Читаем без скачивания Тяжелый круг - Борис Дедюхин

— Анилин — это очень благородная лошадь. Очень, очень, очень… — По тому, как жирно нажимал он на это слово, можно было догадаться о его смущении: полагая, что на него обидятся за отказ, он, прежде чем сказать главное, готовил почву. — Эта благородная лошадь имеет, как говорят арабы, мужество и широкую голову вепря, приятность и глаза газели, резвость и ум антилопы, шею и быстроту страуса и, наконец, короткий хвост гадюки — я видел Анилина в работе, я знаю. Но… — негоциант замялся, все-таки неловко он себя чувствовал, — сейчас эта благородная лошадь в большом — как это? — да, беспорядке. Верхом хорош, но ноги, ноги… И плечо… Нет, это не товар… Пока не товар. Я плачу условно половину, сто тысяч, но — условно, я оставляю за собой право отказаться от сделки. А как только Анилин отхромается и снова сможет выйти на ипподромный круг, то куплю уж наверняка.

Директор спросил, остается ли за заводом право тоже расторгнуть договор о продаже в течение этого времени. Покупатель на миг засомневался, но, очевидно вспомнив, как плачевно выглядел Анилин на выводке, подтвердил:

— О, да-да, полное равноправие.

Закончился торг разговором, — ничем, стало быть, не закончился. С тем и уехал.

Николай решил с толком использовать выдавшуюся передышку.

Кстати, подвернулось совещание в Москве, на которое были приглашены директор завода, главный зоотехник и Насибов. Зашел разговор об Анилине, и начальник главка П. П. Парышев с гордостью сказал:

— Это наше большое достижение, что платят такие деньги за Анилина. Продажа жеребца будет хорошей рекламой советскому коннозаводству.

Такого же мнения были и некоторые другие работники министерства, в том числе бывший директор конезавода «Восход» Готлиб, который всегда низко ценил Анилина и хотел продать его в Америку еще двухлетком.

Попросил слово Николай. Обратился к присутствовавшему на совещании министру сельского хозяйства СССР:

— За Анилина мало взять и миллион, эта лошадь не имеет цены, потому что это национальная гордость, а национальная гордость не продается! Что же касается рекламы, то ее нам создадут в международных призах выступления. Я берусь выиграть на нем денег больше, чем мы хотим сейчас получить.

Очень горячо, даже запальчиво говорил тогда Насибов. Ну и правильно сделал: министр согласился с Насибовым — Анилин остался в нашей стране.

Через год тот западногерманский негоциант снова увидит на выводке Анилина, будет хвататься за голову и одно свое восклицать: «Mein Gott!» — и ругать себя будет последними словами за то, что смалодушничал тогда и не выложил сразу на бочку двести тысяч — всего двести тысяч!!!

Анилин будет стоять совсем не так, как в февральский гололед: смирно, вытянувшись, отделив грациозно хвост, подкашивая на людей огромным блестящим глазом, — так он будет стоять, отлично зная, что красив, что люди восторгаются им. Незадачливый купчина готов будет отсчитать сиюминутно хоть бы и полмиллиона, да уж дудки: непродажному коню цены нет.

Забегая вперед, скажем, что слова Насибова в кабинете министра не были пустым хвастовством: он выиграл на Анилине столько скачек, что если собрать вместе все призы в американских долларах, немецких марках, французских франках, наших рублях, то на эти деньги можно было бы купить почти четыреста легковых автомашин!

Глава VIII,

в которой тотошники ставят на Анилина «как в банк»

Вступительный приз 16 мая Анилин выиграл, но как!..

Ходил шепоток, что — случайно.

Ну конечно, нет, не случайно, но — необыкновенно, так можно выразиться: он выиграл трудную скачку благодаря своей гордости. Да, да, лошади ведомо это чувство, очень она самолюбива. Вот, например, какие забавные случаи произошли в 1971 году на Пятигорском ипподроме (вспомним их для того, чтобы лучше понять поведение Анилина в скачке на открытии сезона 1965 года).

Два происшествия в один день, и оба с лошадьми, на которых ехали молодые жокеи. Кстати, жокеев, которым от роду всего по четырнадцать-семнадцать лет, у нас очень много, пожалуй, можно даже сказать — большинство. Это из-за того, что не всем взрослым мужчинам удается так, как Николаю Насибову или Андрею Зекашеву, выдерживать необходимый вес, не превышающий пятидесяти трех-пятидесяти четырех килограммов, и они, хочешь не хочешь, должны бросать любимое дело и идти в конюхи или тренеры — словом, на другую работу.

На жеребце Дивном ехал Саша Чугуевец. Жеребец большой, спокойный и с широкой спиной — удобно на нем сидеть. Но был он, что говорится, «неприемистый» и старт взял поздно, даже попятился. Саша дал посыл, Дивный принял его, но вдруг на ровном месте споткнулся, и Саша перелетел через голову лошади. Дивный не остановился и даже на траву с круга не сошел — помчался за лошадьми. Сначала скромно держался сзади, потом, видно, надоело ему пыль глотать: это не только противно, но и вредно — в Америке как-то после скачек пал жеребец, и после вскрытия выяснилось, что он проглотил за дистанцию два килограмма пыли. Дивный, понятное дело, об этом жутком случае наслышан не был, он просто отфыркивался, надеясь, что пыль, может, сама куда-нибудь исчезнет, а разуверившись в этом, и припустил: всех обогнал полем и первым подошел к полосатому финишному столбу. И опять же — не ушел с дорожки, но прежде возвернулся строевым шагом к судейской будке и трибуне, как это делают победители. Лошадь всегда прекрасно знает, на каком она месте. Проиграв, понуро торопится скрыться с глаз людских домой, победив, идет гоголем, посматривает свысока, надменно даже. И Дивный пришел лавры пожинать, не зная того, что победа одной лошади без всадника не считается.

Немного погодя другой потешный случай.

Юра Владимиров уверенно финишировал на двухлетнем жеребце Рифлере, как вдруг перед самым столбом налетел коршуном Зекашев на Бипарте (этот жокей вообще любит скакать концом).

Поняв, что Бипарт пересечет победную линию раньше, Рифлер повернул набок голову и зло укусил его за шею. Тот, конечно, от неожиданности и боли сразу притормозил. Рифлеру этого и надо было — он без помех первым закончил скачку, весьма довольный собой. А по радио объявили:

— Гнедой жеребец Рифлер лишается платного места за нарушение правил.

Зрители шумели, негодовали, а какая-то тоненькая бледная женщина, как видно «болевшая» за Владимирова, а может, даже поставившая кровные рублишки на Рифлера, грозно обвиняла судей:

— Жулики! Несправедливо обидели!

Кто-то поддержал басом:

— Деньги назад!

Ясное дело, никаких денег им назад не вернули, потому что все было справедливо, как справедлива была и победа Анилина 16 мая.