Читаем без скачивания Газета День Литературы # 170 (2010 10) - Газета День Литературы

– А что трудного? Ты же молитвы читаешь, и псалмы ещё в прошлом году учил, что тут для тебя такого особенно трудного?

– Трудный псалом, – упрямо повторил Макар. – Не хочу его учить.

– Двойку поставят.

– Ну и пусть, – огрызнулся отрок. Он особенно и не учил, всё время отвлекался на какие-то другие занятия, чинил машинку, читал книжку про вселенские катастрофы и только тогда, когда мать в очередной раз требовала рассказать ей псалом, минутно погружался в Псалтырь и затем начинал сбивчиво и путано читать. "Се бо, – бойко начинал он и мгновенно сбивался, – се бо, се бо…" "В беззакониих…" – подсказывала мать.

– В беззакониих зачать есмь, – подхватывал Макар, запинался и жалобно глядел на мать. "И во гресех", – вздохнула она. "И во гресех..." – повторил он. "Роди мя мати моя", – закончила строфу мать. "И во гресех роди мя мати моя, – повторил Макар. – Се бо, истину возлюбил..." – и снова запнулся.

– Иди, учи! – устало выдохнула мать. – Сколько можно!

– Ты вообще знаешь, откуда взялся этот псалом? – спросила она через некоторое время.

– Нет, – буркнул Макар.

– Его написал израильский царь Давид, – стала рассказывать мать. – У него было много жён, он был очень богат и однажды случайно увидел красивую женщину и захотел взять её к себе в жёны. А она была замужем. Тогда он велел своим военачальникам послать её мужа Урия в бой и поставить впереди войска так, чтобы Урия обязательно убили.

– Его убили? – спросил Макар.

– Да. И он забрал ту женщину к себе и женился на ней. Её звали Вирсавия.

– А что было дальше?

– А потом к царю пришёл пророк по имени Нафан и сказал, что царь совершил страшный грех, за который будет наказан, – промолвила мать.

– И что царь?

– Царь раскаялся и сочинил вот этот самый псалом.

– А разве Бог его простил? – заинтересованно спросил Макар.

– Конечно, – засмеялась мать, – Бог всегда прощает тех, кто искренне просит у него прощения.

Пришёл с работы и сел ужинать отец, а псалом так и не был выучен. "Значит, спать не ляжет, пока не выучит", – буднично заметил отец.

После ужина он позвал Макара на кухню. "Читай строчку несколько раз, а потом повторяй её", – скомандовал он. Немного погодя, мать услышала, как отец пытается растолковать чаду смысл каждой строфы.

– Ты понимаешь, что означает "в беззакониих зачат есмь и во гресех роди мя мати моя"?

– Нет, – промычал Макар.

– Это значит, что когда твои родители тебя зачинали, они думали не о тебе, а о своих удовольствиях. Ясно?

– Угу, – равнодушно отозвался Макар.

Мать стремительно ворвалась на кухню и став за спиной сына, сделала мужу страшные глаза и для пущей наглядности повертела пальцем у виска.

– Ну а что? – вскинулся отец. – Им такие тексты учить задают.

Мать снова сделала страшные глаза. Однако, дело, наконец, пошло на лад. Макар уже почти запомнил три злополучные строфы и немного времени спустя прочитал всё наизусть. Скоро отец отправил его спать.

В квартире все давно уснули, и только мать, засыпая, думала о далёкой южной земле, древнем царстве и о могущественном царе, слёзно вымаливающем прощение у Бога. Царь покаялся, и потом у них с красавицей Вирсавией родился премудрый царь Соломон. "Всё-таки, наверное, нет худа без добра", – улыбнулась в темноту мать. И уснула.

Павел РЫКОВ МОЛЕНИЕ ПРЕД ТАБЫНСКОЙ

ПОВЕСТЬ О ПРОПАЩЕЙ ДУШЕ

– 1 –

Не чаянное, слаще наслажденье! Грешна она? Да хоть бы и грешна! Как не грешить, когда она одна,

Когда душа её погребена

В бездонную могилу небреженья?

По вечерам, гася огни в квартире, Затаиваясь в спаленке своей,

Она внимает: стук чужих дверей, Ребёнка плач в квартире, что под ней, Но главное! В квартире сто четыре –

Молодожёны! Прямо за стеной

Вновь занялись любовною игрой!

В который раз! О, Боже! Боже мой!

Ах, эти стены! Этот новострой!

Но всё же сладко!..

Будто бы с тобой...

А поутру за ней авто прибудет.

И целый день, затянутая в твид,

Она на цифры важные глядит, Телефонирует, со смыслом говорит, О котировках здраво рядит-судит.

Но в сентябре, когда жара спадёт.

В апартаментах,

в сладостной Аланье.

Турецкий bоу – и нет его желанней,

И нет минуты в жизни долгожданней –

За горстку долларов,

как зверь, её возьмёт.

Он будет скалить зубы, а потом

Опять звереть и наливаться силой.

В беспамятстве она простонет:

"Милый!" –

Забыв, что деньги за любовь платила,

Истерзанная дерзким языком.

Очнувшись, вздрогнет:

"Это не всерьёз!

Всё кончено. Я завтра улетаю.

А этот мальчик?..

Завтра с ним – другая...

Я это знаю, знаю, знаю, знаю...

Ну, а зимой пасти он будет коз.

А мне – в Москву.

Там снова хлябь и стынь.

Там снова офис, офисные лица.

И цифры, цифры, цифры вереницей,

И в пробках изнемогшая столица,

И многолюдство – как песок пустынь.

– 2 –

Но, как-то, накануне Рождества,

Она в свой джипик сядет и поедет

В тот городок, где мама и соседи,

Где в гости ездят на велосипеде

И пироги возводят к торжествам.

Вот мама, вот сестра, вот чудик-зять. Он денег не несёт, а только пишет.

И ничего мужчину не колышет,

Как только рифмы. Их-то он и слышит, На прочее, похоже, наплевать.

И, тем не менее,

ниспослан им сынок! Скажи на милость, экая потеха: Сестрица-клуня с мужем-неумехой. Но вьют гнездо,

как ласточка под стрехой:

Друг дружке чик-чирик, да чмок, да чмок.

И так они щебечут натощак.

Ну, что за счастье –

в нищете плодиться!

Тут выпадает повод насладиться:

"Вот деньги, – говорит она, –

сестрица,

Мы всё-таки родные, как-никак".

Та, доллары – их тыщи полторы –

За пазуху: "Да, как-никак, родные, Теперь – компьютер Васе...

Остальные –

Я видела, есть простыни льняные – Куплю – бельё заношено до дыр".

Но вот – Сочельник! Вечер.

Надо в храм;

"Ты тоже с нами?" – "Я останусь дома".

"Ты атеистка?" – "Я была знакома... Он свечки ставил каждому святому,

Но оказалось: сексопат и хам".

"А мы пойдём. Племянника тебе

На попеченье". И она осталась.

Мальчонка спит.

И вдруг, как что прорвалось:

В душе её зажглась такая жалость

К самой себе, к сложившейся судьбе.

Ко всем её потугам и прыжкам, Упорному стремлению казаться, Повелевать, владеть и огрызаться, Иметь мужчин, и всё же оставаться Неподконтрольной этим мужикам.

А за окном Рождественская ночь Племянник спит спокойно в колыбели. И столько света в этом нежном теле, И что ему морозы и метели...

Дитя уснуло. Всё иное – прочь.

И где-то, в невесомых небесах

Ему звезда сквозь тучи воссияет.

И Зло отступит и весь мир узнает,

Что есть Спасенье, что оно бывает

Не только в несбывающихся снах.

И сердце ей, как будто сжал в руке Могучий и неведомый владыка.

Пред ней ребёнок; рот полуоткрытый, И белокурый локон, как завитый,