретный агент Хелм, с железным лбом и каменными кулачищами, поигрывает мускулами перед дамочкой, которую только что поимел...
По-моему, мы оба испытывали печаль, когда глядели друг на друга, понимая, что теряем то, чего, быть может, уже никогда не обретем. Я резко закрыл нож и бросил его на брюки.
- Ладно, увидимся за завтраком, Мэтт, - она наклонилась ко мне, чтобы поцеловать, а я обхватил рукой ее коленки и прижал к краю кровати. - Нет-нет, я пойду, милый. Уже поздно.
- Да. Ты хоть представляешь себе, как ты выглядишь?
Она нахмурилась.
- Ты имеешь в виду волосы? Знаю - это птичье гнездо. А кто виноват?
- Нет, я имею в виду не волосы, - сказал я. Она бросила быстрый взгляд на то место, куда я смотрел, и, похоже, немного смутилась, увидев, как ее ничем не стесненные груди просматриваются сквозь облегающую тонкую шерсть. Та же картина была и в иных местах. Это было что-то: строгое черное платье из тонкой шерсти с атласной вставкой у талии, под которым явно не было ничего, кроме голого тела Лу.
В прозрачной комбинации она бы выглядела куда целомудреннее.
- Ох, я и не подумала, - пробормотала она смущенно. - У меня совсем непотребный вид, да?
- Совсем.
Она засмеялась и приложила черный шлейф к грудям - немного вызывающим жестом.
- Они у меня такие маленькие. Я всегда думала, что какое-нибудь другое животное, кроме человека... Ну, то есть, как, по-твоему, быкам больше нравятся коровы с большим выменем?
- Не надо язвить, - сказал я. - Ты просто ревнуешь.
- Естественно, - сказала она. - Я бы не отказалась иметь такие же... Нет, пожалуй, не хочу. Подумай: какая это ответственность! Это же все равно, что владеть двумя бесценными произведениями искусства. А так мне не надо всю жизнь только о них и думать.
- Если нынешняя мода еще продержится, - сказал я, - то, думаю, очень скоро на земле выведется новый вид особей женского рода - худышки с гигантскими титьками.
- Мне кажется, наша дискуссия зашла слишком далеко, - заявила она. Смешная девчонка!
- Тебе не нравится слово, которое я употребил?
- Не нравится! - сказала она и попыталась снова высвободиться. - И я вовсе не желаю снова ложиться к тебе в постель - во всяком случае, в платье. Так что, пожалуйста, Мэтт, отпусти!
Одним рывком я уложил ее на себя.
- Тебе следовало бы подумать об этом раньше! - заметил я запальчиво, крепко сжимая ее в своих объятиях. Я изменил нашу позицию, перекатившись на нее. - Тебе следовало бы подумать об этом прежде, чем появиться передо мной в таком чертовски сексапильном виде!
- Мэтт! - воскликнула она, беспомощно барахтаясь между простынями. - Мэтт, я правда не хочу... Ох, ну хорошо, милый, - она тяжело задышала. - Хорошо, хорошо! Дай я только туфли сниму, а? И пожалуйста, поосторожнее с платьем!
Глава 17
Оставшись один в номере, я побрился, оделся и подготовил фотоаппаратуру для дневных съемок. Конечно, было бы куда приятнее провести несколько часов в неге размышлений о любви, но это было бы непрактично. Выходя из номера, я оглянулся напоследок: не забыл ли чего. Мое внимание привлекли отснятые вчера пленки, все еще стоящие в рядок на бюро.
Я стал мрачно рассматривать их. Потом поставил сумку на пол, закрыл дверь и подошел к бюро. Мне в голову пришла непростительно подозрительная и даже предательская мысль. Она же такая миленькая девочка, и она была со мной так ласкова и нежна - но в то же время она проявила определенное любопытство - может быть, чисто женское, может быть, и нет, - по поводу того, где и как я собираюсь проявлять и печатать отснятый материал.
Не имея никакого желания испортить то, что произошло между нами, всякими циничными измышлениями, я все же не забыл, как изо всех сил старался держаться с ней с холодным безразличием - просто из желания понаблюдать, как она будет добиваться моего расположения и усыплять мои подозрения. Что ей и удалось - отрицать этого нельзя. Может быть, она это сделала потому, что я ей нравился, но в таких делах всегда очень быстро понимаешь одно: ни в коем случае нельзя считать себя неотразимым в глазах одинокой женщины. Какими бы соображениями она ни руководствовалась, какие бы мотивы ею ни двигали, она, несомненно, добилась того, чтобы наши сугубо деловые взаимоотношения приобрели куда более интимный характер.
Но я не мог позволить себе проигнорировать ни сделанное ею предупреждение, ни ее любопытство по поводу пленок. Может, это все чепуха, но мне было необходимо принять во внимание, по крайней мере, то, что и эти пленки, и прочие, которые я буду, снимать по ее просьбе, возможно, могут приобрести куда более существенное значение, чем кажется на первый взгляд. Некоторые элементарные предосторожности, похоже, были просто необходимы.
Погоревав о своей утраченной вере и невинности, я пошел к стенному шкафу и достал металлический ящик для патронов 50-го калибра, в котором обычно храню самые ценные пленки. Я вытащил из ящика пять чистых цветных пленок и три черно-белых - они были в фабричной упаковке. Я присел на кровать и, поддев кончиком ножа заклеенный клапан, вскрыл девственно чистые коробочки, стараясь при этом не повредить тонкий картон.
Я вынул из коробочек чистые пленки, осторожно вложил туда отснятые и поставил кассеты с чистыми пленками на комод, а потом заклеил вскрытые коробочки клеящим карандашом, который у меня хранится в сумке с инструментами. Пометил прооперированные коробочки крошечными значками - точкой в середине буквы "а" в слове "Кодак", если вам уж так хочется знать - и засунул все восемь на самое дно ящика с чистыми пленками, чтобы потом второпях не схватить одну из них по ошибке.
Потом я занялся чистыми пленками: вытащил пятифутовые целлулоидные ленты из кассет и повертел их на свету - теперь при проявлении они окажутся совершенно черными. И никто никогда не узнает, были на них отсняты кадры или нет. Нет ничего более необратимого и вечного, чем засвеченная пленка - за исключением смерти.
Я скрутил пленки и затолкал их обратно в кассеты, потом взял незаряженный аппарат и одну за другой стал вставлять в него кассеты с засвеченными пленками, немного прокручивая их вперед и снова откручивая назад. После этой процедуры перфорация по краям пленки стала такой, какой она и бывает у использованных пленок. Я действовал чересчур хитроумно, но какой же смысл халтурить, если хочешь отколоть подобную шутку. Я пометил каждую из засвеченных пленок теми же цифровыми символами, которые соответствовали моим пометкам в рабочем дневнике. Наконец я выстроил кассеты в ровный ряд на комоде, где они смотрелись точно так же, как те восемь кассет, что я спрятал в ящик.
Вероятно, я просто зря терял время. Однако у меня был приличный запас пленки, и даже если я и ошибся в своих подозрениях, ущерб был невелик. В любом случае, пришло время предпринять еще кое-какие предосторожности. Я не забыл, что противник уже однажды подверг меня испытанию, а может, и дважды - если маленький мистер Карлссон был не совсем тот, за кого себя выдавал. Они увидели, что я глуп и безобиден, и решили оставить меня в живых, а вот Сару Лундгрен убили. Разница между нами состояла, как можно предположить, в том, что у них не было для нее дальнейшего применения, а вот я им был еще для чего-то нужен.
Но я все еще не мог сказать с уверенностью, что бы это могло быть. Однако, если вчерашний день стал надежным знаком, то я должен был сделать массу снимков в этой северной стране, причем под пристальным наблюдением молодой дивы, чьи мотивы, даже если отнестись к ней с предельной доброжелательностью, оставались для меня не вполне ясными. Мне также представлялось совершенно необходимым убрать свои пленки прочь от посторонних глаз до тех пор, пока я не удостоверюсь, что наши фотосъемки под открытым небом совершенно безобидны.