Читаем без скачивания Мужской день - Борис Минаев

– Этот, что ли? – Колупай ковырнул ножичек носком ботинка. – Рукоятка легкая, раз! Лезвие кривое – два! Неострый – три! – и Колупай с трех шагов (гад) вонзил свой клинок в ствол.

Вот у него был какой надо! Да еще свежий, незатупленный...

– Вынь, – Колупай, посмеиваясь, кивнул на свой ножичек.

Рукоятки у таких ножей ведь нет. Уцепиться не за что.

Я тянул его, тянул – еле вытянул.

– Понял, как надо?

Колупай отошел на те же десять шагов и стал кидать свой ножичек в тополиную шкуру.

Тополь тупо вздрагивал от каждого удара. С него даже начали облетать прошлогодние сережки.

Бамс. Бамс. Бамс.

– Учись, студент, пока я жив, – лениво сказал Колупай. И дал мне попробовать. Вот чем надо тренироваться!

Я взялся за трамвайный ножичек с опаской и восхищением. Сильная, конечно, вещь. Длинная узкая рыба. Маленькое хищное острие. Вес что надо. Черная граненая сталь.

Я кинул. Колупаевский ножичек лениво воткнулся, подумал и рухнул вниз.

– Не умеешь... Смотри.

Он поднял его с земли, подбросил на ладони и с разворота изящно, несильно и точно послал в самую серединку ствола.

Да, взмах нужен. Привычка. Глазомер. Ощутить в ладони. Привыкнуть. Ну чему я могу научиться за один раз? Только так... Попробовать. Почувствовать.

Я кинул и промахнулся. Это было совсем ужасно. Тополь был в три – наших с Колупаем – обхвата. Промахнуться было трудно. Колупаевский ножик валялся возле забора и обиженно сверкал, присыпанный пылью. Вздрогнул и застонал старый деревянный забор, который стоял прямо за деревом.

– Ты че, дурак? Не умеешь – не берись!

Колупай легко замахнулся на меня и всадил свой ножичек тополю прямо между двумя складками коры.

И опять солнце вышло из-за облачка. И обожгло. И тут со мной случился какой-то удар.

Я представил себе, как мы, я и Колупаев, всаживаем ножички в старого больного человека. А он молчит. Терпит.

Я взял у Колупая его черный трамвайный ножичек и забросил на крышу трансформаторной будки. Оттуда достать его

будет трудно. Даже мячи оттуда не возвращаются. Не то что ножички.

Колупаев сгреб меня в охапку и отвел за угол.

– Двадцать пять матросских щелбанов, – деловито сообщил он мне. – Будешь орать, прибавлю штрафных.

Руки у Колупаева большие. Как у его отца, шофера. Оттяжка великая. Каждый щелбан как легкий нокаут. А ты молчи. Все плывет перед глазами. А ты молчи, друг природы. Лоб болит страшно, слезы хлещут сами без спроса, а ты молчи.

– Зачем ты это сделал? – спросил меня Колупаев, когда закончил свою страшную месть. – Ты больной? У тебя папа больной? Может, ты еще хочешь?

– Он здесь стоял, – я обвел руками наш двор, – когда еще ничего здесь не стояло. Здесь, может, коровы паслись. Здесь, может, огороды были с картошкой. А он уже стоял. Может, он ровесник Трехгорной мануфактуры. Может, он ровесник футбольного клуба «Спартак». Может...

Тут я прекратил свою речь, потому что вдруг понял, что Колупаев совершенно меня не слышит. Он смотрит на тополь.

Во взгляде Колупаева было неподдельное чувство. Восторга. Восхищения. И любви. Он совершенно забыл о своем ножике. Но от этого для меня не последовало ничего хорошего.

Мысль о том, что тополь – народное достояние нашего двора, совершенно потрясла Колупаева.

– Ты гад, гад! – кричал он. – Я тебе еще матросских надаю! Это ты придумал тренироваться...

Он бежал за мной и махал руками. Но я почему-то его не боялся.

Я шел домой, размышляя о том, что на тополь надо повесить табличку. Типа «охраняется государством».

Но табличку в тот раз мы так и не повесили. А зря.

Очень зря.

ШМЕЛИ И ПЧЕЛЫ

Городская природа – непонятная вещь. Особенно в Москве. Едешь, едешь там по какой-нибудь улице: пыль, гарь, дышать нечем.

Потом вышел из машины – пустырь. На пустыре лужа. В луже кузнечики, стрекозы, пиявки... Трава по пояс. Дальше вообще поле. Ящерицы, мыши. Змеи. Ходить страшно по земле. Полно живых существ. А вы говорите Москва.

Вот и наш двор отличался не только тем, что в нем рос почти столетний тополь.

Были в деревне? Там у каждого дома палисадники за заборчиком. Цветочки, подсолнухи, кусты смородины, левкои, астры, ну я не знаю что там еще. Кто во что горазд. Какая бабушка покруче, у той вообще дикий виноград.

Так вот, в нашем дворе бабушки стали разводить под окнами такие же палисадники. Воздух им нужен душистый-ароматный. А что у людей аллергия на цветение луговых трав – это ладно. Это ничего.

Но об аллергии мы, конечно, пока не думали. Пока Колупая шмель не укусил. У Колупая вмиг пол-лица стало большим и красным – вот это аллергия называется. Он ревет, мама его бежит, чтобы мазать Колупая совершенно бесполезной зеленкой, моя мама что-то кричит ей из окна – типа, мол, надо пописать ему на лицо, верное народное средство. Я стою и думаю: а откуда тут вообще эти шмели, эти пчелы, эти осы? Почему я все время слышу это угрожающее жужжание?

И мы с Хромым поползли туда внутрь.

Все палисадники вокруг дома были уже обтянуты с некоторых пор такой гнусненькой тоненькой проволочкой. И прикручены к таким колышкам, к таким дощечкам, от которых еще и занозить можно руку, если хочешь, а то и ногу.

Но мы влезли с Хромым. Решили посмотреть.

Расползлись в разные стороны, и я его из вида потерял. Ну это же надо! Я и не знал, какое тут творится дело. Джунгли! Просто джунгли. «Хромой, – шепчу, – ты где?» – а его и след простыл, не видно, не слышно, я один, и только жучки, муравьи ползают по мне, какие-то бабочки лицо щекочут, червяков каких-то давлю коленями...

Но главное – пчелы, шмели и трутни. На каждом цветке! По две! По три! Налетели в наш двор, собирают себе пыльцу... Ну хорошо, ладно пчелы, хотя укус пчелы тоже бывает смертельным. Но от нее все-таки, как известно, мед. Но над ними же всякие другие жужжат – темные, мохнатые, жуткие...

Еле Хромого дождался, весь переполненный чувствами.

– Хромой! Это ужас! Это кошмар! Это же опасно для людей нашего двора! Эти твари везде! Их надо... Их надо истреблять! Надо уменьшить поголовье шмелей и пчел!

– Ага! – кивает Хромой. – Только я их боюсь...

– Тихо! Я все придумал. Защита: мажем лицо оделоконом. У меня дома никого нет, одеколона сколько хочешь. Нападение. Берем спичечный коробок...

– Ты что? – испугался Хромой. – Совсем, что ли? И так жарко, а ты огнем...

– Тихо! Ты не понял! Ты не дослушал! Это безопасная технология. Вообще никаких спичек. Спички из коробка выбрасываем. У меня дома никого нет, спичечных коробков сколько хочешь, и пустых, и полных. Берем спичечный коробок без спичек, подползаем сзади, открываем, накрываем, медленно, осторожно, потом – хлоп! И он наш!

– Кто?

– Трутень! Или шмель! Если пчела – тоже ничего... Только учти, они злее.

– А как они хоть отличаются? – плаксиво спрашивает Хромой.

– Никак. Пчела меньше. От нее мед. А трутни и шмели гады. Они Колупая чуть до смерти не закусали.

– А нас? – плаксиво спрашивает Хромой.

– А у нас защита, дура! Мы же одеколоном намажемся. И у нас преимущество – мы сзади. Хлоп и все.

Ну, короче, уговорил Хромого. Сбегал домой. Взял одеколон с ваткой. Спички. И очки темные.

Прибежал назад. А Хромой сидит. Не просто сидит. Решительно сидит. Решился.

– Ну ладно, отловили, – говорит Хромой. – Вот взяли, отловили сто шмелей. Или двести. Что потом? Я их домой не понесу.

– Да не надо домой! Мы им другой дом устроим. Как в зоопарке. Запустим им пчелок. Пусть размножаются.

Тут я точно угадал. Не любит Хромой, когда о размножении речь идет, стесняется. Покраснел. Пожал плечами.

– Ну и где твой дом? – спрашивает.

Пришлось опять мчаться, опять через ступеньки перепрыгивать, ключом дверь открывать, на кухне все вверх дном переворачивать – ну я-то знаю, что есть, есть у мамы пустые банки, точно есть!

И наконец, нашел. На балконе. Глянул вниз – Хромой смотрит. Руку козырьком ко лбу приставил.

...Никогда я еще так не дрожал от нетерпения. Взял еще на всякий случай мамины старые чулки, может, маски делать придется. Если они нас заметят.

– Вот их дом! – говорю.

И предъявляю Хромому чистенькую новенькую литровую баночку, только вчера соленые огурцы съели, мама утром помыла, еще вода высохнуть не успела. Он плечами пожал, молча взял черные очки, мамин чулок, спичечную коробку, вытряхнул спички прямо на асфальт и без всяких слов, ни спасибо, ни до свидания, полез под проволоку...

Кое-как я его отправил на задание, а сам сижу, думаю – в маске идти или без маски. Только надумал без маски – Хромой назад уже ползет, красный такой. Но довольный!

– Смотри, охотник! – говорит и дает мне спичечную коробку. А в ней слышно, что кто-то возится. Я приготовил банку, аккуратно коробочку приоткрыл, чтобы щель была маленькая, и только трутень вылез – я его банкой хлоп. И накрыл. Накрыл и помчался под проволоку. Поохотиться.

Очень уж густые оказались эти цветочные джунгли. Это если сверху смотреть, они кажутся неприглядными – болтаются какие-то бледные бутончики на тоненьких ножках. А на самом деле... Голова вообще от сладкого воздуха кружится. Я же еще одеколоном намазался. А тут и так воздух от цветов наодеколоненный. Вокруг все зеленое-зеленое. И солнце просвечивает. Лучами. Я перевернулся, лег на спину и чуть не заснул. Только чувствую, что-то мне мешает – это в заднем кармане три коробки торчат. Чуть я их не раздавил, балбес. Ну ладно, охота не ждет.