Читаем без скачивания Новый Мир ( № 4 2012) - Новый Мир Новый Мир

— А для кого? Для тебя? Сходи к ней, старик. Эй, ты ошибся подъездом! — кричали они ему в спину.

12

Мартин засунул руки в карманы, поворачивая в арку. Ему некому было их протягивать.

После света окна арка показалась чересчур темной, как переход из одного мира в другой для ослепившего себя Эдипа.

Парни, вернувшись к гитарам и пиву, вновь заголосили “Led Zeppelin”. А Мартин, споткнувшись, потерял равновесие и растянулся на брусчатке, будто их обидные выкрики настигли и сбили его с ног.

Будильник вылетел из кармана пальто и поскакал по камням, рассыпаясь на винтики и шестеренки. Протянув руку в мгновенно наступившей полной тишине, Мартин нащупал пластмассовую чашу. Вот они, плоды его неумелой, нелепой, неуемной оригинальности, из-за нее, из-за мысли, что он особенный и проживет жизнь по-особенному, Мартин, кажется, потерял все — друзей, любовь, молодость, из-за нее он продолжал терять время и сейчас.

“Должно быть, оттого, что мое сердце слепо и мне приходится наугад тыкаться, разбивая коленки об углы”, — держал Мартин чашу.

В это время там, в другом измерении, в подобной позе, с протянутой рукой, замерла и Илана.

“Где, когда это было? — вдруг встрепенулся Мартин, вспомнив свой родной двор, и разбитую подростками лампочку, и как он в рубашке, прилипающей к телу, вышел в раскаленную за день ночь и наткнулся на девушку. Он тогда почти ничего не видел. Стояла темень, какая только бывает в краю вечнозеленых помидоров.

— Молодой человек, у вас огонька не найдется? — спросила девушка.

Мартин не курил и не носил с собой зажигалок, о чем очень сильно в тот момент пожалел.

Из жалости он решил дать прикурить ярким словом. И они разговорились.

— Что ты здесь делаешь в такой час одна? — спросил Мартин.

— Вот вышла за хлебом! Но, кажется, слишком поздно.

Мартин улыбнулся, зная, что в темноте его лицо не видно.

— Ты видишь мое лицо? — спросила она.

— Нет.

— Ты плохо видишь?

— У меня космическая дальнозоркость, — признался Мартин.

— Плюс или минус? — спросила девушка.

— Плюс на минус. — Тут Мартин, желая соригинальничать, рассказал свою дежурную шуточную историю о том, что в абсолютно ясную погоду, когда нет ни одного облачка и туманностей, нет никаких помех, он видит так хорошо, что может рассмотреть, что творится на Марсе, может увидеть, есть там сегодня жизнь или уже нет. И зачем ученые тратят огромные деньги на космические исследования, когда можно было просто подойти к нему и спросить.

Девушка рассмеялась. Сигарета выпала из ее рта. Они ползали по грязи в ее поисках, но находили только руки друг друга. Затем они стали трогать лица и тела друг друга, гладить.

13

“Где, когда это было?”

Они целовались, и Мартин ощущал горечь и запах дыма.

Он так и не увидел ее лица, не знал или не запомнил ее имени. Позже, когда Мартин встречался с другими девушками, ему казалось, что они все с изъяном. А та, первая в его жизни девушка, была абсолютно без единого изъяна. Она была идеалом, мечтой, совершенством — певучий нежный голос и мягкие прикосновения.

Говорят, первый сексуальный опыт очень важен. Поэтому теперь ему было важно, чтобы и другие девушки во время близости закрывали глаза. Момент искренности и чувственности. Близорукость плюс дальнозоркость. И он тоже закрывал глаза. А когда открывал их, ловил себя на мысли, что хочет поскорее забыть их лица. Не видеть их тел и глаз, а только ощущать прикосновения и чувствовать тот тлетворно-сладкий с дымом от торфяников и плавящегося асфальта запах жаркого лета. Запах кожи с ее порами и пигментами и волос с их бесконечными линиями и завихрениями.

Ощущение распада момента на тысячи микромоментов и интерпретаций. В конце концов, все повторяется из раза в раз. Калейдоскоп лиц и тел рассыплется в прах, и наступит полная ночь, и нахлынет это чувство абсолютного сладкого забвения. Звать меня никто, сам я ничто.

— У тебя такие нежные пальцы, — сказала в ту первую ночь любви его первая безымянная девушка. — Я представляю сейчас на твоем месте гитариста Джимми Пейджа с двугрифной гитарой. Он всегда был моим кумиром.

— А я он и есть, — сказал тогда Мартин, потому что в момент любви каждый из нас является каждым.

Каждым, и вполне возможно, что в ту ночь вместе с ним была девушка по имени Илана. Потому что она могла оказаться тогда рядом с ним. И какая разница, чьи там силуэты наверху — на обратной стороне Луны и на внешней стороне белой чашки, которую небо приносит нам в постель. Были ли это Стефан и Мона, или Илана и Франц, или Роберт и Долорес, или другие пастух и пастушка. Какая разница?!

Здесь, распластавшись на брусчатке под аркой, словно в переходе между небом и землей, словно в темной могиле, Мартин вдруг понял, что и правда обрел космическую дальнозоркость. И увидел наконец пляшущие на планете Марса тени. Увидел благодаря слепой женщине, как они танцевали там, взявшись за руки, — Илана и Франц. А до этого момента он ровным счетом ничего не видел и не знал.

Его сердце было слепо, оно тыкалось во все двери, расшибаясь об углы и косяки, его сердце было разбитой чашкой, рассыпавшимся будильником, метрономом для задания ритма в музыке сфер.

Вечное «почти»

Дозморов Олег Витальевич родился в 1974 году в Свердловске. Окончил филологический факультет и аспирантуру Уральского университета и факультет журналистики МГУ по специальности “Экономика и менеджмент СМИ”. Автор трех поэтических книг, выпущенных в Екатеринбурге. Публиковался во многих журналах и альманахах, стихи переведены на европейские языки. Живет и работает в Лондоне.

*     *

 *

Ничего не болит, только больно.

Тяготения нет у земли?

И огурчик во рту малосольный,

и чекушечка после семи —

не живется житейским манером?

Никаким не живется — тоска

рысью бегает за маловером,

предпоследняя песня близка.

А бывает, начнет и отпустит:

ничего, он печаль обойдет —

и огурчик хрустящий надкусит,

и хрусталь, как в стихах, обольет!

И топорщится глупо отвага,

и готов поспешать напролом.

Все горящая стерпит бумага

монитора над белым столом.

*     *

 *

Я подожду. Без бега облаков

не заведется на рифмовку вторник.

На небе меж коробок и лотков

порозовел — кто? Бортик, портик? Тортик.

Лежал туман, как крем, на берегу,

по морю, как по пирогу, размазан.

Рассвет разжал подкову, ветр в дугу

согнул флагшток, где пестрый флаг привязан.

Подкова — это пары берегов

полукольцо по сторонам залива.

Слои коржей над бухтой с двух боков

пологого холма нависли криво —

над полосой, где к вечеру прибой

им навзбивает пены в мокрых скалах.

Какой простор сокрылся, боже мой,

в амфитеатрах, антресолях, залах.

Надвинулись слоями, полосой.

Дырявый дождь эпитет добавляет.

И мертвый дрозд лежит на мостовой,

и черный бак с отходами воняет.

И рыбаки, что тоже от сохи,

ввиду волнения заходят в бухту —

вот-вот уже набрякнут и набухнут

тяжелые, как пахота, стихи.

На известный мотив

Заливаем в баки амфибрахий.

Впрочем, это, кажется, хорей.

В бронированные черепахи

пересаживаемся с коней.

Вводим танки сразу после пьянки

в серую притихшую Москву.

Окружаем телеграф без паники.

Рифмы в лентах, строфы на боку.

Залегла пехота в сквере мглистом —

верлибристы, геи и т. п.

Мало нас, традиционалистов,

не прокатит наш ГКЧП.

Завтра нас поймают, арестуют,