Читаем без скачивания Светочи тьмы: Физиология либерального клана. От Гайдара и Березовского до Собчак и Навального - Михаил Делягин

Это не Чубайс, любивший ходить на переговоры от имени России в одиночку и решать вопросы кулуарно, но при этом не скрывающий своих контактов, известных даже журналистам чуть не поименно.

Волошин, похоже, участвовал в решении вопросов, сама формулировка которых остается табу до сих пор, — и остается неформальным лидером либерального клана, определяющим его смысл и стратегию. Разумеется, он обладает и формальным влиянием — как член советов директоров различных крупных компаний и (с лета 2010 года) руководитель рабочей группы по созданию международного финансового центра. Но главное, насколько можно судить, — связь с глобальными хозяевами российских либералов, созданная не столько оперативными обстоятельствами, сколько четким стратегическим видением, уникальным в современной России.

Приведем лишь два вероятных примера реализации этого видения.

Катастрофа «ЮКОСа» началась в феврале 2003 года с обвинения в коррупции, которое Ходорковский публично бросил окружению В. В. Путина в его присутствии. Знающие Ходорковского не могут представить, чтобы он, при всем апломбе и самоуверенности, сделал это без предварительного согласования в президентской администрации, — намек на которое содержится и в одном из его интервью.

В то время богатейший человек России мог согласовывать свои действия с единственным человеком в администрации президента: с ее главой. Логика которого, если это согласование действительно имело место, ослепительна.

Если в столкновении олигарха с президентом побеждает олигарх, — Россия получает слабого президента, как во втором сроке Ельцина, что комфортно для олигархов и обслуживающих их либеральных реформаторов.

Если же побеждает президент, — поражение олигарха выглядит как гонение на бизнес, президент портит репутацию на Западе и нуждается для поддержания отношений с ним в либеральном клане, который становится незаменимым и гарантирует свое будущее.

Да, после ареста Ходорковского Волошин, не желая портить либеральную репутацию, ушел в отставку, — но хлопотная и мучительная административная работа «по 25 часов в сутки» была обменена им, насколько можно судить, на стратегическое и интеллектуальное лидерство.

Поразительно схожая ситуация наблюдалась во время «калийного скандала» 2013 года. Тогда «Уралкалий», создавший единую систему сбыта с «Белкалием», был обвинен белорусской стороной в попытке финансового удушения своего партнера с его последующим захватом, — схема, правдоподобная для олигархии. Дело привело к задержанию в Минске гендиректора «Уралкалия» Баумгертнера и диким обвинениям в адрес белорусских властей со стороны российских либералов, — но скандал удивительно быстро сошел на нет.

В этой истории неясно одно: ключевой человек в «Уралкалий», С. А. Керимов, отличается крайней осторожностью и продуманностью действий. Его репутация в России при всей нелюбви к олигархам исключительно высока — и подобная рода кавалерийская атака на Белоруссию неправдоподобна. На мой взгляд, он просто не мог совершить таких действий, не посоветовавшись с безусловным для себя авторитетом.

А председателем совета директоров «Уралкалия» очень кстати был один из самых авторитетных в России людей — Волошин.

Если предположить, что с ним советовались, логика вновь представляется безупречной: при захвате олигархом «Белкалия» он, по сути, захватывает Белоруссию, гак как все видят: он сильнее А. Г. Лукашенко. И тогда Белоруссия становится лакомой добычей для российской олигархии, — и для либералов, которые обслужат этот процесс политически и интеллектуально.

Если же олигарх терпит поражение, скандал резко ухудшает двусторонние отношения и серьезно тормозит постсоветскую интеграцию, — которая неприемлема для либерального клана.

Разумеется, эти и иные эпизоды могут иметь и другие обоснования, — но власть, подкрепленная интеллектом, редко уходит в песок.

Главная особенность Волошина — ясное, незамутненное стратегическое мышление. В любой ситуации он скрупулезным анализом выявляет ключевое звено и концентрирует на нем все силы, проявляя феерическое упорство и неимоверную изобретательность.

Единственный подлинный стратег в современной России, он отличается предельно простым и демократичным стилем общения. Не прощая глупости и разглашения информации, конфиденциальность которой, на его взгляд, собеседник должен понимать, он с охотой делится ею с известными и понятными ему людьми.

Если Россия рухнет во власть либерального клана, Волошин вновь будет оказывать определяющее воздействие на нашу судьбу, — точнее, на судьбу того быстро сужающегося круга людей, которому удастся выживать в условиях нового уничтожения нашей страны.

ГАЙДАР

Всадник, скачущий в никуда

De mortuis — veritas (О мертвых — правду).

Гайдар стал символом либеральных реформ, нанесших России вред, сопоставимый с гитлеровским нашествием, — а по некоторым параметрам (например, по степени деморализации и разложения общества) и превысившим его последствия. Он вписал себя в историю нашей страны навсегда (или, по крайней мере, на все время существования у России истории), — и потому заслуживает внимательного рассмотрения.

О преклонении перед ним введенной им во власть либеральной тусовки свидетельствует не только бюст, установленный в вестибюле ясинской Высшей школы экономики, этого «рассадника либеральных реформаторов», и памятник у входа в Библиотеку иностранной литературы, но и повседневный пиетет, которым до сих пор окружено его имя. Один из видных российских политологов, например, еще в 2010 году был изгнан с государственной радиостанции за недостаточно почтительные отзывы о Гайдаре, данные ему в ходе интервью автором этих строк.

Номенклатурная колыбель

Гайдар — внук двух известных писателей: Аркадия Гайдара (Голикова) и Павла Бажова. Как и во многих других либеральных реформаторах, в нем соединились две противоположные традиции разорванной гражданской войной России.

Ее ужас, живо переживавшийся людьми того поколения и не вытесненный до конца даже адом Великой Отечественной, сегодня трудно себе представить. Мало кто из стыдивших молодежь хрестоматийным «да Гайдар в 16 лет полком командовал!» знал, что в 18 лет его уже лечили в психиатрической клинике. По некоторым сообщениям, дед либерального реформатора был исключен из ВКП(б) с формулировкой «за нечеловеческую жестокость», а «бандой Гайдара» в Хакасии пугали детей еще и в 60‑е годы. В его книгах в виде ребенка–убийцы проскальзывают страшные тени того времени, а в дневнике, среди зашифрованных сообщений о снах «по схеме 1» или «по схеме 2» вдруг, как прорвавшийся крик, — «снились люди, убитые мной в детстве». Хотя упоминание о «людях», а не о «врагах», значит многое. В мирную жизнь так и не вписался, тяжело болел, много пил, отчаянно любил детей, для которых написал действительно великие и прекрасные книги, рядом с которыми можно поставить только книги Александра Грина. В 1941 году его категорически отказались брать в армию, но он пошел на фронт военным корреспондентом «Комсомольской правды», попадал в окружение, ушел в партизанский отряд и героически погиб, ценой своей жизни предупредив товарищей о фашистской засаде.

Его сын, Тимур Аркадьевич Гайдар (по некоторым версиям, приемный ребенок), начавший служ

бу подводником, стал военным корреспондентом «Правды» и дослужился до звания контр–адмирала. Насколько можно судить, сыграл большую роль в налаживании отношений советского руководства с революционным руководством Кубы, затем — в событиях Карибского кризиса, во время которого его семья находилась на Кубе (в его доме бывали Рауль Кастро и Че Гевара), а в конце 60‑х — начале 70‑х — в сохранении Югославии нейтральной и социалистической страной.

Гайдар, родившийся в 1956 году, в силу работы отца много жил за границей: с 1962 по осень 1964 года на Кубе, с 1966 по 1971 год в Югославии. Там он не только занимался шахматами и даже выступал в юношеских соревнованиях, но и заинтересовался проблемами развития экономики, в частности, возникновения дефицита.

Таким образом, Егор Гайдар вырос в номенклатурной советской семье весьма высокого уровня. Биографы подобострастно отмечают, что еще в школе, изучив «теории Маркса», он счел их «архаичными» по сравнению с поверхностным учебником «макроэкономике» Самуэльсона и даже с трудами Адама Смита, творившего за сто лет до Маркса, но его письма свидетельствуют о восторге от «глубины мысли» классиков.