Читаем без скачивания Футбол оптом и в розницу - Марк Рафалов

Мы ходили по разбитым путям и понимали, что отъезд на Урал несколько задерживается. А встречавшиеся нам зенитчицы смущенно улыбались, слушая издевательские подковырки будущих танкистов.

Спустя несколько дней мы все же добрались до цели и начали обучение в качестве курсантов ЧТТУ. Не стану описывать подробности пребывания в этом знаменитом училище.

Но об одной примечательной истории умолчать не смею. Впрочем, поскольку я уже описывал ее в газете «Деловой мир» от 26 сентября 1992 года, позволю себе полностью процитировать свою статью. На мой взгляд, она заслуживает внимания.

«Это было почти полвека назад. И осталось, наверное, уже немного очевидцев тех далеких событий, что случились в Челябинске в морозном январе сорок пятого года.

ЧТТУ. Эта аббревиатура в годы войны без затей расшифровывалась любым местным жителем. Благодаря эвакуированному из Ленинграда Кировскому заводу, город получил в народе меткое название — Танкоград. Завод делал танки, а курсанты ЧТТУ — Челябинского танкотехнического училища — обретали практику вождения, помогали обкатывать грозную технику и представлять ее военпредам. После учебы свежеиспеченные младшие лейтенанты получали новые танки, грузили их на эшелоны и устремлялись на полыхающие огнем поля сражений самой кровавой войны.

В отличие от других училищ, дислоцированных в городе, ЧТТУ пополнялось кадрами, закаленными в горниле войны. Многие из нас уже успели побывать после ранений в госпиталях, получить боевые награды. Словом, народ был тертый.

Курсанты-танкисты несли на городских улицах патрульную службу, помогали правоохранительным органам бороться с бандитами, ворами, спекулянтами и прочей нечистью. Это, несомненно, прибавляло нам авторитета среди горожан. Особым успехом лихие танкисты пользовались у женского населения Челябинска. По праздникам во время парадов, когда к гостевым трибунам на улице Кирова подходила колонна ЧТТУ, ее встречали громкими возгласами ликования.

Начинался сорок пятый год. На западе еще гремела канонада. Еще гибли наши боевые товарищи. Да и многим из нас предстояло возвращение на фронт. Страшный жребий войны еще готовил кому-то свой кровавый приговор. Но предчувствие победы уже витало над землей. И хотя стояли в Челябинске суровые уральские морозы, запах победной весны становился все ощутимее.

«Тревога!» — этот сигнал мгновенно оборвал сон задолго до рассвета. Застегивая на ходу одежду, мы высыпали во двор училища. Прошедший суровую школу войны и потерявший на ней руку начальник училища генерал Казаков принимает рапорт и обращается к нам. Он говорит о чрезвычайной важности и секретности предстоящей операции. «Вас в строю ровно сто человек! Все бывшие фронтовики, все коммунисты! Ни одна душа не должна знать, где вы были и что вы делали!»

Ночной морозный воздух разрезает короткая команда, и наша сотня минует КПП. Мы шагаем по пустынным заснеженным улицам. Город, забывшийся от тяжелого, изнурительного труда, недоедания и холода, погружен в тревожный сон. Наши шаги гулко стреляют в сонную тишину. Колючая снежная крупа, подгоняемая порывами ветра, больно жалит лицо, лезет за воротник шинели. Куда нас ведут? Почему все так таинственно?

Городские постройки начинают вытесняться маленькими кособокими домиками. Из-под ворот лениво тявкают разбуженные нами собаки. На пустынной тихой улочке следует короткая, как выстрел, команда: «Стой!». Мы замираем перед высоким забором, поверх которого вьется колючая проволока. Открываются массивные ворота, и под пристальным досмотром пересчитывающих нас часовых мы проходим во двор. Сопровождавшие нас командиры, в их числе старшина нашей второй роты Помазанов, остаются по другую сторону забора — конспирация!

Осматриваемся. Перед нами невзрачное одноэтажное строение, увенчанное высокой металлической трубой. Без нее здание можно было бы принять за пакгауз. Труба же придает ему сходство с городской баней. Озабоченный кладовщик, хмурый мужчина лет пятидесяти с бледным дистрофичным лицом, под неусыпными взорами офицеров охраны срывает пломбы и открывает тяжелые металлические двери. Потом этот кладовщик будет уверять нас, что проработал здесь почти три года, но внутри склада не был ни разу. И даже не догадывался, что в нем хранится. В его обязанности входила лишь проверка целостности замков и их пломбировки.

Мы входим в помещение, начальником которого, как узнали позже, был генерал госбезопасности. На цементном полу колодцами высотою в шесть венцов уложены какие-то слитки. На поверхности каждого выбита эллипсовидная печать «Аффинажзолото «Москва». Отдельно крупными цифрами с точностью до грамма обозначен вес. В среднем по тридцать килограммов каждый кирпичик! «Золото!» — зловещим шепотом роняет кто-то. Золото, горы золота!

Под тяжестью золотых венцов в цементном полу отпечатались глубокие вмятины. П-образный склад тянется на десятки метров. Сколько же несметного добра здесь хранится? Никто не может ответить на этот вопрос. Экскурсовода здесь, разумеется, нет. Кладовщик ошалело рассматривает «подведомственное» ему богатство.

Очередная команда выводит нас из оцепенения. «Приступить к работе!» Курсант, получивший в своей пятерке, на которые всех нас разбили, первый номер, нагнулся поднял двухпудовый слиток и направился к выходу. У каждой двери стояли грузовые машины с откинутыми задними бортами. На подножке офицер с пистолетом, в кузове — два солдата с винтовками...

Первые номера аккуратно опустили драгоценные ноши. Идущие следом повторяли эту операцию. В кузовах образовывались квадраты со сторонами в девять кирпичей. Восемьдесят одна плита! По тридцать килограммов каждая! Почти две с половиной тонны в каждой машине! «Позолоченные» грузовички отъезжали, и тут же под погрузку подкатывали следующие. Ни минуты простоя. Куда перемещалось золото, мы, конечно, не знали. Путевок нам не предъявляли. Можно было лишь догадываться, что эвакуированный в начале войны из Москвы золотой фонд страны возвращался домой.

Около девяти утра объявили перерыв на завтрак. К воротам подкатила полевая кухня, солдаты охраны отцепили ее от грузовика И вручную вкатили во двор. Ни одна живая душа к нам на склад попасть не могла! Каша из пшенного концентрата с американской тушенкой, доставляемой в страну по ленд-лизу, полевая кухня, стоящий на ней солдат с черпаком — все живо напомнило не столь уже далекий фронтовой быт. Спали мы не раздеваясь. Нам привезли матрацы и одеяла, и после двенадцатичасового рабочего дня, обменявшись очередными байками про «златые годы», мы засыпали мертвецким сном.