Читаем без скачивания Тяжелый круг - Борис Дедюхин

После финиша Николай заехал в паддок, спрыгнул с седла. Отстегнул пряжки подпруги, похлопал Анилина по крупу и огладил, ощущая сладкий запах сильной, здоровой и чистой лошади. Как всегда пошел на весы.

— Норма! — сказал ему судья, проверявший вес жокеев.

В этот день у Насибова больше скачек не было, и он, переодевшись, решил для разнообразия посмотреть соревнования из судейской ложи.

Хорошо осознавать свою значимость и, сидя верхом на лошади, чувствовать на себе сотни глаз — и восхищенных, и изучающих, и завистливых, и недоверчивых. Но хорошо посмотреть праздничное зрелище и взглядом постороннего, незаинтересованного человека. С трибун дорожка кажется гладенькой, а скачка — приятной верховой прогулкой. Жокеи важничают и видятся отсюда разодетыми в шелка, будто принцы. И мало кто знает, как пропылены, изгвазданы во второй половине дня их цветные камзолы и белые галифе.

Любопытно послушать болельщиков. Особенно тотошников — тех, кто не просто смотрит, но еще и деньги в тотализаторе ставит.

Этим все известно:

— Хваткая лошадь!

— Куда там, пыльник, подковы собирав будет.

— Да, без шансов.

— А я вам скажу: фаворит!

— Тебе, голубчик, головку солнышком напекло: у нее спида, резвости нет.

— Это ты верно говоришь: броска нет, одна сила.

— Зато тягучая, а на долгих дистанциях это — все.

— Кобыле здесь не проханже.

— Законно: без шансов.

— А я тебе говорю: как в банк, на нее можно ставить, — верное дело!

Николай диву давался, слушая: ни один жокей не решится с такой категоричностью говорить, как эти знатоки. Забавный народ. Впрочем, народ вполне симпатичный и в большинстве безобидный: так преданно «болеют» за «своих» лошадей, что надежда их не покидает до самой последней секунды, — уж все ясно, его любимец плетется в хвосте, а он все еще тянет голову, не мигая, на какое-то чудо надеется.

Чудес не бывает, но случайностей — хоть отбавляй. Взять сегодняшний день.

В одном из последних номеров журнала «Коневодство и конный спорт» была статья, в которой оценивались возможности лошадей в предстоящем скаковом сезоне. Статья была подписана инициалами «И. М.», но тот, кто читал ее, понимал, что за двумя буквами скрывается серьезный специалист и его прогнозы — не болтовня тотошника, а научно обоснованные выводы. Но…

Разыгрывается приз Открытия. В кассах игроки нарасхват берут карточные билетики на двух жеребцов — Баргузина и Элеганта: так таинственный «И. М.» пророчил.

Над судейской ложей ударили в колокол. Трибуны сразу стихли, прислушались. Конечно, фальстарты — обычная игра на нервах судей, жокеев, зрителей, а главное — лошадей. Наконец упал флаг стартера — лошади полетели. Зрители наваливаются на плечи друг другу, перевешиваются через барьер, иные даже на скамейки взгромоздились.

А то, что было на трибунах после финиша, правильнее всего назвать оцепенением — ни криков, ни аплодисментов, в глазах тотошников недоумение и тоска. Они молча и скорбно смотрят друг на друга, на лошадей, на судейскую будку: а ну какая-нибудь случайность, все отменят, не засчитают — еще живет в их сердцах надежда, тоненькая, как волосок…

— Кто же у столба?

— Какой-то Торпедист…

— Что за Торпедист такой выискался?!

— Вот так торпедировал!

— Много, наверное, пятаков привез…

— Да, наварчик будет.

Когда диктор металлическим голосом подтвердил, что победил именно Торпедист и надежд нет ни на волос, пошла дружная работа: выгребаются из карманов и с остервенением выкидываются в мусорные урны некозырные билеты.

Но игроки потому и игроки, что всегда надеются на отыгрыш. В Пробном призе, всем известно, первой придет либо Фрага, либо Этна — это уж точно, и к гадалке ходить не надо, обе смотрятся фаворитками: свежи, блестящи, готовы.

И опять на трибунах оторопная тишина — по ипподрому объявили:

— Скачку выиграла Квадрилья…

Разочарования и крушения надежд — мусорные урны уж переполнены, билеты бросаются на пол или через перила трибун, и тогда коричневые карточные квадратики летят осенними листьями — тут очень уместна поговорка про деньги, выброшенные на ветер.

Один только Анилин не подвел «И. М.» — он пришел первым, как и предрекалось. Но и то — вроде бы как случайно. Даже кое-кто из судейской бригады подходил к Насибову и расспрашивал, что же такое произошло на розыгрыше Вступительного приза.

Собственно, всех интересовало, что стряслось за последним поворотом, так как до этого впереди мчался один Анилин и все было яснее ясного.

На последнем вираже, перед выходом на финишную прямую Анилина стал захватывать всю дистанцию «сидевший на хвосте» и сумевший сохранить запас сил днепропетровский жеребец Хорог.

— Вперед, Алик, вперед! — с тревогой в голосе попросил Николай и отдал повод. Анилин, однако, получив свободу, скорости почти не прибавил.

«Понадеялся на легкую победу — засиделся, опоздал с посылом!» — упрекал себя Николай. А Хорог мчался с такой страстью, словно бы понимал, какие почести и слава ждут его, если он обойдет самого Анилина. Он вышел на полголовы, на голову, на полкорпуса… Уже раздражающе маячит сбоку розовый камзол жокея Кубрака — все, кажется, сейчас Хорог уйдет неудержимо!..

Николай сжимал шенкеля, посылал и посылал Анилина, но тот, всегда неутомимый, послушный и горячий, сейчас будто не понимал, что хочет от него жокей. Даже и хлыст не подстегивал его…

Хорог, хмелея от радости, пластался над землей, хлопья пены летели с него сначала на руки и лицо Николая, а потом один белый ошметок прицепился к глянцевой скуле Анилина. Ярясь и досадуя, Анилин скосил один глаз и увидел рядом намыленный и исполосованный черными рубцами хлыста круп соперника, победно вскинутый трубой хвост его…

И вот тут-то и взыграла у Анилина гордость высокопородной и сознающей свой класс лошади. Он хорошо знал вкус борьбы, любил ее и сейчас рванул с такой резвостью, словно бы у него выросли крылья. То, чего не могла «добиться» даже и «палка», сделало оскорбленное самолюбие — можно проиграть, когда будешь в беспорядке или тебе помешают как следует принять старт, но чтобы вот кто-то за здорово живешь взял бы да и обошел!..

Вытянув морду и ожесточенно закусив удила, скакун бросился взапуски с опережавшим его Хорогом. В напористой и настильной скачи Анилина появились та сила и прочность, которые заставляют зрителей застыть оцепенело и благоговейно: трибуны в молчаливом изумлении, боясь пропустить хоть одно движение, смотрели, как тот безжалостно приканчивал своего соперника.