Читаем без скачивания Газета Завтра 794 (58 2009) - Газета Завтра

Упомянутую в начале нашего очерка дискуссию Александр Дугин, философ и политолог, завершил словами (цитата не точная): в эпохи катастроф пробуждается воображение — его главное достояние, то, что делает человека человеком. Сейчас период, когда нет чётких ответов. Сейчас мы должны напрячь свои лучшие человеческие качества и создать что-то новое, что может послужить народу. Александр Гельевич, по существу, озвучил мысль французских интеллектуалов-ситуационистов. Покойный Жан Бодрийяр писал о них в последней прижизненной книге как о "больших мастерах в деле организации сдвигов в жизни населения городов, создания соответствующих ситуаций, тем не менее, старающихся избежать этих сдвигов в интеллектуальном творчестве". Сочинения ситуационистов, в том числе и общеизвестное "Общество спектакля" Эрнеста Ги Дебора отличались строгим стилем и общей громоздкостью. Иными словами, французские ситуационисты создавали для своих деструктивных инициатив научные основания. Инициативы приближающих ту самую катастрофу, которой жаждала европейская культура, чтобы высвободить психическую энергию коллективного бессознательного, возродить подлинное воображения художников, и самого общества.

Это им не удалось. Западный человек утратил способность к воображению вместе с готовностью пройти испытания, необходимые для рождения искусств. Сомнительно, что в западной интеллектуальной сфере произойдёт желанная немногими революция, — слишком велика инертность мышления западного индивида, в момент катастрофы жаждущего, чтобы всё поскорее завершилось, и всё стало "как прежде", даже если прежде его существование омрачал перманентный страх — разорения, разоблачения, психического расстройства на основании предыдущих условий.

Для них цикл баланса и распада уже завершён. А для нас?

Даниил Торопов АПОСТРОФ

Ханна Арендт. Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме. — Издательство "Европа", 2008. — 424 с.

Многочисленные книжные проекты издательства "Европа", как правило, вызывают массу эмоций в средах "активных читателей". Одни выражают недовольство "имперскостью" и "пропагандизмом", другие фиксируют чрезмерность "левизны", третьи ухмыляются по поводу "попсовости" тем.

Но есть и бесспорно важные и интересные, вне противостояния идейных лагерей, позиции — Моше Левин, Малявин, недавний Жижек. В этом ряду и прошлогоднее издание классической работы Ханны Арендт. Его уже успели покритиковать за проколы перевода, отсутствие комментариев и за критически-антизападный контекст, в который предисловием "европейцы" попытались воткнуть текст Арендт. По мнению издательства, данная работа становится особенно актуальной в ситуации, когда "Запад пытается упорно "приватизировать" тему преступлений против человечества"". Не побоюсь показаться, лоялистом и мракобесом — это справедливо.

Ученица Хайдеггера и Ясперса, Ханна Арендт была одним из первых мыслителей, пытавшихся осознать и проинтерпретировать шок Второй Мировой войны.

Адольф Эйхман — оберштурмбанфюрер СС, на которого, если верить "Энциклопедии Третьего Рейха", было возложено непосредственное руководство операцией по "окончательному решению" еврейского вопроса. После войны Эйхман скрылся и жил в Аргентине. В 1960 году израильские спецслужбы его похитили и перевезли для суда в Иерусалим, на котором Эйхман был приговорён к смертной казни.

Один мой друг, позиционирующий себя однозначно "слева" и негативно воспринимающий любые консервативно-революционные истории, как-то в беседе неожиданно резко охарактеризовал Нюрнбергский процесс: "Политический постмодернизм". Действительно, акт возмездия проигравшим был превращён в спектакль. Тоже можно сказать и о иерусалимском суде, который, по жёсткой аттестации Арендт, в какой-то момент вылился в "кровавое шоу".

За процессом она наблюдала воочию, как корреспондент "Нью-Йоркера", и многие выводы суда её категорически не устроили. По мнению Арендт, никаким инициатором и двигателем уничтожения Эйхман не был, она документально показывает, что "банальный" педантичный карьерист просто "хорошо" выполнял свою работу.

Арендт совершенно не оправдывает Эйхмана: петля тому полагалась. Но потому что "политика — это не детский сад, в политике исполнительность и поддержка это одно и то же". Однако суд предпочёл персонифицировать в лице Эйхмана "зло нацизма", сделав того "Архитектором Холокоста".

Для Арендт принципиально понять, как работала система уничтожения, в которой участвовали миллионы европейцев — и то были далеко не эсэсовцы. Более того, взгляд Арендт не щадит и само европейское еврейство, чьи активисты фактически стали неотъемлемой частью механизма Холокоста. Но и суд, и "еврейская улица" предпочли неудобные вопросы обойти.

Характерно откровенное неудовольствие еврейских активистов. Доктор Эфраим Зурофф, директор израильского отделения Центра Симона Визенталя: "Трудно относится с симпатией к книге… По мнению Арендт, суд был на самом деле дурно управляемым показательным процессом, целью которого была пропаганда сионистских воззрений…Арендт раскритиковала то, что во время процесса рассматривались только еврейские страдания, а это, по её мнению, вело к искажению истины и искажению даже самого еврейского измерения произошедшего".

Показательно то, что для Арендт Холокост — исключительное явление, но для "еврейской улицы" Освенцим — веха в традиции антисемитизма, а национал-социализм — новый образ старого врага. Не потому ли сегодня для очень значительной части еврейского общества (как в Израиле, так и в мире) дозволенность применения евреями "коллективного наказания" в отношении своих врагов даже не обсуждается. А отработанная индустрия Холокоста стала глобальной "ксивой", фактически выданной Израилю на проведение жёсткой оккупационной политики в Палестине.

В своём знаменитом философско-политическом триллере "Истоки тоталитаризма" Арендт констатировала, что в тоталитаризме крайне важна, помимо внешней политической репрессии, "тирания логичности" идеологии, которой человек передоверяет производство своих мыслей, предавая внутреннюю свободу.

Исходя из этого, большой вопрос — является ли нынешнее общество пространством свободы? Раньше за вас "думал фюрер", теперь ваши взгляды формируют СМИ, "общественное мнение". И настолько успешно, что можно обойтись уже и без "внешней репрессии".

К пафосу Арендт приходится относиться с большой дистанцией, но "Банальность зла" хорошо показывает относительность устоявшихся политических конструкций, их силовую или манипулятивную подоплёку.

Сегодня приходится заново осознавать, что "гуманизм ничего не стоит, когда он не подкреплен двойным преимуществом в авиации и танках. Пацифизм — неплохая вещь, когда его проповедуют победители" (Д.Корчинский).

Анастасия Белокурова О ЧУВАКАХ И ЛЮДЯХ

"Стиляги" (Россия, 2008, режиссер — Валерий Тодоровский, в ролях — Антон Шагин, Оксана Акиньшина, Максим Матвеев, Игорь Войнаровский, Екатерина Вилкова, Сергей Гармаш, Олег Янковский, Леонид Ярмольник, Ирина Розанова, Алексей Горбунов, Евгения Брик, Ольга Смирнова, Яна Буйко).

Пока советская молодёжь кружится на танцплощадках в ритмах вальса и польки, альтернативная группировка, "плесень", как называла их официальная пресса, лихо впечатывает каблуки в пол под заокеанский джаз, "извлеченный из снимков чужой диафрагмы". Дикий, невиданный по обе стороны "железного занавеса" стиль с невозможными пиджаками в пёструю клетку, узкими брюками, цветастыми галстуками рождался фантазиями работников советских подпольных мануфактур. На свингующий "буржуазный декаданс" как бабочки на огонь слетались поборники иной нравственности: безжалостно вспарывались брюки, срезались "накрахмаленные" коки. А сатирические плакаты и фельетоны хлёстко били по "духовной нищете" плетью официоза.

Уже два года, как умер Сталин. На экраны выходит фильм "Дни красоты", где артист Олег Анофриев вдохновенно выводит образ стиляги Эдика, презирающего "серую массу" трудового народа. Спустя несколько лет другой Эдик, Эди-бэби, как зовут его друганы на районе провинциального Харькова, водит дружбу с Кадиком, который лично знал чуваков из объединения "Голубая лошадь" — организации, разоблачение которой стало одним из самых громких дел о стилягах. Именно "Голубой лошади" посвящаются такие, характерные для той эпохи стихи:

За спиной у комсомола

Бьют стиляги в медный таз,

Слышны звуки рок-эн-ролла,

И надрывно воет джаз.

Размалёванные густо,

Здесь на труд плюют, острят,

Здесь — абстрактное искусство

И разнузданный разврат.

Слышен запах заграницы,

И девицы, и юнцы —

Голубые кобылицы,

Голубые жеребцы.

Но пока стучит надрывно барабанная дробь тревоги за Отчизну, в дансингах взлетают веером пышные юбки и сотрясаются в иноземных плясках тела.