Читаем без скачивания Остров фарисеев. Фриленды - Джон Голсуорси

И вот среди потока пассажиров, который хлынул из подошедшего поезда, он увидел Антонию. Она шла рядом с матерью, дававшей указания лакею; за ними следовала горничная с картонкой и носильщик с чемоданами. Антония уткнула подбородок в воротник пелерины; высокая, стройная и строгая, она резко выделялась на фоне суетившейся вокруг толпы своим нетерпеливым и высокомерным видом. Ее глаза, несколько утомленные путешествием, внимательно смотрели по сторонам, и казалось, все, что она видит, доставляет ей удовольствие. Прядь волос выбилась из-под шапочки над ухом; на щеках играл легкий румянец. Внезапно она увидела Шелтона и остановилась, глядя на него, изящно, точно лань, изогнув шею; губы ее приоткрылись в сияющей улыбке, и дрожь пробежала по телу Шелтона. Да, вот она – воплощение всего, к чему он так долго стремился! Он не мог бы сказать, что скрывалось за ее улыбкой – была ли то страстная тоска или что-то неуловимо-бесплотное, чистое и ледяное. Эта улыбка как бы скользила мимо него, освещая весь мрачный вокзал. В ее ослепительном блеске не было ни трепета, ни неуверенности, ни намека на ликование невесты – она излучала ровный свет, словно улыбка звезды. Но не все ли равно? Ведь главное, что Антония здесь, улыбается ему, прекрасная, как нарождающийся день! И она будет принадлежать ему – совсем немного времени отделяет их от торжественной минуты. Он шагнул к ней, но она тотчас опустила глаза, и лицо ее вновь приняло надменное выражение; окруженная матерью, лакеем, горничной и носильщиком, она проследовала к экипажу, села в него и уехала.

Вот и все: она видела его, улыбнулась ему, – но к его восторгу примешивалось какое-то другое чувство, и – какая жестокая шутка! – вместо ее лица перед его глазами всплыло лицо дамы из ресторана – плоское, круглое, сильно напудренное, с подведенными тушью глазами. Какое мы имеем право презирать ее и ей подобных? Разве у них есть матери, лакеи, носильщики, горничные? Он вздрогнул опять, но на этот раз от физического отвращения; напудренное лицо с подведенными глазами вдруг исчезло, и перед ним вновь возникла фигура девушки на вокзале – прекрасной и такой далекой.

Шелтон долго сидел за обедом, потягивал вино и мечтал, и еще долго потом курил и опять мечтал, а когда он наконец поехал домой, голова у него слегка кружилась, одурманенная вином и мечтами. Фонари, мелькающие в быстром танце, луна как сливочный сыр, полоски яркого света на мокрой сбруе лошади, позвякиванье колокольчика на кебе, стук колес, ночной воздух и ветви деревьев – все было так прекрасно! Шелтон распахнул дверцу: ему хотелось ощутить прикосновение теплого ветерка. Он испытывал невыразимое наслаждение при виде толпы на тротуарах – прохожие казались тенями, счастливыми тенями, населявшими чудесный сон, и среди этого водоворота людей стояла она, олицетворявшая для него весь мир.

Глава XII. В Гайд-парке

На следующее утро Шелтон проснулся с головной болью и ощущением какого-то непонятного беспокойства. Полный надежд и глубоко несчастный, он сел на лошадь и направился в Гайд-парк.

В небе мешались самые нежные и самые яркие краски весны. Деревья и цветы, казалось, пробудились ото сна, купаясь в лучах света, пробивавшихся сквозь розоватые облака. Воздух был омыт дождем, и на всех в парке лежал отпечаток беззаботного спокойствия, словно легкомысленный вид небосвода на время рассеял все земные тревоги.

На Роттен-роу[16] было оживленно и тесно от множества верховых.

Неподалеку от Гайд-парк-корнер внимание Шелтона привлек человек, одиноко стоявший у ограды. Прямой и тонкий, в сюртуке и коричневом котелке, лихо сдвинутом на затылок, человек этот, застывший в задумчивой позе, слегка приподняв одно плечо, столь резко выделялся среди окружающих, что где угодно бросился бы в глаза. То был Ферран, который явно дожидался часа, когда можно будет пойти позавтракать со своим покровителем. Шелтону захотелось понаблюдать за ним, оставаясь незамеченным, и, укрывшись за деревом, он придержал лошадь.

В этом месте наездники, доехав до конца дорожки, один за другим поворачивают обратно – вот тут и стоял Ферран, птица перелетная, стоял, чуть наклонив голову набок, и смотрел, как они проезжают мимо него галопом, шагом или рысью.

Как раз в эту минуту трое мужчин, шедших вдоль ограды, совершенно одинаковым движением и с совершенно одинаковым выражением лица приподняли цилиндры, приветствуя проезжавшую наездницу, словно они испытывали огромное удовлетворение, выполняя этот старинный обычай в соответствии с последними требованиями моды.

Шелтон заметил усмешку на губах Феррана. «Большое спасибо, джентльмены! – казалось, говорила она. – Один очаровательный жест – и мне ясно, что вы собой представляете».

Что за удивительный дар у этого парня сдергивать с жизни покровы, срывать с людей личины и маски! Шелтон повернул лошадь и поскакал прочь: мысли его были полны Антонией, и ему не хотелось, чтобы кто-то развеял эти чары.

Шелтон посмотрел на небо, по которому ползли тучи, готовые вот-вот разразиться жесточайшим ливнем, как вдруг чей-то голос окликнул его сзади. И, обернувшись, кого, вы думаете, он увидел? – Билл Деннант и Антония нагоняли его.

Они скакали галопом: у девушки горели щеки – как в тот день, когда она стояла на развалинах старой башни в Йере, только сейчас вся она светилась радостью, тогда как в ту минуту в ней чувствовалось спокойствие победителя. Поравнявшись с Шелтоном, они, к великому его восторгу, не стали его обгонять, и все трое поскакали рядом по дорожке между деревьями и оградой. Взгляд, который бросила ему Антония, казалось, говорил: «Пускай нельзя, я не желаю с этим считаться», – но сама она не сказала ни слова. Шелтон не мог оторвать от нее глаз. До чего же она хороша – эта решительная осанка, золото волос, выбившихся из-под шляпы, румянец на щеках, горящих словно от поцелуев!

– Как чудесно быть дома! Поскакали быстрее! – воскликнула она.

– Натяни-ка поводья. А то еще заберут в полицию, – с усмешкой проворчал ее братец.

Они попридержали лошадей на повороте и мелкой рысцой затрусили обратно; за все это время Антония так и не сказала ни слова Шелтону, да и Шелтон разговаривал только с Биллом Деннантом. Он боялся заговорить с Антонией, ибо знал, что она воспринимает эту случайную встречу, состоявшуюся вопреки всем запретам, совсем иначе, чем он.

Они подъехали к Гайд-парк-корнер, где, прислонившись к ограде, все еще стоял Ферран, и Шелтон, успевший забыть о его существовании, был неприятно поражен, когда перед его глазами внезапно выросла эта бесстрастная фигура. Шелтон только было собрался помахать ему рукой, но вовремя заметил, что молодой иностранец, догадавшись о его чувствах, решил