Читаем без скачивания Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня - Евгений Александрович Костин

признакам может оказаться и финальной для всех ее субъектов), пока не наблюдается: а) реальной оценки существующих угроз для всех акторов процесса, а не только выборочно, по отдельности, б) готовности приступить к деэскалации напряженности и понижения градуса психологического, ментального и идеологического противостояния с «противниками», в) не видно и близко желания сформулировать общую платформу для объединения всех действующих лиц для определения тех уровней интересов взаимного сосуществования, какие приемлемы для всех.

Эти первоначальные, мировоззренческие прежде всего, представления о важности подобной площадки для сохранения существования всех людей, живущих на земле, являются достаточной базой для дальнейшего перевода этого модуса согласия и сотрудничества на более низкие уровни – экономические, политические, культурные, этические (вопрос ценностей). Если же и дальше будет действовать принцип силы, которому должен подчиниться сопротивляющийся противник, а конкретная его реализация происходит на площадках экономики, логистики, передвижения товаров, объявления разнообразных санкций, то, как правило, такого рода логика неотвратимо приводит (и уже привела в настоящий момент) к использованию военной силы. Но здесь прячется ирония истории – даже самый малый субъект может обладать такими типами оружия (ядерного, бактериологического, химического, эпидемиологического), что они приобретают характер глобальности и являются тотальной угрозой для всех без исключения. И нет никакой нужды тогда обращать внимание на экономическую мощь государства, его демократические или авторитарные предпочтения, выработанные у него представления о ценности человеческой жизни – все это оказывается вторичным, сопутствующим фактором. Вступает в действие механизм тотальности, ставящий под угрозу существование не только социальной организации людей конкретного государства, но саму биосферу земли, все среду жизни человека.

Появились и новые феномены мирового развития, какие ранее просто-напросто не включались в общие соображения по поводу мировой истории и эволюции человечества. На первое место стали выходит не объективные в прямом смысле слова, не материальные обстоятельства существования государств и человеческих сообществ, но субъективные, ментальные, особой психологической наполненности, факторы, какие напрочь отсутствовали на предыдущих этапах развития социума. Подчас они становятся во многом определяющими элементами в конкретном устройстве тех или иных обществ. Понятны и для всех уже почти привычны – психологические претензии и требования сообществ ЛГБТ, актуализированная гендерная проблематика, связанная с изменением пола, какая уже вторглась в систему образования и воспитания подрастающего поколения. Это начинает влиять на демографический состав той или иной страны, а миграционная магма человеческой материи, перемещающейся из страны в страну, в другой тип общества, нежели родной, декларирует свои психологические и ценностные установки, связанные с изначальными религиозными, культурными аспектами представлений мигрантов. Они в основном определяются отрицанием и сопротивлением их вхождению и адаптации в новом для себя социуме. (А совсем недавно, вышла на первый план, пока что только в Америке, психология отложенного расового мщения, какая проявилась в движении BLM).

Все эти психологические, ментальные, этно-культурные потоки приобретают способность влиять на экономику общества, на политические взгляды, то есть на организацию общественной и политической жизни, менять, и это самое главное – цивилизационную картину мира, какая устоялась в данном государстве (западном типе общества), то есть приобретают характер некой объективности. Эти изменения кажутся подчас несущественными, легко корректируемыми, но это оказывается иллюзией, что очевидно именно сейчас при взгляде на сегодняшнее состояние западного социума в первую очередь. Все же надо признать, что традиционные общества, вроде российского, китайского, во многом и индийского, хотя этническая картина там заметно сложнее, в меньшей степени подвержены такого рода трансформации, какую мы наблюдаем на Западе.

Более того. Уже сейчас можно видеть, как в реальных военных столкновениях на первый план выходят соображения вторичного как бы порядка – защита людей своей национальности, своего языка и культуры, своей религии, но не явно выраженные экономические или геополитические интересы. Кажется, что это похоже на то, что было ранее (если вспомнить, к примеру, о крестовых походах или о Варфоломеевской ночи), но это не совсем так. Сложившиеся в мире цивилизации, что мы наблюдаем к началу XXI века, отличаются не только тем, что они зиждутся на определенного рода ментальных предпочтениях, но они сформировали достаточно жесткую картину мира, какая и скрепляет духовную сторону того или иного типа цивилизации.

Убежденность западного общества в торжестве либеральных идей, нежелание изменить данную – оптимальную, по мнению Запада, и единственно правильную картину мира, определившуюся в его культуре, не позволяет совершать необходимые практические действия по регулировке общественных структур, социальных отношений, по переформатированию миграционных потоков, способствовать сопротивлению явно вырожденческому тренду всего того, что связано с изменением биологической природы человека. И это происходит независимо от того, что вышеперечисленные процессы очевидным образом ухудшают условия существования большинства людей, разрушают устойчивость всей системы, повышают уровень энтропии.

Мы хотим подчеркнуть именно в этом месте наших рассуждений, что процессы увеличения беспорядка, хаоса (энтропии) в западной цивилизации, а также частично и в тех странах, какие переняли основные правила ее существования (скажем, Россия, ее общество, по крайней мере, ее предпринимательская и культурная элита уже во многом заражены этим вирусом энтропии и распада прежнего порядка вещей), переводят сам Запад и эти страны в зону цивилизационного и культурного «риска». Этот процесс перекинулся с социальных структур на природу самого человека, мы бы назвали этот процесс антропологической энтропией. И этот тип хаотизации является наиболее опасным для будущего человечества.

По существу мир в целом, и Запад, как наиболее продвинутая в цивилизационном отношении его часть, встали перед старой, но забытой проблемой развития всего человечества – перед созданием новой картины мира. Запад это понимает и ее создает, но при этом с остервенением достойным лучшего применения включает все те же деструктивные элементы, какие определились к данному моменту в западной культуре и сознании человека. Не будем повторять их в очередной раз, о них немало уже сказано в предыдущих главах. Все это вызывает искренний ужас у представителей традиционных обществ, скажем, исламского толка.

Также проблема заключается в том, что всякая картина мира нуждается в «большой» идеологии, без нее все элементы «нового» будут находиться в подвешенном, не системном состоянии, и не создадут ту новаторскую картину реальности, какая сможет изменить все остальные сферы существования. Запад поразительным образом повторяет процессы, происходившие в могущественной Римской империи, какая находилась перед самым своим распадом на пике своего технологического, культурного, общественного развития и выглядела как система, невозможная к разрушению, к диссоциации.

Но процессы разрушения начались, прежде всего, в идеальной сфере, в головах и психологии основных субъектов – граждан великой империи. Они были лишены внутренних ориентиров своего существования, вырождение великого началось от победы грубо материального, чувственного, связанного с услаждением плоти, достижением удовольствий физического рода самого неимоверного свойства. «Такой»