Читаем без скачивания Кольт полковника Резерфорда - Люциус Шепард

– Тебя что-то рассмешило, Лупе? – спросил он.

– Нет, сеньор. – Она глядела себе под ноги.

– Я же тебя предупреждал: обращаясь ко мне, надо говорить «полковник».

– Прошу прощения, сень... полковник.

Он повернулся и начал спускаться в холл, но через несколько ступенек остановился и, не оборачиваясь, произнес:

– Если тебя не устраивает это место, Лупе, я могу хоть завтра отправить тебя обратно в Матансас.

– О нет, сеньор!.. Прошу прощения – полковник. Я всем довольна!

– Так я и думал, – сказал он. – А вот я недоволен тем, что ты шныряешь по дому вне комнат моей жены и суешь нос, куда не следует.

– Прошу прощения, сеньор.

– Полковник, – поправил он. – Постарайся больше не делать этой ошибки.

Его кампания по завоеванию не столько любви, сколько былой покорности супруги продвигалась очень медленно; впрочем, он и не рассчитывал на быстрый успех. Уже в тот момент, когда он принял решение покончить с Карраскелом, полковник понимал, каким тяжким потрясением это обернется для Сьюзен. Ничего не поделаешь; но он надеялся, что на руинах прежнего сумеет воссоздать ее уже по новому образцу, огранить и отполировать так, чтобы она идеально подходила под его оправу, как рубин в полковничьем перстне. Он не сомневался в том, что она будет его ненавидеть, но полагал, что со временем эта ненависть ослабеет, и станет досаждать ему не более, чем досаждало некогда ее мелочное упрямство, нежелание беспрекословно подчиняться его воле. Сейчас же, когда она была опустошена и подавлена, полковник верил, что даже это мелочное упрямство может быть в конечном счете преодолено, если неуклонно придерживаться выбранной им тактики.

По прошествии нескольких недель он стал позволять ей самостоятельно, без сопровождения прислуги, ездить на такси за покупками. Он хотел внушить ей, что прежнее ощущение вынужденного затворничества было всего лишь иллюзией, что она не чувствовала себя по-настоящему свободной лишь по причине ею самой неосознанного стремления находиться под чьей-то защитой и покровительством. Когда она тем или иным способом выказывала свою ненависть, он ограничивался замечанием, что все его поступки – неужели она этого не понимает? – были продиктованы единственно любовью и заботой, после чего с виноватым видом уклонялся от дальнейшей конфронтации. Но постепенно он стал все активнее ей возражать, приводить аргументы, обосновывая свое поведение. Он говорил о своем возвращении домой той ночью, о шоке, который он испытал при виде вылезающего из окна Карраскела, о внезапном осознании сути происходящего, которое, подобно молнии пронзив его мозг, заставило его утратить свойственное ему хладнокровие и на несколько мгновений превратило его в безумца. Разумеется, если бы он мог вернуться назад во времени, говорил полковник, он, даже зная об измене, предпочел бы отложить свой приезд, чтобы не обагрять руки кровью. Он не рассчитывал, что она сразу поверит его словам, но надеялся добиться этого за счет их многократного повторения; на этом и строилась его тщательно продуманная стратегия. Когда с течением времени ее боль несколько притупилась, он начал делать ей подарки. Маленькие и скромные подарки, обычные знаки внимания, – он не хотел, чтобы они были восприняты как попытка подкупа. Далее, он выразил желание помочь ей в обретении более твердой почвы под ногами. Прежде он не понимал, какой пустой и скучной была ее жизнь в Гаване, заявил полковник и предложил ей на выбор несколько вариантов, в том числе работу в благотворительном фонде и преподавание в школе при посольстве – занятий, которые соответствовали наклонностям Сьюзен и должны были отвлечь ее от печальных мыслей. Таким образом, он занял позицию супруга, до недавних пор слишком занятого собственной карьерой и не уделявшего должного внимания жене, но теперь осознавшего свою неправоту и готового на все ради восстановления семейного согласия. Он понимал, что Сьюзен имеет на сей счет совершенно иное мнение, но опять же делал ставку на многократное повторение, которое должно постепенно вытеснить из ее памяти правду о прошлом.

Возможно – и полковник это признавал, – избранный им путь был не самым лучшим и правильным. Он вполне мог бы найти себе новую жену, во всех отношениях превосходящую Сьюзен. Она во многом не оправдала его надежд, так что еще до истории с Карраскелом у него порой возникала мысль о разводе. Теперь он и сам затруднялся точно назвать мотивы, двигавшие им в попытке «исправить» Сьюзен, подогнать ее под свои представления об идеальной супруге. Определенное значение имели внешние приличия – нестабильный брак мог отразиться на его служебной карьере. Нельзя было скидывать со счетов и чувственную привлекательность Сьюзен, а также проблемы сексуального характера, которые могли возникнуть в процессе поиска новой жены, как и ряд сопутствующих им проблем, от подробного анализа которых он предпочел уклониться. Кроме того, он считал, что стремление ответить на брошенный ему вызов соответствует потребностям его натуры, пробуждает в нем соревновательный дух. Однако все эти соображения, вместе взятые, не представлялись достаточно убедительным поводом для того, чтобы столь долго выносить жизнь под одной крышей с открыто ненавидящей тебя женщиной.

Дойдя до этого места в своих рассуждениях, полковник впервые задался вопросом: неужели он влюбился в Сьюзен и не это ли чувство стоит за его настойчивыми попытками вернуть себе ее расположение? Эта догадка сначала показалась ему нелепой, но чем дольше он размышлял, тем больше убеждался в ее справедливости. С некоторых пор он стал получать удовольствие, проявляя заботу о своей жене; так не это ли удовольствие (точнее, желание получать его и впредь) стало скрытой побудительной причиной его действий? Эта посылка породила настоящий шквал мыслей – он по-новому толковал события прошлого, переосмысливал прежние оценки и в результате кардинально изменил свой взгляд на ситуацию. Позднее он уже не мог во всех деталях восстановить ход собственных рассуждений. На начальном этапе он расценивал это как тактическую уловку, как некое философское упражнение, ведущее к заведомо ложным выводам; однако к тому времени, как процесс набрал обороты, он уже видел в нем не прихотливую игру ума, а результат серьезного психологического сдвига, вызванного эмоциональными потрясениями последних недель. Если еще совсем недавно полковник лишь подозревал у себя любовный недуг, то теперь он окончательно поверил, что дело обстоит именно так, и более того – что так оно обстояло всегда: его ухаживание и женитьба были этапами развития этой любви, хотя сам он тогда этого не сознавал, рассматривая приобретение красавицы-жены из хорошей семьи лишь как необходимый шаг, диктуемый логикой карьерного роста. Он был идиотом, самодовольным и бесчувственным ослом, и, тем не менее, Судьба к нему благоволила, сведя с той единственной женщиной, которая действительно могла составить его счастье. Подстегиваемый этими соображениями, полковник навязывал жене все новые подарки, не скупился на комплименты и ободряющие слова, демонстрируя неисчерпаемые запасы оптимизма и добродушия в противовес ее мрачной замкнутости. При всяком удобном и не очень удобном случае он говорил ей о своей любви – ответная реакция обычно колебалась между испугом и истерикой. Любовь – это великое чувство, которое он в своей глупости так долго игнорировал, – должна была стать спасением для них обоих. Именно это чувство помогало ему переносить частые уколы совести; именно оно поддерживало и в сотни раз усиливало его веру в правильность собственных действий; и, наконец, именно оно однажды вечером – спустя одиннадцать недель после убийства – помогло ему набраться мужества для посещения Сьюзен в ее спальне.

Итак, воодушевленный любовью, а также сознанием того, что проводимая им кампания существенно подорвала ее волю к сопротивлению, полковник в половине десятого вечера появился в спальне Сьюзен, одетый точно так же, как он был одет в день убийства: нижняя рубаха и брюки с подтяжками. В руке он держал кольт, предусмотрительно упрятанный в кобуру, чтобы она не подумала, будто он хочет причинить ей вред. Мягкий оранжевый свет исходил от лампы на ночном столике, абажур которой имел форму продолговатых стеклянных листьев, заключенных в свинцовый оклад; на постели поверх покрывала, за пологом москитной сетки, в зеленом шелковом халате лежала Сьюзен, погруженная в чтение. При виде полковника черты ее лица как будто начали расплываться; она слабым голосом сказала: «Нет» – и вновь уткнулась в книгу.

Невзирая на этот протест, полковник откинул сетку, присел на край постели и негромко, словно боясь ее потревожить, произнес: «Я хочу быть с тобой». Голос его дрожал от волнения. Сьюзен зажмурила глаза:

– Ради бога...

– Я больше так не могу, Сьюзен, – продолжил он. – Я люблю тебя, ты мне необходима.