Читаем без скачивания Плохая война - Борис Вячеславович Конофальский

– Я понимаю это, кавалер.

Что Волков мог еще сделать для Брунхильды? Да почти ничего. Он мог ее, конечно, забрать к себе, но тогда права графини и ее ребенка, рожденного ею вне дома, легко можно будет оспаривать. Старый граф умрет, и, зная, кому принадлежит суд в графстве, нетрудно будет догадаться, что графине и ее ребенку будет очень непросто претендовать на поместье, обещанное ей по брачному договору в случае смерти графа.

– Берегите графиню, – в который раз повторил Волков, – сейчас идите в бревенчатый дом на холме, там живут господа из моего выезда, переночуйте там, а завтра на рассвете езжайте в замок. И будьте при ней неотлучно.

– Я так и сделаю, – обещал паж.

* * *

Он ушел, а кавалер вернулся в обеденную залу, где за столом сидели Бригитт и Элеонора Августа. Они ужинали. Кавалер посмотрел на жену, а та по глупости своей еще и мину кислую скорчила, отвернулась, ему свое пренебрежение демонстрируя. Его от этого вида ее высокомерного аж передернуло. Не сгори в нем вся злоба еще недавно, так не сдержался бы, схватил бы это семя поганого рода Маленов за лицо своими железными пальцами и давил бы, пока ее челюсть не хрустнула бы. Но теперь Волков оставался холоден. Все желание ладить с женой, что появилось в нем недавно, исчезло. Он ничего ей не сказал, но в эту ночь не пошел ночевать в ее покои, чему Бригитт была рада.

* * *

Думал к себе Ёгана позвать, узнать, как дела, так тот на следующее утро сам пришел спозаранку. На дворе еще темень была, еще петухи орали, девки гремели ведрами, шли на утреннюю дойку, а он уже сидел в прихожей. Волков впустил его, даже не закончив завтрака. Управляющий был хмур, весь в делах непреходящих и заботах. Рассказал, что глупое мужичье то ли зимы такой холодной не знало, то ли скотины никогда не держало: скотине в морозы нужно подстилку из соломы делать, иначе она за ночь так промерзает, что утром кто и подняться не может на ноги. В общем, нужно коновала в Эшбахт звать, так как скоту, что господин мужичью раздал, лечение требуется. Еще говорил, что озимых хороших не выйдет, так как снега нет, а мороз землю вымораживает.

– Говорил дуракам, что глубже пахать нужно, а они: «Мы уже век пашем на ладонь, и ничего, все хорошо было». А оно вон как развернулось, теперь дураки затылки чешут.

Волков не перебивал, хотя ему сейчас было совсем не до больных коров и не до померзших озимых. Он с утра сам не свой был от письма Брунхильды. От того, что беременная она среди людей, которые ее ненавидят, и что она там почти одна, так как муж ее слаб и стар. Уповал он только на то, что ретива она всегда была и непреклонна. Может, и на сей раз выдержит. А тут Ёган со своими мерзлыми коровами, все бубнит и бубнит про нерадивых мужиков.

– Ты Брунхильду вспоминаешь? – вдруг перебил кавалер управляющего.

– О! – Ёган сделал уважительное лицо. – Оно иной раз вспоминается. Шебутная была, не то что теперь. Теперь оно вон как… Графиня – одно слово. Да, кем была – и кем стала. Вот как жизнь распорядилась.

– Сейчас она одна в замке графа, тяжко ей, – сказал Волков.

– Что? Одна? В замке? – Ёган вдруг засмеялся. – Вот уж тяжесть, графиней жить в замке при дюжине слуг, да при муже-графе, да при поварах, лакеях. Уж насмешили, господин. Тяжко ей…

Волков рассчитывал совсем на другие слова. Он хмурился, а Ёган, по простоте своей этого не замечая, снова начинал талдычить про озимые и про то, что телеги из похода пришли все переломанные, – либо колеса новые нужны, либо оси менять, ни одной целой телеги из всех, что в поход брали, нет. Что кузнеца выездного приглашать придется, а те какую деньгу за выезд просят! И что мужики ленивы и не хотят по весне снова копать канавы для осушения прибрежных болот. Что молодые господа из выезда, что живут в старом доме с попом, просят свинину каждый день, от говядины воротятся, а еще просят овса больше, а не сена.

Обрывать на полуслове старого знакомца кавалер не хотел, все-таки не чужой ему, однако Волков обрадовался, когда в покоях появляется Максимилиан с бумагой.

– Ну? – спросил он у молодого человека.

– Кавалер, письмо от епископа.

– Давай.

– Господин, – заволновался Ёган, понимая, что дальше господин будет заниматься другими делами, – а мои дела как решим? Что со скотом, что с телегами делать?

– Скот лечить, телеги ремонтировать, на все деньги дам. Что с твоими озимыми делать, я не знаю, – закончил Волков. – А мужикам скажи, что если по весне нечего будет убирать, так и есть им нечего будет.

Он уже начал разворачивать конверт, но Ёган не успокаивался:

– Господин, еще дельце есть одно.

– Говори.

– Я же детей из Рютте привез. Жену себе в дом подыскиваю, моя-то хвороба в монастырь подалась, совсем руки у нее распухли, решила, что там ей лучше будет.

– Зато у тебя дом есть свой и дети, – ободрил Ёгана Волков.

– Есть, есть, – соглашался управляющий. – Только вот я из дома выхожу – дети спят, домой прихожу – дети опять спят.

– Так от меня-то тебе чего надобно, детей твоих мне будить, что ли? – начал раздражаться кавалер.

– Да нет же, к чему это… Я про то, что мне бы помощника завести. Я думал, вот зима придет – и отдохну, хоть отосплюсь, а тут одно за одним тащится: то война, то морозы, то скот, то телеги, то жалобы, – я продыху от дел не вижу. Хозяйство-то большое.

Волков посмотрел на него, уже не скрывая раздражения.

– А жалованье из своего кармана платить помощнику думаешь?

– Не хотелось бы, – сразу открестился Ёган.

– У меня сейчас нет лишних денег, – покачал головой Волков. – Война прибытку не дает, только тянет из меня и тянет. Так что помощника можешь за свой счет нанимать.

Больше кавалер на эту тему говорить не собирался, он развернул письмо и начал читать, а Ёган, чуть повздыхав, вылез из-за стола и отправился по своим делам.

Добрый епископ писал, что за два дня до Рождества просит кавалера быть в Малене в лучшем виде своем, при знаменах и людях своих. На заре епископ хочет встретить его у ворот и с крестным ходом вести по городу, чествуя победителя. Также епископ уведомлял, что муниципия города согласна оплатить ему для шествия барабанщиков и трубачей.