Читаем без скачивания Супершпионы. Предатели тайной войны - Гвидо Кнопп

Но на горизонте мировой политики уже забрезжила «холодная война». Альянс Антигитлеровской коалиции треснул, и использование нового оружия должно было подействовать и как угроза на — официально — не посвященных советских союзников. Это полностью соответствовало расчетам Трумэна. Когда американский президент в Потсдаме ожидал сообщения о результатах испытания «Троицы», он прошептал министру иностранных дел Бирнсу: «Если она взорвется, у меня будет дубинка для этих парней.»

Но физики в Лос-Аламосе не хотели, чтобы их «бэби» использовали как инструмент для бряцания оружием против собственного союзника. Они ожидали начала новой эпохи, эры Разума. Датчанин Нильс Бор, один из самых уважаемых корифеев среди «Яйцеголовых», и Лео Сцилард, который, как никто иной, активно выступал в 1939 году за американскую атомную бомбу, покинули башню из слоновой кости чистой науки и решились войти в стеклянный дом политики.

Независимо друг от друга они обратились к президенту Франклину Рузвельту и премьер-министру Уинстону Черчиллю. Их предложение было таково: Запад должен как можно быстрее сообщить Кремлю о существовании «Манхэттенского проекта». Только так можно будет предотвратить, что первый американский ядерный заряд «даст старт гонке по производству этого оружия между Соединенными Штатами и Россией», как писал Сцилард в Белый Дом.

Эти пророчества атомной гонки вооружений натыкались, однако, в западных правительствах на глухие уши. Один на один Рузвельт даже выразил Бору свою симпатию к идее международного атомного контроля, но на самом деле законы политики силы были сильнее. Все эксперты предсказывали, что Советы в ближайшие годы создадут свою бомбу, но Западу атомный козырь был нужен именно сейчас, во время обсуждения послевоенного устройства в Европе и на Дальнем Востоке. На личной аудиенцию у Уинстона Черчилля, Бору пришлось столкнуться с грубым отказом. «Мы все время говорили на разных языках», - лаконично отметил после встречи ученый.

В Лос-Аламосе, где, несмотря на военную охрану, царил демократический климат, теперь с жаром обсуждались вопросы мировой политики. Большинство атомных гениев было на стороне Борна и Сциларда. Лишь Клаус Фукс, как всегда, держался подальше от политических дебатов. Он действовал. То, что его коллеги думали так же, как он тайно действовал, он в душе воспринимал, как подтверждение правильности своего пути. Если бы к Сциларду и Бору в Вашингтоне прислушались, и американское правительство пошло бы на передачу тайны атомной бомбы и советскому союзнику, то, видимо, никогда не всплыло бы на свет и дело Клауса Фукса.

Оппенгеймер был абсолютно убежден, что урановая бомбы сработает — настолько убежден, что отказался от теста этого типа. Единственный экземпляр, который смогли произвести из скудных продуктов фабрик в Ок-Ридже, должен был без испытания отправиться в Японию. Но так как никто не знал, сработает ли и сложная плутониевая бомба, ученые подготовили в пустыне Аламогордо в ста километрах от Лос-Аламоса испытательный полигон для взрыва «Троицы».

16 июля 1945 года, когда в земную атмосферу поднялся первый ядерный огненный шар, а Гарри С. Трумэн напряженно ждал в Потсдаме сообщений о «Троице», из Сан-Франциско, пройдя в раннем густом тумане под мостом «Золотые ворота», в открытое море вышел тяжелый крейсер американских ВМС «Индианаполис». Его задачей было доставить 9000 км западнее на Тиниан. один из Марианских островов и самую большую авиабазу американских бомбардировщиков в Тихом океане — цилиндр высотой в 60 см. Даже капитан не знал, что внутри свинцового цилиндра находился ядерный заряд из урана-235 для бомбы, предназначенной для Хиросимы.

Вокруг использования первого заряда шла долгая и жесткая возня. В Пентагоне созванная генералом Гровсом комиссия обсуждала различные предложения. Лауреат Нобелевской премии Джеймс Фрэнк выступал за демонстрацию на необитаемых островах. Оппенгеймер предложил воздушный взрыв на большой высоте над Токийской бухтой, чтобы показать японцам апокалипсическую мощь ядерного расщепления, не убивая при этом людей. Но большинство членов комиссии придерживалось мнения, что атомная бомба должна без предупреждения упасть на большой японский город, чтобы произвести на императорское правительство «максимальное шоковое воздействие».

Возможно, в ушах у многих еще звучали слова министра иностранных дел Бирнса, который незадолго до этого сказал, что правительство истратило два миллиарда долларов на «Манхэттенский проект», и Конгресс имеет «право посмотреть, что получилось из такого большого количества денег».

«Индианаполис» невредимым доставил урановый заряд к месту предназначения, а через четыре дня этот крейсер был потоплен японской подлодкой. После окончательного монтажа на Тиниане специально переоборудованный бомбардировщик В-29 «Сьюперфортресс» 6 августа 1945 года сбросил на Хиросиму бомбу, любовно окрещенную «Малышом». Через три дня атомная молния разорвала небо и над портовым городом Нагасаки. Сброс плутониевой бомбы «Толстяк» был разрешен еще до Хиросимы, не предоставляя японскому правительству времени на реакцию после взрыва первой бомбы. В Хиросиме и Нагасаки погибло около четверти миллиона человек. Более трехсот тысяч пережили бомбардировку облученными и еще десятилетиями страдали от последствий взрывов «Малыша» и «Толстяка».

В Лос-Аламосе праздновали: сначала успех «Манхэттенского проекта», затем в последующие недели — серию прощальных вечеринок. Один за другим физики возвращались из гор Нью-Мексико на свои кафедры — как увенчанные лаврами герои.

19 сентября Клаус Фукс на своем старом «Бьюике» поехал в Санта-Фе, чтобы купить пиво и виски для одной из многих вечеринок. В шесть часов вечера он остановился на углу улицы и открыл дверь автомобиля незаметному человеку в сером костюме. Это был «Рэймонд». Освещаемые лучами заката, они кружились по горам вокруг Санта-Фе и разговаривали — так долго и подробно, как никогда раньше. Голд позднее сообщал, что на всех предыдущих встречах у него сложилось мнение о физике, как о человеке неэмоциональном и постоянно себя контролирующем. Но теперь, после атомного опустошения Хиросимы и Нагасаки, его просто нельзя было узнать.

Фукс выразил Голду свою «глубокую озабоченность из-за разрушений, причиненных этим оружием» и признал, что «недооценил промышленные возможности США для успешного завершения такого гигантского предприятия». После длительной беседы он подвез «Рэймонда» на автобусную остановку и передал ему рукописный отчет для его русского шефа.

Фукс позволил себе еще личное замечание, столь редкое для трезвого и сухого ученого, что Голд вспомнил о нем даже пять лет спустя: «Клаус выразил надежду, что мы когда-либо в будущем еще сможем встретиться как друзья.» Но они видели друг друга последний раз в жизни. Фукс все еще не знал настоящего имени «Рэймонда».

«Яйцеголовые» из Лос-Аламоса теперь, когда весь мир узнал о цели их тайной миссии, наслаждались своим образом крестоносцев, с победой вернувшихся из похода против варварства. В университетах их ожидали лучшие должности. Клаус Фукс получил одну из руководящих должностей в недавно основанном британском атомном исследовательском центре в Харвелле, маленьком английском городке в восмидесяти километрах от Лондона. Дух, сопровождавший время начала британских ядерных исследований после войны, был еще сильно омрачен шоком атомных взрывов над Японией и принесенными ими сотнями тысяч смертей.

Роберт Оппенгеймер так напутствовал своих сотрудников перед отъездом: «Наше оружие немилосердно обострило бесчеловечность и беспощадность современной войны. Страшным образом, который нельзя сгладить никакой банальностью, никаким юмором и никаким преувеличением, физики познали грех.»

Подобно ученикам волшебника, пытавшимся остановить разбушевавшуюся метлу, теперь физики, по крайней мере, пытались удержать под контролем разрушительную силу их открытия. Первый успех в США придал им мужества: Власть распоряжаться вопросами атомной энергии была в 1946 году отобрана у военных и передана гражданской Комиссии по атомной энергии, первым председателем которой стал сам Оппенгеймер. На короткое время община атомных ученых надеялась, что при условии международного атомного контроля и мирного использования силы атома их изобретение все же сможет стать благословением для человечества.

Этот атомный идеализм разделял и шеф отдела теоретической физики в Харвелле Клаус Фукс. Своему отцу, которому пришлось провести последние годы войны в изгнании в Швейцарии, он писал:«Я только могу надеяться, что мы в будущем сможем сконцентрироваться на мирном использовании этой необычайной силы.»

Благое пожелание, но настоящая цель ядерных усилий в Харвелле недолго оставалась тайной для Фукса. Великобритания собиралась создать собственную атомную бомбу, для этого только в британском ядерном центре были приняты на работу семь человек из Лос-Аламоса.