Читаем без скачивания Дневник. Том I. 1825–1855 гг. - Александр Васильевич Никитенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сперанский и Строганов против сего проекта. За него, с разными исключениями и дополнениями, Ламберт, Блудов, Крузенштерн и Шторх.
Последние, очевидно, стремятся сразу на целый век подвинуть в России ход просвещения; первые же хотят на настоящем порядке вещей основать постепенное приближение ее к оному.
Паррот, несомненно, прав в том, что у нас мало хороших профессоров, частью по причине равнодушия к науке, как говорит Шторх, а более потому, что их самих худо учили.
23 октября 1827 года
День рождения жены нашего попечителя Бороздина. После обеда я с его семьей поехал на вечер к его сестрам. Там был генерал Поленов со своим многочисленным семейством, которое может служить образцом согласия и добродушия. Удивительнее всего, что здесь мачеха является провидением не только своих собственных детей, но и детей своей предшественницы. Нежность ее к последним так же велика и трогательна, как и к первым. Вообще сердце этой женщины исполнено той пленительной доброты, которая приближает особ ее пола к идеалу. Падчерицы, или, лучше сказать, дочери ее сердца, не отличаются яркой красотой, в них есть что-то трогательное и милое, что, пробиваясь сквозь черты лица их, сообщает им выразительность и прелесть, заставляющие забывать об отсутствии положительной красоты.
Вечер в обществе добрых, умных людей прошел быстро и приятно. Часть его я провел за бостоном с генералом Поленовым, с нашим профессором Сенковским и с братом попечителя.
Сенковский весьма замечательный человек. Не много людей, одаренных умом столь метким и острым. Он необыкновенно быстро и верно подмечает в вещах ту сторону, с которой надо судить о них в применении к разным обстоятельствам и отношениям. Но характер портит все, что есть замечательного в уме его. Последний у него подобен острию оружия в руках диких азиатских племен, с которыми он сблизился во время своего путешествия по Азии.
Нельзя сказать, чтобы он был совсем дурной человек, но, подобно иным животным, неукротимым по самой природе своей, он точно рожден для того, чтобы на все и на всех нападать, — и это не с целью причинить зло, а просто чтобы, так сказать, выполнить предназначение своего ума, чтобы удовлетворить непреодолимому какому-то влечению. Естественно, он не любим, на что сам, однако, смотрит без негодования, как бы уверенный, что между людьми нет других отношений, кроме беспрестанной борьбы, и он со своей стороны воюет с ними не за добычу, а как бы отправляя какую-то обязанность или ремесло. В обращении он жесток и грубоват, но говорит остроумно, хотя и резко. Нельзя сказать, чтобы разговор его был приятен, но он любопытен и увлекателен.
1828
1 января 1828 года
Давно уже ничего не писал я на этих страницах. Приготовления к экзамену отнимали у меня все время. Это уже последний: с окончанием его окончится период моего студенческого существования — и я гражданин.
Сегодня наш курс экзаменовался в римском праве. Мне досталось говорить об опеке. Профессор В. В. Шнейдер похвалил меня, но сам я недоволен своими познаниями в этом предмете. Да и трудно было, по правде сказать, много успеть в сей обширной и сложной науке, записки по коей выданы нам профессором всего за полторы недели до экзамена. Сами же мы не составляли их, потому что он обещал с самого начала дать нам свои.
8 января 1828 года
У меня чуть было не дошло до ссоры с Булгариным. По условию он должен был напечатать в мою пользу сто экземпляров моего сочинения «О политической экономии». Это было для меня очень важно, ибо я намеревался представить оное профессорам как диссертацию на степень кандидата. Оно уже несколько дней тому назад появилось в «Северном архиве», между тем для меня не оставлено ни одного экземпляра, и в типографии уже разобраны доски.
Я изъявил мое сожаление по этому поводу Булгарину. Он извинился забывчивостью и дал слово, что в три дня велит вновь набрать сочинение и напечатать, Я успокоился. Но третьего дня прихожу в типографию: там ничего и не слыхали от Булгарина. Это меня крайне раздосадовало, ибо уже недалеко время, назначенное для представления диссертации. Я опять кинулся к Булгарину и Гречу. Теперь сочинение мое набирают, и оно скоро будет напечатано.
26 января 1828 года
Наконец кончились экзамены. Сегодняшний был из богословия: сошел хорошо.
На днях только вышло из печати мое сочинение. Профессора весьма одобряют его, а публика приняла как нельзя лучше. Из этого я вывожу два заключения: первое, что публика наша, значит, еще очень мало сведуща в политической экономии, второе, что в ней начинает развиваться вкус к серьезному чтению.
28 января 1828 года
Слушал лекцию из философии у профессора Галича. Как жаль, что сей отличный профессор лишен своей кафедры в университете: у нас нет ни одного, подобного ему, кроме разве Давыдова в Москве, у которого тоже отняли кафедру; но я сам о последнем не могу судить.
К Галичу прежде всего имеешь доверие, ибо видишь, что он обладает обширными познаниями. Изложение его определенное: он выражается ясно и благородно. Его одушевляет чистая, высокая любовь к истине, отчего беседы его не только полезны, но и увлекательны. Это не цеховой ученый, а человек, глубоко преданный науке и жаждущий правды, столько же практической, сколько и теоретической. Я лично к тому же много обязан ему. Зная, что мне не под силу заплатить ему за курс 300 руб., как платят другие его слушатели, он предложил мне посещать его лекции бесплатно.
29 января 1828 года
Говорил с попечителем о моей службе. Он предлагает мне у себя место секретаря в 1200 руб. жалованья. Я останусь у него во всяком случае на
