Читаем без скачивания Седой - Виталий Гладкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но пока Костя стоял недвижимый и с виду хладнокровный, только все его чувства были обострены до предела, да сердце ускорило свой бег, мощными толчками разгоняя кровь по жилам.
– Седой! – голос Фонаря сорвался на визг. – Я тебе обещал сквитаться? Обещал! Мое слово – кремень. Да, это я тебя воткнул в зону, я! Чтобы ты харчей гнилых попробовал, нашу баланду воровскую похлебал. Чтобы понял, что супротив Фонаря ты никто, сявка, шестерка. Ты посмел на меня руку поднять? Я тебя раздавлю, как клопа, я!..
Фонарь орал, брызгая слюной, как помешанный.
– Фонарь…
Тихий спокойный голос Кости подействовал на кликушествующего вора, как удар грома: тот замолк на полуслове.
– В зоне я поклялся тебя убить. И ты умрешь.
– Что? – Фонарь опешил. – Я… умру? И когда же?
– Сегодня. Сейчас.
– Клоун, ты… ты слышишь, что он говорит? Ну, наглец…
Фонарь неожиданно начал смеяться.
– Ха-ха… Ох, не могу, потешил… Ха-ха-ха…
Блинообразное лицо Клоуна тоже расплылось. Глядя на истерически смеющегося Фонаря, он и сам захихикал, пренебрежительно поглядывая на Костю. Только толстомордый хмырь стоял, набычившись и поигрывая ножом.
Костя ударил в падении ногой, сделав невероятный кульбит, практически без толчка. И все же Клоун успел выстрелить; пуля просвистела в нескольких пядях от макушки Кости.
Удар пришелся по кисти руки Клоуна, пистолет отлетел к стене, а сам вор с жалобным криком упал на пол, зацепившись о край замызганной циновки. Толстомордый от неожиданности икнул, опешил, но не растерялся. Хищно ощерившись, он проворно ткнул своим ножом-шилом в бок поднимающегося на ноги Кости.
Он так и не понял, почему вдруг перед его глазами завертелись стены, потолок, тело стало удивительно легким, воздушным, а когда попытался осмыслить происходящее, дикая боль в сломанных костях надолго потушила сознание.
Костя все-таки пожалел Клоуна. И удар, который мог оказаться смертельным, был нанесен вполсилы. Хотя и этого хватило, чтобы Клоун провалился в небытие на добрых полчаса.
Весь сжатый, как пружина, Костя резко повернулся к Фонарю – и застыл, медленно опустив руки.
Уткнувшись лицом в остатки своего ужина, Фонарь остекленевшими глазами рассматривал газетную страницу, которая служила скатертью. А из аккуратной дырочки чуть выше левой глазницы стекали на газетные лоскуты алые капли. Шальная пуля нашла себе цель…
Глава 21. ДОПРОС
В кабинете Тесленко сидела заведующая Рябушовским промтоварным магазином. Было ей лет пятьдесят. Она то и дело всхлипывала, шумно сморкалась в кружевной батистовый платочек и твердила уже в течение часа, словно заводная, одно и то же.
«Черт бы тебя подрал… – тоскливо думал Тесленко, с отвращением глядя на тройной подбородок заведующей, смоченный обильной слезой. – Надоело все, спасу нет. Сегодня вечером напьюсь вдрызг.
Иначе чокнусь…»
– Гражданка Чердакова, спрашиваю вас в последний раз: чья это шуба!?
Тесленко, не глядя, ткнул пальцем на стул у окна, где валялся небрежно скомканный «вещдок» – вещественное доказательство – шуба из чернобурки с крупными серебристыми пуговицами.
– То есть, как это – чья? – невинно глядя на капитана, шепотом спросила заведующая. – В каком смысле?
– Вот что, Чердакова, – сказал сквозь зубы, едва сдерживая себя, Тесленко, – мне это цирк уже надоел. Хватит прикидываться дурочкой. Сейчас вас отведут в камеру, посидите там сутки на рыбьем супчике и черняшке, может, и память прояснится. Баста!
– Не имеете права! – неожиданно тонким голосом вскрикнула заведующая.
– Еще как имею, – зло сказал Тесленко. – Шуба похищена из промтоварного магазина. При этом воры убили сторожа. Про кражу, уверен, вы знаете. Об этом событии трезвонили все городские газеты. Поскольку вы являетесь владелицей шубы, вывод напрашивается однозначный: гражданка Чердакова – соучастница грабежа. Видите, как просто. Статья у вас крутая получается – от семи до десяти лет. Впечатляет?
– Г-ражданин… т-товарищ…
Побледневшая заведующая начала заикаться.
– Д-да вы что?!
– А то: или вы мне тут все расскажете, как на духу, или будете в изоляторе вшей кормить до конца следствия.
– Все скажу, вот вам крест! – истово перекрестилась Чердакова. – Как на исповеди!
– Ну-ну… – с сомнением глядя на ее пухлые короткопалые руки, унизанные золотыми перстнями, сказал Тесленко. – Слушаю вас.
– Шубу мне привезла сестра Анюта. Из Ростова. На, говорит, Верка, продашь. Ты ведь в магазине работаешь. Там людей много за день проходит. Гляди, кому приглянется. А шуба новая, не ношеная. И мне, говорит, прибыль, и ты внакладе не останешься.
– Она не сказала, каким образом ей досталась эта шуба?
– А я и не спрашивала. Не мое это дело.
– Дайте мне точный адрес вашей сестры.
– Зачем?
– На всякий случай, – хмуро улыбнулся Тесленко. – Познакомиться хочу.
– Не знаю я, где она сейчас. Говорила, что хочет поехать в Турцию. Кто-то там набирает группу «челноков»… А что ей – она безмужняя, еще молодая. Деньжат подкопит…
– Ложь!
– Что… ложь? – опешила Чердакова.
– Все. От начала до конца. Не нужно больше креститься, гражданка Чердакова. Не берите грех на душу.
Тесленко потянулся к кнопке селектора:
– Дежурный! Капитан Тесленко. Подошли ко мне конвоира.
– Ой, мамочки-и! – заголосила Чердакова. – Ой, не губите!
– Перестаньте причитать! – рявкнул Тесленко. – Я с вами тут скоро душевнобольным стану. Или вы мне расскажете всю правду, или…
– Боюсь я, ой, боюсь… – простонала заведующая, закрыв лицо руками. – Убьют они меня, зарежут…
«Это точно, – подумал капитан. – Они могут. Как пить дать…» Он знал, кого имела в виду Чердакова.
Чердакова была в списке людей, которых опрашивал на Рябушовке Мишка Снегирев.
Но если другие могли и не знать Баркалову или, по крайней мере, не узнать из-за погрешностей фоторобота, то Чердакова узнала сразу же – они были закадычными подружками, несмотря на разницу в возрасте. Узнала, но не сказала об этом Снегиреву. Только сильно изменилась в лице, что и вспомнилось Мишке после смерти Баркаловой. Почему?
Впрочем, и это было не главным. Основное заключалось в том, что дом Баркаловой загорелся через три часа после встречи Снегирева с Чердаковой. Кто-то очень торопился…
Значит, были веские причины.
Когда Чердакова попала в поле зрения угрозыска, решили проверить магазин, где она была заведующей. И тут, пожалуй, впервые за все время следствия, Тесленко крупно повезло: в подсобке, под ворохом старых халатов, была обнаружена лисья шуба, похищенная из магазина, где убили сторожа. Что это была именно та шуба, эксперты подтвердили, не колеблясь, – несколько шуб, предназначенных на экспорт, были забракованы из-за незначительных дефектов и попали в магазин как раз накануне кражи.
Чердаковой деваться было некуда, шубу она признала своей, но на допросе начала плести небылицы.
– Я вам помогу, Чердакова, – неторопливо молвил Тесленко, сурово глядя на заведующую. – Вы знакомы с Михеем Бузиным?
Чердакова молчала, по-прежнему не открывая лица. Только ее полное тело вдруг всколыхнулось крупной дрожью, да пальцы скрючились, сжимаясь в кулаки.
– Бузин, Михей Севастьянович… – продолжал капитан, листая папку. – Или попросту – Михей.
Барыга. Ваш бывший сожитель. Вот показания ваших соседей. Достаточно? Итак, шубу он вам принес?
– Д-да… – выдавила из себя Чердакова.
– Когда?
– В тот… тот день. Когда ушел ваш сотрудник…
– И вы ему рассказали, что узнали на фотографии Софью…
– О, Господи… Да, да!
И Чердакова заплакала навзрыд; на этот раз искренне.
Глава 22. КОСТЯ
Маленький транзисторный приемник тихо попискивал на туалетном столике, сплошь уставленном баночками, пузырьками и коробочками с яркими иностранными наклейками. Костя лежал на тахте, прикрыв глаза, и через щелки между веками наблюдал за Лялькой, – она сновала по комнате, торопливо наводя порядок. В простеньком ситцевом халатике, не накрашенная, с волосами цвета старой меди, сплетенными в косу, она казалась совсем девчонкой.
Полные смуглые руки Ляльки осторожно прикасались к разбросанным вчерашним вечером вещам, и они тут же бесшумно исчезали внутри полированного платяного шкафа – она старалась не потревожить Костин сон.
Лялька, Лялечка, любимая… Любимая?
Выйдя из последнего пристанища Фонаря, Костя долгое время бесцельно блуждал по улицам и переулкам окраины, пока не выбрался на привокзальную площадь.
На подъездных путях устало вздыхал маневровый тепловоз, замусоренный перрон уже опустел, и только у торца неуклюжего здания вокзала, украшенного вычурной алебастровой лепниной, толпился хмельной и говорливый народ – привокзальный ресторан работал до полуночи. Огромные пыльные окна ресторана расчертили площадь на желтые квадраты, в которых изредка торопливыми видениями появлялись запоздалые прохожие, чтобы тут же растаять в темноте сквера.
