Читаем без скачивания Путешествие дилетанта - Сергей Петросян

Вернулся на место. Соседка по купе, полная брюнетка, вытаскивала из сумки всякую снедь. Про еду в дорогу они как-то и не вспомнили. Запах копченой колбасы, казалось, разъедал глаза. Мели шумно сглотнула и уткнулась в журнал. Пьеру ничего не оставалось, как смотреть в окно, в глухую темноту. Есть хотелось невыносимо. Почему-то вспомнились сентенции школьного историка про то, что «при капитализьме никто упавшему руки не подаст и хлебушком не поделится…» Хотя в Югославии социализм…

– Služite se, molim vas. – тетка разломила круг колбасы и протянула им с Мели.

Пьер вопросительно посмотрел на Мели. Та рассмеялась и махнула рукой – давай!

Языковой барьер преодолели после третьей стопки «Виньяка» из зеленой бутылки, которую соседка, заговорщицки подмигнув, извлекла из своей бездонной сумки. Жидкость сильно напоминала дагестанский коньяк. Перестав стесняться, Пьер бодро поднимал пластиковый стаканчик и радостно произносил первое выученное сербскохорватское слово:

– Живели!

Тетка вышла на станции Сремска-Митровица, оставив им два яблока и остатки «Виньяка».

– А жизнь-то налаживается… – подумал Пьер.

* * *

Поезд прибыл в Загреб под утро. На перроне Мели бросилась обнимать довольно молодую пару – худую высокую женщину с короткой стрижкой и спортивного вида здоровяка с блестящей лысиной. Совсем не так Пьер представлял себе родителей невесты. Смотрины ему устраивать никто не стал. Мать первой по-мужски протянула руку и представилась:

– Вера.

– Небойша. – пожал руку отец и, подхватив чемоданы, понесся в конец перрона.

Все оказалось просто. Стесняться времени не оставалось – надо было запихать вещи в старенький фольксваген (чемоданы – в багажник, рюкзаки – на сиденье) и помочь Вере вырулить со стоянки задним ходом, размахивая руками и перекрывая дорогу сердитым таксистам. При этом Пьер успевал с интересом вертеть головой. Здание вокзала здесь оказалось пошикарнее, чем в столице. Однако здесь пути не обрывались, уперевшись в пункт назначения, а шли куда-то дальше, как в провинциальных городах. Длинное здание с центральным классическим портиком чем-то напоминало Смольный. Привокзальная площадь казалась просто огромной и переходила в парк, скрывающийся в темноте. Надпись на латинице гласила: «Glavni Kolodvor».

– Тут тебе и кол, и двор… – пробормотал Пьер. – Приехали домой.

Отец Мели, повернувшись с переднего сиденья, протянул открытую пачку Jadran.

– Спасибо. Не курю, – покачал головой Пьер.

Родители синхронно закурили, выпуская дым в открытые окна. Про гостя сразу забыли, принявшись оживленно обсуждать последние новости. Судя по обилию имен, речь шла о друзьях и родственниках. Ночной Загреб разглядеть толком не удалось – мешал рюкзак, падавший на плечо и ветер вперемешку с табачным дымом. Ехали долго – минут тридцать. Вера, не вынимая сигареты изо рта и не прекращая разговора, бойко гнала машину по пустому ночному шоссе. Затолкав очередной окурок в пепельницу, она требовательно щелкала пальцами и муж прикуривал для нее следующую.

«Итальянцам, чтобы поговорить, руками махать надо, а югославам, похоже, без курева двух слов не связать», – подумал Пьер.

Мелькнул дорожный указатель Samobor, машина съехала с шоссе и запетляла по узким улочкам. Выросший в центре города, Пьер поморщился. Это, похоже, был дальний пригород или вообще соседний городок.

– Сестрорецк, судя по удаленности, – подумал он. – Лишь бы не Кириши. Интересно, а как у них с нравственными устоями? Нас вместе положат или меня на раскладушке пристроят?

– А вот и наш домик! – радостно воскликнула Мели. – Приехали!

Пьеру, ожидавшему увидеть деревенское жилье, дом понравился – аккуратная двухэтажная вилла с небольшим палисадником. Простенькая железная решетка – никаких выкрутасов, но зато и не плетень и не забор, собранный из спинок от железных кроватей. Мели с отцом открыли ворота, и машина втиснулась на маленькую мощеную площадку перед входной дверью.

* * *

– Александр Дмитриевич в Белграде. Приезжайте на следующей неделе.

Согласно полученной в Манагуа инструкции, сразу после приезда в СФРЮ Пьер должен был встать на учет в консульстве СССР в Загребе, а после этого обратиться к Александру Дмитриевичу Белгородскому – руководителю корпункта ТАСС.

– Он о тебе знает. И поможет, и проконсультирует, и что делать скажет. На ближайшее время он – твой начальник, – инструктировал его Геннадий Иванович, обосновавшийся в бывшем кабинете Моторыгина.

На консульский учет Пьер встал без проблем – приехал в часы приема, предъявил паспорт и заполнил короткую анкету. На прощание получил настоятельное приглашение на ближайшие мероприятия, проводимые Обществом дружбы «СССР-СФРЮ».

– На следующей неделе концерт детского хора будет – не опаздывайте!

– Всенепременнейше. Держите для меня место в первом ряду, – пробормотал Пьер, унося ноги.

А вот Белгородского застать не получалось. Уже в третий раз приезжал он в старинный особнячок на Босанской улице, но «начальник» все время был разъездах. Пришлось опять не солоно хлебавши топать уже знакомым маршрутом к автовокзалу – на автобус в Самобор. Можно было, конечно, остаться погулять по Загребу, но Мели уже провела для него пару подробных экскурсий по городскому центру. Они долго гуляли по Долнему и Горнему градам, прокатились на коротеньком старинном фуникулере, пофотографировались на площадях… Больше Пьер себя туристом не чувствовал и одному ходить по городу без цели как-то не улыбалось. Ресторанчики и кафе в центре Загреба были намного дороже, чем в Манагуа или даже в Самоборе. А вот наличные доллары, привезенные в кармане, подходили к концу. Оставалась надежда на счет в Bank of America, но здесь в Народном Банке только разводили руками и помочь со снятием наличных не могли.

Погода стояла отличная, и Пьер все-таки сошел с автобуса за пару остановок от дома, чтобы размять ноги. Здесь не было такой туристической толчеи, как в Загребе и прогулка доставляла удовольствие. Самобор оказался уютным чистым городком с романтическим налетом средневековья – даже руины замка сохранились. По старинным, мощеным светлым камнем улочкам хотелось ходить в домашних тапках – так здесь было чисто и спокойно. Перед домами на стульях сидели бабушки, провожая прохожих задумчивым взглядом, а на дверях домов висели «посмертницы» – объявления о кончине близких людей. И горем, и радостью здесь было принято делиться. Как в русских деревнях, здесь люди здоровались, встретившись взглядом даже с незнакомцами. Если же встречался знакомый человек, не ленились перейти на другую сторону улицы для рукопожатия. Пьер никак не мог привыкнуть, что здешние женщины первыми по-мужски протягивали руку при встрече, и надо было энергично ее потрясти.

Здешняя лучшая половина человечества вообще отличалась энергичностью и эмансипированностью. Почти все водили автомобили (что в родном Ленинграде пока было редкостью) и практически все женщины курили (что, увы, уже редкостью на родине не являлось). Говорили они уверенно и в разговоре употребляли слова, о значении которых Пьер не мог не догадываться (филолог, все-таки…) Он спросил об этом Мели, и та объяснила ему, что здесь языковая норма не такая строгая, как в русском языке, и табуированной лексики почти нет. Пьер после этого стал прислушиваться, и вскоре понял, что не только молодые женщины, но и старушки, и даже дети чувствуют себя свободно в употреблении идиоматических выражений, которым позавидовали бы его бывшие коллеги по работе в овощном магазине на улице Дзержинского.

– Тогда почему же ты не материшься? – спросил он Мели.

– Ну, я же знаю, что тебе это будет неприятно, – ответила она. – Но иногда очень хочется…

– Фрейд, кажется, писал, что культура – это система табу. Вы, конечно свободнее, чем мы, но что-то очень напоминает нашу армию, – добавил он. – Похоже, что матом здесь не ругаются, им разговаривают.

Ароматы ванили и свежей выпечки отвлекли Пьера от размышлений. Приятный запах исходил из множества маленьких кафе вокруг центральной площади, и он не смог отказать себе в удовольствии зайти в знакомое заведение. Здесь Мели в первый же день угостила его замечательным пирожным со сложнозапоминающимся названием «кремшнит». Выглядело оно невзрачно – как кусок обыкновенного бисквита, и Пьер вежливо поцокал языком, отдавая дань искусству местных кондитеров (эх, не были вы у нас в «Севере» на Невском…) Но на вкус этот невзрачный бисквит оказался чем-то необыкновенным. Крем был теплым, почти горячим, и, казалось, обволакивал язык ароматным облаком.

– Надо угостить родителей, – подумал он и решил взять несколько пирожных с собой.