Читаем без скачивания Грузия. Этнические чистки в отношении осетин - Алексей Маргиев

– Они вернутся, как ты думаешь?

– Должно быть. Сейчас Шеварднадзе разрешил им вернуться.

– А где они будут жить? Не настроит же он им новых домов?

– Да им и в Северной Осетии жить негде, северяне не хотят их больше кормить.

Разговор пастухов перевела мне сестра, когда машина была уже на спуске по разбитой дороге, над которой стояли одинокие деревья почти полностью вырубленного придорожного ельника.

Я смотрел назад, в село, в свою прошлую жизнь. В той прежней жизни скоро наступят долгие сумерки, с пастбища вниз потянутся стада, зазвенят бидоны, залают собаки, заплачут дети, польется молоко. Косари соберутся у источника, смывая с лица соль и пыль. Смеясь, придут невесты за водой. Жизнь как будто убежала отсюда вместе с нами. Я смотрел назад – моя родина была похожа на ребенка, размазавшего слезы по грязному лицу и уже выплакавшего свое огромное детское горе. „Господи, – подумал я, – когда же я перестану ездить сюда?“» («Айдан-Зеркало», № 4–5, октябрь 1997 г.).

Потерявшие родину люди пережили настолько сильный удар, что его трудно назвать деликатным словом «стресс». Судьба изгнанника стоила многим жизни, пережитые испытания обернулись многочисленными болезнями, в основном сердечно-сосудистыми и онкологическими, гипертонией, туберкулезом, в результате которых в первые пять лет после изгнания скончалось огромное количество беженцев. Статистика таких смертей не ведется, хотя собрать данные по отдельному району, например, по Гуджаретскому ущелью, оказалось возможным. Несмотря на то что наши данные собирались в месте компактного расселения беженцев из Боржомского района – в Заводском поселке г. Владикавказа, все же возможно, что приводимые сведения неполные, поскольку некоторые из беженцев еще до получения от государства сборных деревянных домиков в поселке успели устроиться в других местах. Надо сказать, что таких не очень много.

Итак, по нашим далеко не полным данным, из Гуджаретского ущелья и села Митарби Боржомского района было изгнано 327 семей (около 1280 человек), из которых в первые несколько лет после депортации умерли от различных болезней 211 человек, то есть 17 %.

Данные о смертности среди беженцев Гуджаретского ущелья Боржомского района за первые 5 лет изгнания

Примечание: четыре человека из этого списка погибли во время теракта на Центральном рынке во Владикавказе в 1999 году; двое совершили самоубийство.

Есть данные о том, что из 17 беженцев из села Цолд Ленингорского района в короткое время после изгнания от разных болезней скончались 12 мужчин – все Маргиевы. Такие же высокие показатели смертности характерны и для беженцев из других сел.

В большой семье Федора и Нателы Тадтаевых в с. Кинциси Карельского района Грузии было шесть сыновей и три дочери. Старший сын Вася приехал из Гагры, узнав о начавшихся беспорядках. Его схватили дома уже через час и отвели в штаб в Карели. Другой сын, Юра, забрал младших детей и убежал в лес. Ворвавшиеся в дом грузины убили Федора Тадтаева. Васю расстреляли в лесу в Горийском районе. Две недели Натела с детьми скрывалась в лесу, на снегу, без воды и еды. Дети замерзли, истощились и заболели. Через два года один из детей, Бесик, так и не выздоровев, умер.

Болатаева Марго Максимовна из с. Цицагианткари Горийского района, ныне живет в поселке Заводском г. Владикавказа. Она рассказала о том, что в этом селе убили ее родственников – мужа и жену Болатаевых Зарбега и Любу. Их обоих расстреляли в доме. Сыновья, которым с самого начала приходилось прятаться в лесах, уже к тому времени бежали в Россию, один из них вернулся похоронить родителей и уехал обратно. Другой сын через некоторое время умер от туберкулеза во Владикавказе, не оправившись от перенесенных потрясений и простуд после пребывания в лесах.

Есть ли способ возместить эти потери, входит ли в проект закона о реституции, разрабатываемого сейчас грузинским руководством, возмещение такого рода ущерба, неизвестно. Да и чем это можно возместить?

Опасения по поводу обострения отношений с ингушами в Северной Осетии оправдались. Молниеносная война за Пригородный район в октябре-ноябре 1992 года привела к появлению новых беженцев – ингушей и осетин. По окончании конфликта началось осуществление федеральной программы по возвращению беженцев-ингушей, которая предусматривала и гарантии безопасности, и компенсацию потерянного жилья и имущества. Процесс затянулся. Часть домов в ингушских населенных пунктах к началу осуществления этой программы оказались занятыми беженцами из внутренних районов Грузии. По их собственному признанию, они чувствовали себя неуверенно, понимая, что хозяева рано или поздно вернутся. Даже не пытались подремонтировать дома, кроме тех, о которых точно было известно, что их хозяева приобрели другое жилье в Ингушетии.

Туриева Циури, из с. Корет Ахметского района, Кахетия: «Когда в Цхинвале началась война, я работала в клубе, а муж – в совхозе. С грузинами жили хорошо, нас пока никто не трогал, но страх не оставлял после того, как убили сына наших близких родственников – Коста Тедеты. В том же 1991 году убили сына Кокоевых в Корете, я забыла его имя. Как мы могли остаться? Бросили большой двухэтажный дом, забрали кое-что с собой и приехали сюда. Говорят, после нашего отъезда там начался настоящий террор. Деньги у нас быстро кончились, а работы не было. Сначала жили в общежитии, потом нашли пустой ингушский дом. Я крепче была, чем мой муж, женщина все же выносливей. У мужа началась депрессия, сердце болело, он умер 5 лет назад. Я трудилась, собирала и продавала черемшу, не гнушалась никакой работой. Дети выросли. Старший мой сын – учитель, младший – в армии, дочь – художница. Дом – не отказной. Это так называется, то есть рано или поздно хозяин вернется, он не отказался от своего дома. Если бы не это, мы бы хоть ремонт сделали, крыша течет. Власти каждый день нас обманывают, обещают субсидии, и мы верим, не хотим жить в чужом доме. Если даже мы останемся на улице, в Грузию не вернемся. Месяц назад я поехала в Корет, слышала, что их государство покупает в Кахетии дома для аджарцев, которые пострадали от наводнения. Купили им двухэтажные дома по 4 тысячи долларов. Но наш дом, за которым присматривали родственники, не продался. А ездить туда трудно. Я и по-грузински плохо говорю. В Корете все говорят хорошо, но я училась в Лагодехи в осетинской школе. Визу я не брала, получила вкладыш на границе, по Зарской дороге добрались как-то до грузинского ТЭКа у Цхинвала, но грузины не пропустили нас. Потом через Авневи и Руис мы кое-как пробрались в Грузию. Все так ездят. В Корете оказалось очень много грузин, все осетины продали дома, осталось несколько человек. Я пустила в дом аджарцев, у них не было денег, но мне они показались порядочными. Пусть хотя бы присматривают за домом, может, потом выкупят его».

Субсидии от государства, о которых говорила беженка, упоминались многими беженцами в Северной Осетии, но приводились разные суммы: от 15 до 400 тысяч рублей. Кто-то получил настоящее жилье, кто-то просто участок с вагончиком в чистом поле. Ясно, что весь массив беженцев в Северной Осетии был разделен на группы и категории, в зависимости от которых и оказывалась помощь государством для их обустройства и адаптации. Ситуацию проясняет Д. Кулумбегов, зам. руководителя Управления по делам миграции МВД РСО – Алания: «В тот начальный период и до 2000 года основной формой оказания помощи в обустройстве было выделение беспроцентной возвратной ссуды. Ее размер в 1993 году составлял 300 тысяч рублей теми, неденоминированными деньгами. Затем на отдельных этапах она составляла 3, 4, 5, 6 млн. рублей, так сказать, „старыми“ деньгами. В 1998 году эта сумма уже составляла до 14,5 тысячи рублей „новыми“ деньгами, а к 2000 году – по 9 тысяч рублей на одного члена семьи. До 2000 года, пока существовала эта форма помощи, ею воспользовались около 2 тысяч семей. Однако не все они смогли обустроиться на эти деньги, цены на жилье были гораздо выше, и они оказались в труднейшем положении, так как по существующему законодательству не могли рассчитывать на повторную государственную поддержку. Ссуды были выгодны в какой-то степени тем, кто мог к ним добавить свои средства.

Разница в размерах ссуд и субсидий объясняется тем, что с течением времени меняются законы, меняется ситуация к лучшему в стране, растут возможности государства и меняются формы оказания помощи вынужденным переселенцам, они становятся действеннее и эффективнее. На сегодняшний день по российскому законодательству за счет средств федерального бюджета существует два вида государственной помощи в обустройстве. Это выплата вынужденным переселенцам безвозмездных субсидий на строительство и приобретение жилья, и второе – это приобретение для них квартир на вторичном рынке жилья.